В заключение совещания Кейтель протягивал Гитлеру несколько бумаг на подпись. Обычно это были отчасти высмеиваемые, отчасти внушавшие страх «прикрывающие приказы», т.е. распоряжения, которые должны были в будущем защитить его, КЕйтеля, или кого-либо другого, от всякого рода упреков Гитлера задним числом. Я воспринимал тогда эту практику как недопустимое злоупотребление подписью Гитлера, поскольку форму приказов нередко получали совершенно несовместимые друг с другом намерения и представления и создавали тем самым непроглядный и сбивающий с толку хаос.
От довольно многочисленного собрания в сравнительно небольшом помещении воздух становился спертыи, от чего я, как и большинство присутствующих, быстро утомлялся. Была вентиляционная установка, но она, по мнению Гитлера, создавала «сверхдавление» и будто бы вызывала головные боли и чувство скованности. Поэтому ее включали до и после «ситуации». И при прекрасной погоде окно обычно оставалось закрытым и даже днем были задвинуты занавеси — все это создавало духоту.
Я ожидал, что эти анализы положения проходят в почтительной тишине и был удивлен, что офицеры, не занятые в данный момент непосредственно докладом, без стеснения, хотя и вполголоса, переговаривались друг с другом. Часто в ходе «ситуации» в дальнем конце комнаты, не обращая внимания на Гитлера, образовывалась небольшая группа сидящих. От этих разговоров на периферии все время стоял легкий гул, который меня бы раздражал. Гитлеру же это мешало только, когда дискуссии становилась слишком громкими и возбужденными. Но стоило ему неодобрительно поднять голову, как все замолкали.
Открытое несогласие по серьезным вопросам, стало проявляться примерно с осени 1942 г., но пока еще в очень осторожной форме. Гитлер прощал возражения скорее лицам извне, чем из круга своего ежедневного общения, несогласие последних он просто не выносил. Он сам, стараясь в чем-то убедить, начинал издалека и по возможности дольше пережевывал общие фразы. Его оппоненту просто не удавалось вставить словечко. Если в ходе обсуждения возникал спорный вопрос, то Гитлер ловко обходил его, перенося решение на потом. Он исходил из того, что военноначальники опасаются показаться в присутствии своих штабс-офицеров слишком сговорчивыми. Возможно также, он рассчитывал, что его красноречие и личная магия возымеют большее действие при разговоре в более узком кругу. При телефонных разговорах оба эти достоинства срабатывали лишь весьма относительно: вероятно, поэтому у него была нелюбовь к разрешению серьезных спорных проблем по телефону.
Кроме «большой ситуации» поздно вечером проводилась еще и «вечерняя ситуация», на которой кто-нибудь из офицеров Генерального штаба помоложе докладывал о событиях последних часов. Этот доклад Гитлер выслушивал в одиночестве. Если перед этим мы были вместе, то иногда он прихватывал и меня. При этом он чувствовал себя намного свободнее, чем при «большой ситуации», вся атмосфера была раскованной.
Окружение Гитлера также отчасти виновато в том, что он, чем дальше, тем больше, уверовал в свои сверхчеловеческие способности. Уже генерал Бломберг, первый и последний военный министр Гитлера, охотно восхвалял необычайный стратегический гений Гитлера. В атмосфере непрестанных гимнов и громовых аплодисментов, даже куда более скромная и уравновешенная личность, чем Гитлер, могла бы утратить все масштабы и критерии самооценки.
Верный своей натуре, Гитлер охотнее принимал советы от тех, кто еще более оптимистичнее и еще более иллюзорнее, чем он сам, оценивали обстановку. Всегда, когда Гитлер принимал решения, которые большинством офицеров, хотя и молча, не разделялись, Кейтель был именно тем, кто изо всех сил и убежденно старался поддержать его. Постоянно находясь в непосредственной близости к Гитлеру, он всецело подпал под его влияние. С течением лет он из заслуженного, буржуазно-солидного генерала превратился в льстивового, неискреннего, растерявшего интуицию слугу, В сущности, Кейтель стал жертвой своей бесхарактерности. Бесперспективность любой дискуссии с Гитлером привела к тому, что он вообще отказался от всякого своего мнения. А если бы он попробовал упорно сопротивляться, то был бы заменен другим Кейтелем.
