этом.
— Но он завел. А теперь я хочу знать, в чем все-таки дело. Что тебе сделал отец?
Глаза Адди заблестели. Она стукнула кулаком по столу, так что чашки и блюдца заплясали.
— Черт возьми, Роберт! Ты не имел права!..
— Адди, я очень сожалею. Но я думал, что ты давно уже рассказала сестре обо всем, после того как ты поделилась со мной. И вообще, если она не знает, как мог об этом узнать Ноа?
Вмешался Ноа.
— Боюсь, я не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь.
— Конечно, ты знаешь. Ты упомянул об этом как-то, когда говорил мне о своем намерении жениться на Саре, помнишь?
— Не помню, Роберт, к сожалению, нет.
— Ты рассказал Ноа?! — крикнула Адди в ужасе.
— Нет, я ничего не говорил Ноа. Я думал, он знает. Думал, что ему рассказала Сара. Мы говорили тогда о вас, вот и все.
— Довольно! — резко бросила Сара. — Я желаю знать, что сделал отец Адди.
Адди зажала руки между коленями и опустила глаза.
— Ты не должна хотеть знать это, — прошептала она.
— Роберт! — потребовала Сара.
— Я не могу говорить об этом. Это должна сделать Адди.
— Ну хорошо. Тогда говори ты, Адди.
Адди продолжала глядеть вниз, слезы повисли на ее ресницах. Ноа сидел, скрестив руки, ничего не понимая.
— Да скажет мне что-нибудь наконец в чем дело! — крикнула Сара, стукнув кулаком по столу.
Все молчали.
Прошло несколько минут, и Роберт произнес извиняющимся тоном:
— Я виноват, Сара. Очень сожалею. Пожалуйста, не надо больше об этом.
— Я не могу согласиться, так же как и ты не согласился бы, если бы в таком тоне шла речь о твоем отце. Что же наш отец сделал?
Роберт протянул руку и сжал плечо Адди.
— Скажи ей, Адди. Скажи и покончим с этим.
Ноа стал подниматься из-за стола.
— Извините, но это, кажется, чисто семейное дело.
Адди схватила его за руку.
— Нет, останься. Если ты собираешься быть нашим родственником, ты должен это услышать тоже.
Ноа оглядел всех. Сару, с недовольным выражением лица глядящую на Адди, Роберта с виноватой миной, поникшую Адди. Он опустился на стул.
Адди облокотилась на стол и взяла в руки чашку. На правой щеке ее застыла слезинка, но она не плакала. Она казалась внешне спокойной и, не глядя ни на кого, изучая узор на своей чашке, начала говорить:
— Когда наша мать покинула дом, отец заставил меня занять ее место… в постели.
Роберт положил руку на ее запястье и надавил на него большим пальцем.
Ноа схватился рукой за подбородок, потом прижал ее к щеке.
Сара смотрела на сестру с открытым ртом.
— Я тебе не верю, — прошептала она. Адди встретилась с ее взглядом.
— Увы, Сара, это правда.
— Но… ведь тебе было тогда всего три года.
— Да, это так, — проговорила Адди с глубокой грустью. — Мне было всего три года, потом четыре, пять, десять, одиннадцать, двенадцать. А когда мне исполнилось шестнадцать, я не смогла больше это выносить, и тогда я убежала.
— Но наш отец был хороший, искренний, богобоязненный человек. Он не мог совершить такой отвратительный поступок.
— Да, он был именно хорошим, искренним, богобоязненным человеком с тобой. Но у него была вторая натура, Сара. А ты видела только ту, которую он хотел тебе показать.
Сара покачала головой, глаза ее были широко раскрыты от ужаса.
— Нет, я бы знала, я бы… да и ты бы…
— Ты хочешь сказать, я бы выдала это как-то? Сначала он вынудил меня дать обещание никому ничего не говорить, а потом мне было слишком стыдно…
— Но как он мог… — Рот Сары широко раскрылся. Казалось, она закричит, позовет на помощь.
— Он делал вид, что утешает меня, потому что я очень тосковала по матери. Он сказал, что это будет наш маленький секрет и я не должна никому ничего говорить. А тебя он заставил поверить в то, что перевел меня в отдельную комнату потому, что я писала в постель. На самом деле он хотел проникать ко мне в комнату незамеченным. А почему, ты думаешь, он не разрешал миссис Смит жить в доме вместе с нами? Потому что она…
— Нет! — вскричала Сара, вскочив. — Я не желаю больше слушать! Ты лжешь! — По лицу ее струились слезы. Глаза были широко раскрыты, лицо страшно побледнело. — Отец не мог такого сделать. Он любил нас и заботился о нас. Ты, ты клевещешь на него, а его больше нет, и он не может защититься.
Она, рыдая, побежала по лестнице наверх.
— Сара! — Ноа побежал за ней, прыгая через две ступеньки. Он услышал ее рыдания и вошел в комнату. Она лежала ничком на кровати в темноте.
— Сара, — нежно позвал он, сев рядом.
— Уходи! — Она извернулась и ударила его, не видя. — Не прикасайся ко мне!
— Сара, извини, я глубоко сожалею… — Он нащупал ее плечо и попытался повернуть ее и обнять.
— Не трогай меня, я сказала! Не трогай, не прикасайся ко мне никогда! — кричала она во весь голос. Он отдернул руку, а она продолжала, уткнувшись в подушку, рыдать так, что тряслась кровать. Он не знал, что делать, но хотел поддержать ее, помочь пройти через это испытание.
— Сара, пожалуйста, разреши мне помочь тебе…
— Мне не нужна твоя помощь, мне ничего не нужно. Только оставь меня в покое.
Ноа смотрел на расплывчатые очертания ее фигуры в темноте и слышал рыдания. Он подошел к окну и глядел в ночь, потрясенный, потерянный и беспомощный. Господи, ее отец, ее отец!.. Он был ей больше чем отец, он был ее воспитатель, пример для подражания. Она не только выучилась у него своей профессии, но восприняла строгие моральные принципы. По крайней мере, так она думала,
«Боже мой, какой опустошенной она себя должна теперь чувствовать!»
Он думал об Адди. Бедная, хорошенькая, обиженная и оскорбленная, простоватая Адди, которая несла в себе все годы эту тайну и оберегала сестру от страшной правды. Она убежала от отца, вступила в жизнь, ведущую к моральной и физической деградации, и он, Ноа, был одним из тех, кто способствовал ее унижению. Как он теперь посмотрит ей в глаза?
А Роберт, который случайно раскрыл ужасную правду?! Роберт, который никогда не обидит ни одно живое существо!
Ноа готов был оставаться здесь в темноте до тех пор, пока все не утихнет и не придет облегчение. Какой настоящий друг будет прятаться, когда приходит беда?
Сара рыдала громче и отчаянней, так что у Ноа буквально переворачивалось все внутри.
Он опять попытался ее успокоить.
— Сара, — начал он, подойдя к кровати, сев рядом с ней и касаясь ее вздрагивающей спины. — Сара, то, что было, уже не изменить.
Она резко приподнялась и закричала:
— Он был мой отец, понимаешь! Он был мой отец, а оказался лжецом, грязным лицемером,