Звучал он по-английски.

Охранник явно думал по-английски.

Он вовсе не полицейский и совсем не итальянец.

— Кто вы такой? — спросил я по-английски.

Охранник взглянул на меня, лишь на секунду выдав свое замешательство, затем, молча и неприязненно пожал плечами, будто не понимая вопроса.

— По-итальянски вы говорите прекрасно, — заметил я.

Мотор фургона в это время стал сбавлять обороты и замолк совсем. Мы остановились. Должно быть, где-то невдалеке от имения — ехали-то всего лишь несколько минут. Интересно, где это они намерены спрятать меня?

Двери фургона открылись, и двое других полицейских влезли внутрь. Один направил на меня автомат, а другой жестом приказал лечь на пол. Я лег, и он принялся опутывать мне ноги черной нейлоновой веревкой. Я, как мог, сопротивлялся — брыкался и извивался, но он все равно продолжал плотно обматывать мне обе ноги вместе. Обвязывая меня, он обнаружил второй пистолет, который я прятал в кобуре под левой подмышкой.

— А вот и еще один, ребятки, — с торжеством возвестил он на чистом английском языке, показывая пистолет.

— Хорошо, если не окажется еще, — заметил другой полицейский, похоже, старший из них, глухим, хриплым, прокуренным голосом.

— Ну что ж, поищем получше, — буркнул третий и обыскал меня с головы до ног.

— Ну ладно, с этим покончено, — сказал старший. — Мистер Эллисон, а ведь мы ваши коллеги.

— Докажите, — потребовал я, лежа лицом вниз. Видел я только свет, падающий из люка на крыше прямо надо мной.

— Можете верить, а можете не верить — дело ваше, — продолжал старший.

Ответа не последовало.

— Нам все равно. Мы только зададим парочку вопросов. Если будете до конца откровенны, то бояться вам нечего.

Он говорил, а я чувствовал, как на мои оголенные руки, лицо, шею, уши льется холодная и густая жидкость — ее впору наносить кистью.

— Вам известно, что это такое? — спросил проклятый старший полицейский.

Я ощутил, что жидкость сладковата на вкус.

— Догадываюсь.

— Вот и хорошо.

Втроем они вынесли меня на руках из темного фургона наружу, на яркий дневной свет. Драться с ними я никак не мог, убежать тоже. Оглядываясь вокруг, пока они несли меня, я заметил деревья, кусты и мотки колючей проволоки. Оказывается, мы и не выезжали с территории Кастельбьянко, так как находились неподалеку от главных ворот, перед одним из приземистых каменных зданий, которые я видел, когда проезжал на грузовике.

Подойдя к зданию, они положили меня на землю, и я почувствовал ее сырой запах, затем отвратительную вонь гниющих отбросов и понял, где мы находимся.

Тут старший из моих похитителей сказал:

— Все, что от тебя требуется, — сказать, где золото.

Лежа пластом на земле и чувствуя затылком сырость и прохладу, я ответил:

— Орлов сотрудничать отказался. Мне и так с трудом удалось просто переговорить с ним.

— Ну а вот это неправда, мистер Эллисон, — заметил тот, что постарше. — Вы с нами не откровенны.

Он встал передо мной на колени, вертя в руке небольшой блестящий предмет — теперь я разглядел, что это была острая опасная бритва. Он приблизил лезвие к моему лицу, и я в страхе инстинктивно закрыл глаза. Боже, нет! Не надо, не позволяй им!

На щеке я ощутил мягкое поглаживание холодного металла и сразу же жгучую боль, будто в нее вонзились тысячи иголок.

— Мы не хотим уж слишком уродовать вас, — уговаривал старший. — Ну пожалуйста, скажите нам, снабдите информацией. Где золотишко-то?

По правой стороне моего лица медленно текло что-то тягучее и горячее.

— Понятия не имею, — не сдавался я.

Теперь бритва поползла по другой моей щеке, такая холодная и вместе с тем странно приятная.

— Мне определенно не нравятся ваши россказни, мистер Эллисон, но выбора у нас нет. Давай снова, Фрэнк!

— Нет, не надо, — шепотом произнес я.

— Где золото?

— Я же говорил, не имею…

Еще одно скобление кожи. Холодное прикосновение стали, затем щека стала гореть, и я почувствовал, как кровь потекла у меня по лицу, заливая крысиную приманку, которой они намазали мне лицо. В глазах защипало, невольно полились слезы.

— Вы же прекрасно знаете, почему мы поступаем так, мистер Эллисон, — сказал старший.

Я извивался, стараясь перевернуться на живот, но двое крепко прижимали меня к земле.

— Будьте вы прокляты, — закричал я. — Орлов сам не знал! Вам что, трудно поверить в это? Он не знал, стало быть, и я не знаю.

— Не заставляйте нас мучить вас, — уговаривал старший. — Вы же прекрасно знаете, что мы не остановимся, пока все не вызнаем.

— Если вы отпустите меня, я помогу найти вам золото, — прошептал я.

Тогда старший махнул рукой, в которой держал пистолет, и младший, повинуясь приказу, подхватил меня одной рукой под голову, а другой под колени и понес, как ребенка. Я извивался и колотился у него на руках, но все мои потуги оказывались тщетными — держали меня крепко.

На этот раз они внесли меня в холодное, темное, сырое каменное здание, отвратительно пахнущее гнилыми объедками пищи. Я услышал там какие-то шорохи. Примешивался еще какой-то запах, едкий и противный, вроде керосина или бензина.

— Вчера отбросы отсюда все вычистили, — заметил старший, — поэтому они сильно проголодались.

Шорохи заметно усилились.

Слышны потрескивания полиэтиленовых пакетов, опять шуршание, на этот раз какое-то неистовое. И запах — точно, пахнет бензином или керосином.

Они усадили меня на пол, ноги по-прежнему оставались связанными. В эту маленькую отвратительную каморку свет проникал только через дверь, в просвете которой я заметил силуэты двух лжекарабинеров.

— Что, черт бы вас побрал, вы задумали? — прохрипел я.

— А вот сперва скажи нам, где золото, тогда мы унесем тебя отсюда, — прокуренным, скрипучим голосом ответил старший. — Это ведь так просто.

— Боже ты мой, — не мог не воскликнуть я, хотя и понимал, что показывать свой страх им ни в коем случае нельзя, но как удержаться-то?

Царапанья и шорохи все ближе и громче. Они доносятся со всех концов.

— В вашем личном досье, — проскрежетал старший, — говорится, что вы панически боитесь крыс. Помогите нам, и мы вас отпустим.

— Я же сказал, не знал он!

— Запри его, Фрэнк, — рявкнул старший.

Дверь в каменном боксе захлопнулась, лязгнул засов. Сразу же все померкло вокруг, а когда глаза мои привыкли к темноте, приобрело мрачный желтоватый оттенок. Отовсюду доносились звуки шмыгания и шуршание. Со всех сторон на меня надвигались крупные темные тени.

— Когда будете готовы заговорить, — крикнули с улицы, — мы придем сразу.