встретить младшего офицера, который помнит свое место. Весьма, весьма признателен.

Забравшись в кресло, он со стоном откинулся на спинку.

— Не поправите ли вы упор для ног, мой мальчик… Вот так. Благодарю вас.

Он с наслаждением потянулся, закрыв глаза и положив голову на кожаную подушку, и снова простонал:

— Я старик, Джонни, дряхлая развалина.

— Ерунда, сэр, — поспешно возразил Николлс. — Просто легкое недомогание. Позвольте прописать вам подходящее лекарство…

Он достал из шкафчика два стакана для полоскания зубов и темно-зеленый ребристый флакон с надписью «Яд». Наполнив стаканы, один из них протянул Бруксу.

— Мой собственный рецепт, сэр. Доброго здоровья! — Брукс посмотрел на янтарную жидкость, потом взглянул на Николлса.

— Крепко же в ваших шотландских университетах укоренились языческие обычаи… Среди этих язычников есть славные ребята. Что это за отрава на сей раз, Джонни?

— Отрава что надо, — улыбнулся Николлс. — «Изготовлено на острове Колл».

— Не знал, что там есть винные заводы, — подозрительно посмотрел на него старый хирург.

— А кто говорит — есть? Я просто сказал, что виски изготовлено на Колле… Как там начальство, сэр?

— Рвет и мечет. Их священная особа грозилась всех нас повесить на одной рее. Особенно они невзлюбили меня. Сказали-с, что меня надо гнать с корабля. Причем на полном серьезе.

— Вас! — Карие глаза Николлса, глубоко запавшие, красные от бессонницы, широко раскрылись. — Шутите, сэр.

— Какие там шутки! Но все обошлось. Меня оставили. Старина Джайлс, командир корабля и старпом — идиоты несчастные — так и заявили Старру, что если меня выгонят, то пусть он ищет себе нового адмирала, командира и старпома. Вряд ли дошло бы до этого, но старика Винсента едва кондрашка не хватил. Отвалил, дрожа от злости, бормоча под нос какие-то угрозы. Впрочем, если додумать, угрозы вполне определенные.

— Проклятый старый дурак! — в гневе воскликнул Николлс.

— Не такой уж он дурак, Джонни. Скорее это талантливый чурбан. Зря начальником штаба не сделают. По словам Джайлса, он умелый стратег и тактик.

И не такой уж он злой, каким мы привыкли его изображать. Старика Винсента трудно осуждать за то, что он снова посылает нас в поход. Перед ним неразрешимая проблема. Ресурсы его очень ограничены. Театров военных действий несколько, и всюду нехватка кораблей и людей. И половины нужного количества не наскрести. Как хочешь, так и крутись. И все-таки это бездушный, бесчеловечный службист; людей он не понимает.

— И чем дело кончилось?

— Снова куре на Мурманск. Завтра в шесть ноль-ноль снимаемся с якоря.

— Как? Опять? Вот эти привидения снова отправятся а поход? — Николлс не скрывал своего удивления. — Они не посмеют нас послать! Просто… не посмеют!

— Как видишь, посмели, дружище. «Улисе» должен… как это Старр выразился… искупить свою вину. — Брукс открыл глаза. — Сама мысль об этом приводит меня в ужас. Не осталось ли там еще этой отравы, дружище?..

Сунув пустую бутылку в шкафчик, Николлс возмущенно ткнул большим пальцем в сторону видневшейся в иллюминаторе громады линкора, стоявшего на якоре в трех-четырех кабельтовых от «Улисса».

— Почему всегда мы, сэр? Всегда мы? Почему бы начальству не послать разок эту плавучую казарму, от которой нету никакого проку? Вертится, проклятый, из месяца в месяц вокруг своего якоря…

— В этом-то и дело, — с серьезной миной прервал его Брукс. — По словам штурмана, «Кемберленду» никак не удается поднять якорь. Мешает гора жестянок из-под сгущенного молока и сельди в томатном соусе, выросшая за последние двенадцать месяцев на дне океана.

