запад в моторном вагоне Имперской железной дороги, я видел, что восточнее Рейна сортировочные станции забиты эшелонами; техника, предназначенная для наступления, застряла там из-за налетов авиации.
Ставка Моделя находилась на дне узкой, поросшей лесом расщелины в Эйфеле, в большом охотничьем доме богатого промышленника. Как и Генштаб сухопутных войск, Модель не стал строить бункеры, чтобы заранее за несколько месяцев не привлекать к этому месту внимание разведки противника. У Моделя было хорошее настроение, потому что внезапность удалась, фронт был прорван, его войска быстро продвигались вперед. Погода нам благоприятствовала, она была как раз такой, какую «заказал» Гитлер перед наступление: «Погода должна быть плохой, иначе акция не будет иметь успеха».
Как фронтовой экскурсант, я старался как можно ближе продвинуться к линии фронта. Рвущиеся вперед войска были в хорошем расположении духа, потому что низкая облачность исключала любые действия авиации. Но уже на второй день начался хаос на дорогах, автомобили продвигались по главной дороге в три колонны метр за метром. Для того, чтобы пройти 3 — 4 километра, моему автомобилю, зажатому между грузовиками с боеприпасами, нужен был в среднем один час. Я боялся, что погода разгуляется.
Модель объяснял, с чем связана неразбериха: например, недостаточная дисциплинированность вновь созданных формирований или хаос в тылу. Но, как всегда, общая картина показывала, что армия утратила свои когда-то знаменитые организационные качества. Это безусловно было одним из результатов того, что ею три года руководил Гитлер.
Первой целью моего трудного путешествия был взорванный мост на северном крыле 6 танковой армии СС. Чтобы принести какую-то пользу, я обещал Моделю выяснить, каким образом его можно восстановить в кратчайший срок. Солдаты скептически оценили мое внезапное появление. Мой адъютант узнал у одного из них, что они думают о его причине: «Он получил по шапке от фюрера за то, что мост еще не готов. Теперь у него приказ, самому расхлебывать эту кашу». Восстановление, действительно, тянулось крайне медленно. Потому что строительные отряды «Организации Тодт», со всей тщательностью сформированные нами, из-за непроходимых пробок на дорогах застряли вместе с большей частью саперной техники восточнее Рейна. Таким образом, скорый конец был обусловлен уже недостатком необходимого мостостроительного оборудования.
Недостатки в снабжении ГСМ также сказались на успехе операций. Танковые соединения начали наступление с незначительными резервами горючего. Гитлер легкомысленно рассчитывал на то, что танковые соединения потом воспользуются захваченным у американцев трофейным горючим. Когда наступление грозило захлебнуться, я помог Моделю, связавшись по телефону с находившейся наподалеку Рурской областью и на скорую руку организовав формирование и отправку на фронт поездов циятерн с бензольных заводов.
Метариально-техническое снабжение развалилось, когда через несколько дней рассеялся туман и в безоблачном небе появилось множество истребителей и бомбардировщиков противника. Даже для быстрого легкового автомобиля поездка днем стала проблематичной; часто мы были рады, когда могли спрятаться в какой-нибудь небольшой роще. Снабжение теперь пришлось осуществлять только по ночам, наощупь пробираясь от дерева к дереву 7 «». 23 декабря, за день до сочельника, Модель объявил мне, что наступление окончательно провалилось; однако, Гитлер приказал продолжать его.
До конца декабря я находился в районе наступления, посещал различные дивизии, подвергался обстрелу штурмовиков и артиллерии, видел ужасающие последствия налета немецкой авиации на пулеметную огневую позицию. На этом участке местности лежали, скошенные смертью, сотни солдат. На следующий вечер я посетил Зеппа Дитриха, бывшего фельдфебеля старой немецкой армии, а теперь командующего танковой армией СС, в его ставке недалеко от бельгийского пограничного города Уффализа. Один из немногих соратников Гитлера со времен создания партии, теперь и он при своей простоте отдалился от него. Разговор вскоре перешел на последние приказы: Гитлер во все более рещкой форме требовал «любой ценой» взять окруженную Бастонь. Он не желал понять, ворчал Зепп Дитрих, что отборные войска СС не могли без труда смять американцев. Гитлера было невозможно убедить в том, что они стойкие, равные немцам, соперники. 'Кроме того, — говорил он, — мы не получаем боеприпасов. Транспортные коммуникации прерваны из-за налетов авиации. Как бы для того, чтобы продемонстрировать наше бессилие, это ночное совещание прервала атака с бреющего полета больших четырехмоторных бомбардировщиков. Вой и разрывы авиабомб, вспыхивающие красные и желтые облака, рев моторов и ничего в ответ, я буквально лишился рассудка при виде этой картины военной беспомощности, выглядевшей как гротеск на фоне ошибочных оценок Гитлера.