Когда в 1943-44гг. шеф-адъютант Гитлера и начальник управления кадров сухопутных войск Шмуедт, при поддержке многих генералов попытался добиться замены Кейтеля энергичным генерал- фельдмаршалом Кессельрингом, Гитлер заявил, что он не может отказаться от Кейтеля, потому что тот «верен, как пес». Наверное, Кейтель наиболее полно воплощал собой тот тип, в котором Гитлер нуждался среди ближайшего окружения.
Генерал-полковник Йодль тоже очень редко открыто перечил Гитлеру. У него была своя тактика. По большей части он таил свои мысли про себя, что помогало перебросить мосток через какое-нибудь затруднительное положение, чтобы позднее переубедить Гитлера, а то и добиться пересмотра уже принятого решения. Его иногда пренебрежительные отзывы о Гитлере говорили, что он сохранил относительно трезвый взгляд на положение вещей. Подчиненные Кейтеля, как к примеру его заместитель генерал Варлимон, не могли быть более смелыми, чем он сам. Ведь Кейтель не брал их под защиту, если они подвергались нападкам Гитлера. Иногда они пытались отменить заведомо неразумные приказы, внося в них дополнения, смысл которых, видимо, не доходил до сознания Гитлера. Под руководством вечно пасующего и несамостоятельного Кейтеля Верховное командование вермахта вынуждено было искать обходные пути для достижения целей.
Не исключено, что в малодушном подчинении генералитета воле Гитлера было повинно и постоянное перенапряжение. Порядок работы Гитлера вклинивался в повседневное нормальное функционирование Верховного командования вермахта, из-за чего люди часто лишались нормального сна. Подобные чисто физические перегрузки играют, повидимому, большую роль, чем это принято считать, особенно если длительное время находиться под прессом требований самых высших достижений. Кейтель и Йодль даже в личном общее производили впечатление усталых, опустошенных. Чтобы несколько разрядить круг изношенных людей, я хотел помимо Фромма внедрить в ставку фюрера своего друга фельдмаршала Мильха. Я несколько раз брал его с собой, чтобы-де доложить о проблемах «центрального планирования». Пару раз это получилось удачно, Мильх сумел заручиться положительным отношением Гитлера к своему плану разработать вместо предусмотренного производства серийного тяжелых бомбардировщиков программу выпуска истребителей. На это вскоре последовал запрет Геринга появляться ему в ставке.
Геринг выглядел сильно утомленным, когда в конце 1942 г. мы сидели в его павильоне, специально построенном для его кратких визитов в ставку. В его рабочем бункере обстановка была не столь спартанской, как у Гитлера; удобные кресла, во всяком случае, были. Подавленно он заметил: «Мы еще будем радоваться, если после этой войны Германия сохранит границы до 1933 г.» Правда, он тут же попытался замазать эти слова парой оптимистических банальностей, но у меня создалось впечатление, что при всей беззастенчивости, с которой он смотрел в рот Гитлеру, внутренним взором он уже видел приближение разгрома.
По своему прибытию в ставку Геринг обычно ненадолго удалялся в свой павильон, тогда как Боденшатц, его связной генерал при Гитлере, покидал комнату, где шло «положение», чтобы, как мы полагали, проинформировать Геринга о спорных вопросах. Через четверть часа он появлялся на совещании. С нажимом — и без того, чтобы его об этом просили, — он поддерживал именно ту точку зрения, которую Гитлер отстаивал в спорах с генералитетом. Гитлер внимательно вглядывался в лица присутствующих: «Вот видите, рейхсмаршал придерживается как раз моей точки зрения!»
После полудня 7 ноября 1942 г. я сопровождал Гитлера в спецпоезде в Мюнхен. Во время таких поездок, когда он был избавлен от рутины ставки, с ним было легче обсудить некоторые, требующие времени, общие вопросы производства вооружений. Его персональный поезд был оборудован радио-, телеграфной и телефонной связью. Йодль и еще несколько генштабистов также сопровождали Гитлера.
Общее настроение было напряженным. Мы уже опаздывали на четыре часа, потому что у каждой крупной станции мы задерживались, чтобы подключиться к имперской телефонной сети и получить последние сведения. С самого раннего утра в пути находилась целая армада транспортных судов противника, которая в сопровождении боевых кораблей направлялась, очевидно через Гибралтар в Средиземное море.
В былые времена Гитлер обыкновенно во время остановок появлялся в окне своего вагона перед народом. Теперь же контакты с внешним миром, казалось, были ему нежелательны. Шторы на окнах со стороны перрона были опущены. Как-то мы с Гитлером поздним вечером сидели в его отделанном
