Головная боль усиливалась, холод охватил все тело с головы до пят. Начался сильнейший приступ мигрени.

— Я вообще ничего не говорил, — ровно и спокойно сказал Росси.

Я кивнул головой и безразлично улыбнулся. Нужно где-то присесть, чем-то обмотать голову, утихомирить боль.

Он опять принялся долго и пристально изучать меня и… Я снова услышал тихий шепот:

— А обрел ли он ее?

С деланно беззаботным видом я спросил:

— Ну раз уже мы сделали все на сегодня…

Росси подозрительно глянул на меня и, моргнув раз-другой, сказал:

— Присядем на пару минуток и поговорим.

— Видите ли, — пояснил я, — у меня ужасно болит голова. Мигрень, я наверняка знаю.

Теперь я стоял в шести футах от него и надевал пиджак. Росси не отрываясь пристально глядел на меня, как на огромного удава, свертывающегося в кольца и распрямляющегося посреди его спальни. В тишине я напрягся, стремясь опять услышать его мысли, уловить хотя бы их нечеткий голос.

Ничего не слышно.

Может, мне все это показалось? Может, это были галлюцинации, как и мерцающая аура вокруг предметов в этой комнате? Ну а теперь, после такого внезапного нарушения рассудка, может, я снова прихожу в себя?

— А раньше у вас случались приступы мигрени? — спросил Росси.

— Никогда. Думаю, что это результат тестирования.

— Быть не может. Прежде таких случаев не было ни на детекторе лжи, ни на магнитно-резонансном имиджере.

— Ну что ж, — решил я, — как бы там ни было, мне надо вернуться на работу.

— Но мы еще не все закончили, — возразил Росси, поворачиваясь ко мне лицом.

— Боюсь, что…

— Мы быстро управимся… Я сейчас вернусь.

Он направился в смежную комнату, где стояли коробки с компьютерными дискетами. Я видел, как он подошел к одному из техников и что-то отрывисто сказал. Техник передал ему небольшие листки с распечатками компьютерной записи.

Росси вернулся, держа в руках листы с рисунками, сделанными компьютером во время теста. Он уселся за длинным лабораторным столом с черной крышкой и жестом пригласил меня присесть напротив. Секунду-другую я колебался, а затем с услужливым видом присел. Он разложил на столе рисунки. Сначала бегло взглянув на них, он затем наклонил голову и стал пристально изучать. Мы сидели на расстоянии примерно футов трех друг от друга. И тут я опять услышал мысли Росси, приглушенные, но все равно четко различимые: «Считаю, что ты все же приобрел способность».

Вслух же он произнес:

— А вот взгляните-ка, здесь изображение вашего мозга в начале теста. — И показав на первый рисунок, который я придвинул к себе поближе, пояснил: — Как видите, никаких изменений на большинстве участков во время всего теста, потому что вы говорили правду.

А мысли же его в это время настойчиво долбили: «Ты должен доверять мне. Ты должен доверять мне».

Потом он показал изображения, сделанные в конце теста, и даже я, не специалист, сразу заметил, что их цвет заметно отличается от цвета первоначальных рисунков — вдоль коры мозга появились желто- красные цвета, в то время как сначала преобладали коричневые и бежевые краски. Пальцем Росси показал на те участки головного мозга, где появились изображения.

— А вот здесь вы лгали, — и, чуть улыбнувшись, добавил он с деланной вежливостью: — Как я и просил вас.

— Вижу.

— Меня волнует ваша головная боль.

— Все пройдет, — успокоил я.

— Боюсь, что боль появилась из-за аппаратуры.

— Из-за шума, — уточнил я. — По-видимому, боль возникла из-за шума. Ну ничего. Все пройдет.

Росси, не отрываясь от изучения изображений моего мозга, понимающе кивнул, а сам в это время напряженно думал: «Нам было бы намного легче работать, если бы мы доверяли друг другу». Голос мыслей, казалось, затихал, а потом возник снова: «Скажи мне».

Поскольку же вслух он ничего не говорил, то я решился напомнить:

— Ну, если больше ничего не предстоит…

«Позади тебя… — снова раздался голос его мыслей, теперь громкий и предостерегающий. — Подходит к тебе… заряженный пистолет… сзади опасность… в твою голову целятся».

Вслух он не говорил. Это он так мысленно представлял.

Я ничем не выдал своего волнения, продолжая пялить на него глаза с ничего не понимающим и вопрошающим видом.

«Вот ближе, ближе. Слава Богу, он хоть не слышит шаги позади себя».

Мне стало понятно, что он испытывает меня. Я в этом был просто уверен. Я не должен реагировать, не должен показывать, что испугался, — он же этого как раз и добивается, приказывал я себе. Он пытается заметить хоть малейший признак испуга на моем лице, хоть слабый проблеск страха в глазах, хочет захватить меня врасплох, добивается, чтобы я вздрогнул и тем самым показал бы, что слышу его мысли.

— Тогда я все-таки ухожу, — спокойно заявил я.

Мысленно он спросил: «Слышит ли он?»

Вслух же сказал:

— Ну что ж. Поговорим в следующий раз.

Голос же его мыслей продолжал: «Либо он врет, либо…»

Я следил за его лицом — рта он не раскрывал, снова я ощутил, как ко мне подкрадывается страх, как стало покалывать и зудеть в разных местах, а сердце забилось еще быстрее.

Росси не отрывал от меня глаз, и я точно заметил по ним, что он смирился с неудачей. Ну что ж, подумал я, хоть на время мне удалось обдурить этого типа. Но что-то в его облике настораживало меня, и я чувствовал, что долго морочить ему голову мне не удастся.

Я сидел, не в силах опомниться, на заднем сиденье такси и ехал на работу по широким, запруженным машинами улицам около правительственного центра. Голова раскалывалась еще сильнее, все время я чувствовал, что меня вот-вот стошнит.

Должен признаться, что в то время меня начала охватывать глубокая и безотчетная паника. Мне казалось, что весь мир как бы перевернулся вверх ногами. Все утратило смысл. Вместе с тем я страшно боялся, что подошел к самому краю состояния, за которым теряется здравомыслие.

Теперь я слышал голоса, непроизносимые вслух слова. Я слышал, говоря без обиняков, мысли других людей так же отчетливо, как если бы они говорили вслух. И я был убежден, что теряю рассудок.

Даже теперь, когда прошло столько времени, я не могу точно припомнить, что я осознал тогда, в первые дни, и что мне стало известно гораздо позднее.

Слышал ли я в действительности чужие мысли или же мне казалось, что я их слышал? Могло ли быть такое? А если задаваться вопросом ближе к теме, то непонятно, что имели в виду Росси и его лаборантка, когда спрашивали друг у друга: «Сработало ли?»

Мне казалось, что этому есть единственное объяснение: они знали. Почему-то они — Росси и его лаборантка — не удивились тому, что имиджер сотворил со мной — так и должно было быть. Для меня не было сомнений в том, что именно их аппаратура каким-то образом подправила нормальную функцию моих мозгов.

А знал ли Траслоу, что произошло?

Тем не менее минуту спустя, после трезвого размышления обо всем случившемся, я с опаской