Дождавшись темноты, чтобы обезопасить себя от преследования вражеских штурмовиков, я с Позером выехал 31 декабря в 4 часа утра, чтобы лишь на следующий день около двух часов ночи прибыть в ставку Гитлера. Нам все время приходилось искать укрытие от истребителей; для того, чтобы преодолеть 340 километров, нам пришлось, останавливаясь лишь ненадолго, ехать 22 часа.
Западная ставка Гитлера, откуда он руководил наступлением в Арденнах, находилась на окраине уединенной луговой долины, в двух километрах к северо-западу от Цигенберга под Бад Наугеймом. Укрытые в лесу, замаскированные под бункеры, имели защиту в виде таких же массивных потолков и стен, как и все места пребывания Гитлера.
Трижды с момента назначения меня министром я пытался лично поздравить с Новым годом, и каждый раз мое намерение не удавалось. В 1943 г. из-за обледенения самолета, в 1944 г. из-за неполадок с двигателем при полете от побережья Северного Ледовитого океана, когда я возвращался с фронта.
Два часа Нового, 1945 года, уже прошли, когда я, наконец, преодолев многочисленные препоны, прибыл в личные бункер Гитлера. Я не опоздал: адъютанты, врачи, секретарши, Борман — все они, за исключением генералов из ставки фюрера, собрались с шампанским вокруг Гитлера. В ставшей благодаря воздействию алкоголя непринужденной, но одновременно подавленной атмосфере Гитлер единственный, хотя и он-то как раз и не прибегал к стимулирующим напиткам, казался нетрезвым и впавшим в хроническую эйфорию.
Хотя начало нового года не внесло улучшения в отчаянную обстановку, сложившуюся к исходу года, казалось, все испытывали облегчение оттого, что, по крайней мере, по календарю все можно начать сначала. Гитлер делал оптимистический прогноз на 1945 год. Он говорил, что самую низкую точку скоро удастся преодолеть, в итоге мы победим. Общество приняло это молча. Только Борман восторженно соглашался с Гитлером. Спустя два часа, в течение которых Гитлер излучал свой оптимизм, его компания, в том числе и я, почувствовала, что, несмотря на весь скепсис, ее охватывает растущая беззаботность: он по-прежнему обладал своими магическими свойствами. Потому что с точки зрения разума поверить в это было уже невозможно. Уже сама мысль о том, что Гитлер, проведя параллель с положением Фридриха Великого в конце Семилетней войны, фактически признал, что потерпел военное поражение 8 «», должна была отрезвить нас. Но никому из нас эта мысль не пришла в голову.
Через три дня, на большом совещании с Кейтелем, Борманом и Геббельсом, нереальные надежды еще более оживились. Тотальная мобилизация должна была вызвать поворот. Геббельс обрушился на меня с нападками, когда я воспротивился и заявил, что это в такой мере затронуло бы остальные программы, что было бы равнозначно полному краху целых групп производства 9 «». Не веря своим ушам, Геббельс возмущенно посмотрел на меня. Затем он торжественно воскликнул, обернувшись к Гитлеру: «В таком случае, Вас, господин Шпеер, осудит история, за то, что нам не хватит нескольких сот тысяч солдат, чтобы выиграть войну! Почему Вы, наконец, не скажете „да“?! Подумайте! Ваша вина!» Мы замерли на некоторое время в нерешительности, сбитые с толку, затем Гитлер принял решение в пользу Геббельса и тем самым за победу в войне.
За этим совещанием последовало обсуждение состояния дел в оборонной промышленности, в котором в качестве гостей Гитлера смогли принять участие также Геббельс и его госсекретарь Науман. Как уже давно повелось, Гитлер обошел меня во время дискуссии, не интересовался моим мнением, а обращался исключительно к Зауру. Я скорее играл роль бессловесного слушателя. Геббельс сказал мне после заседания, что он был удивлен и огорчен тем, как безучастно я позволял Зауру оттеснить меня в сторону. Наступление в Арденнах означало конец войны. То, что последовало за этим, было лишь оттягиванием при помощи боспорядочного и бессильного сопротивления оккупации страны.
Не я один избегал столкновений. В ставке воцарилось общее равнодушие, которое нельзя было