Николлс, казалось, не слышал его и продолжал:

— Изо дня в день, из месяца в месяц они посылают «Улисса» эскортировать транспорты. Меняют авианосцы, посылают замену эсминцам — кому угодно, но только не «Улиссу». Ни малейшей передышки. Зато «Герцог Кемберлендский», который только и пригоден для того, чтобы посылать громил для расправы с больными, измученными людьми, за одну неделю сделавшими больше, чем…

— Умерьте свой пыл, мой мальчик, — пожурил его Брукс. — Разве это расправа — трое мертвецов да горстка раненых героев, которые отлеживаются в лазарете? Морские пехотинцы лишь выполняли приказание. Что касается «Кемберленда», то тут ничего не поделаешь. «Улисс» — единственный корабль флота метрополии, оснащенный для сопровождения авианосцев.

Осушив стакан, Николлс задумчиво посмотрел на Брукса.

— Временами, сэр, я даже симпатизирую немцам.

— Вы с Джонсоном одного доля ягоды, — заметил Брукс. — Узнай адмирал Старр, что вы собой представляете, он бы на вас обоих надел наручники за враждебную пропаганду, а потом… Вы только посмотрите! — подался вперед Брукс. — Взгляните на старого «Герцога», Джонни! С сигнального мостика поднимаются целые ярды простыней, а матросики бегут-бегут, как ни странно, — прямо на бак. Налицо все признаки активности. Ну и чудеса, черт побери. Что вы на это скажете, Николлс?

— Наверное, к увольнению на берег готовятся, — проворчал Николлс. — Что еще могло всполошить этих бездельников? И кто мы такие, чтобы завидовать им, чьи ратные труды оценены по достоинству? После столь долгой, ревностной и опасной службы в арктических водах…

Последние слова Николлса заглушил пронзительный звук горна. Оба офицера машинально посмотрели на динамик, в котором что-то потрескивало и гудело, затем изумленно переглянулись. В следующее мгновение оба были на ногах: к настойчивому, леденящему кровь призыву горна — сигналу боевой тревоги — невозможно привыкнуть.

— Боже правый! — простонал Брукс. — Не может этого быть! Неужели опять? Здесь, в Скапа-Флоу!

«Боже мой! Неужели опять! Неужели здесь, в Скапа-Флоу!»

Эти слова были у всех на устах, в умах и сердцах семисот двадцати семи измученных, постоянно недосыпающих, озлобленных моряков в тот хмурый зимний вечер на рейде Скапа-Флоу. Ни о чем ином они и не могли думать, заслышав повелительный окрик горна, от которого тотчас замерла работа в машинных отделениях и кочегарках, на лихтерах, откуда шла погрузка боеприпасов, на нефтеналивных баржах, в камбузах и служебных помещениях. Лишь одним этим были заняты мысли оставшихся на вахте в нижних палубах. Еще острее почувствовав отчаяние при пронзительных звуках тревоги, разорвавших благодатную пелену забытья, они с тоскующей душой и больным разумом тотчас вернулись к жестокой действительности.

По странному стечению обстоятельств минута эта была роковой. «Улисс» мог бы в эту самую минуту навсегда окончить свое существование как боевая единица. Это был именно тот момент, когда озлобленные, измученные люди, едва успевшие несколько прийти в себя в сравнительной безопасности защищенного сушей рейда, могли восстать против беспощадной системы немого, бездушного насилия и принуждения, убивавшей в человеке душу живую. Более подходящего для мятежа момента не могло и быть.

Минута эта пришла — и была упущена. Такая мысль лишь на какое-то мгновение коснулась умов и тотчас исчезла, заглушенная топотом ног разбегавшихся по боевым постам людей. Возможно, тут сыграл свою роль инстинкт самосохранения. Хотя вряд ли — на «Улиссе» давно перестали заботиться о себе. Возможно, то было просто флотской дисциплиной, преданностью своему командиру или тем, что психологи называют условным рефлексом, — заслышав визг тормозов, вы инстинктивно отскакиваете в сторону.

Возможно также, тут было что-то иное.

Как бы там ни было, все помещения корабля были задраены по боевой тревоге за две минуты. На верхней палубе оставались лишь вахтенные матросы, обслуживающие шпиль. Никто не верил, что здесь, в Скапа-Флоу, их может подстерегать какая-то опасность, но все отправились на свои боевые посты — молча или бранясь, в зависимости от натуры. Люди шли с мрачным видом, неохотно, возмущаясь, сетуя на тяжкую