Девушка рассеянно глянула на него и перелистнула страницу. Она читала. Это успокоило его. Серьезная, хорошая девушка…

— Не буду вам мешать… — И вернулся на скамеечку.

Может быть, пригревшись, он задремал. А может, снова сладко грезил, позабыв обо всем.

Когда выплывший из-за сопок Мидас окрасил облако в розовый цвет, Крошка Михель не сразу сообразил, что это рассвет. Дурное предчувствие, по мере того как он понимал, что наступило утро, превращалось в страшную, душераздирающую догадку. Он вскочил, споткнулся, почти на четвереньках вскарабкался на крылечко, толкнул дверь. Со скрипом, почти с визгом она распахнулась…

Девушка спала, положив голову на толстую книгу. Рот телефонистки был приоткрыт, из уголка стекала струйка слюны. На пульте у изголовья бесшумно мигала красная лампочка переговорного вызова. Крошка Михель понял все. Он чуть не завопил, не затопал ногами, он едва сдержался, чтобы не подбежать, не тряхнуть эту горе-дежурную, не дернуть ее за рыжую прядь… Но девушка спала так безмятежно и улыбалась во сне…

— Семь лет, — пробормотал он. — В лучшем случае — семь…

И тихо вышел.

Багровый Мидас поднимался над горизонтом.

Во время своего выступления на обеде, устроенном Ассоциацией приверженцев честной власти, я свалял дурака, и Ники Уэлт, подсев ко мне в «Голубой луне», где мы оба иногда завтракаем, вдоволь надо мной поиздевался, едко анализируя мой промах. Дело в том, что, произнося речь, я допустил непростительную вольность — отвлекся от заранее подготовленного текста и начал критиковать заявление, с которым выступил в печати мой предшественник на посту окружного прокурора. Из этого его заявления я сделал ряд выводов, хотя и вполне логичных, но тем не менее вызвавших негодование бывшего прокурора, который не преминул тут же обвинить меня в передергивании фактов и мошеннической манипуляции законами логики.

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как я, будучи выдвинут Партией реформ на должность окружного прокурора, бросил преподавание на юридическом факультете, так что политика была абсолютно еще не знакомой мне игрой. Этим я и пытался оправдаться перед Николасом Уэлтом, на что Ники, никогда не оставлявший со мной своего менторского тона (он был профессором на кафедре английского языка и литературы в здешнем университете), ответил так, словно перед ним не окружной прокурор, а студент- второкурсник, выклянчивающий отсрочку зачета по курсовой:

— Это не оправдание.

Мы с ним почти ровесники, Ники старше меня на каких-нибудь два-три года, ему и пятидесяти нет еще, тем не менее он всегда разговаривает со мной, точно школьный учитель, раздраконивающий тупого ученика. Со своими абсолютно седыми волосами и морщинистым, как у гномика, лицом он выглядит намного старее меня, и, пожалуй, именно поэтому я всегда кротко сношу его невозможный тон.

— Помилуй, но ведь с точки зрения логики мои выводы были просто безупречными, — взмолился я.

— Дорогой мой, да будет тебе известно, что, хотя процесс общения людей между собой стал бы почти невозможен, не делай они выводов, большинство так называемых логических умозаключений оказываются, как правило, ложными, — ласковым голосом поучал меня Ники. — Особенно часто неверными умозаключениями грешат юристы, руководствующиеся стремлением не столько понять, что именно пытается сообщить говорящий, сколько догадаться, о чем же это он старается умолчать.

Взяв счет, я медленно поднялся из-за стола.

— Ты, вероятно, имеешь в виду перекрестный допрос свидетелей в суде. Но ведь, если выводы, сделанные из показаний свидетеля, логически неверны, противная сторона всегда может опротестовать их.

— При чем тут логика? — возразил Ники. — Вывод может быть вполне логичным и вместе с тем абсолютно неверным.

Он направился вслед за мной в проход между столиками, и мы подошли к кассе. Я оплатил счет и принялся нетерпеливо наблюдать, как Ники роется в своем старомодном кошельке, выуживает одну за другой монеты и кладет их на прилавок рядом со счетом; наконец он убедился, что мелочи для оплаты не хватит, сгреб монеты обратно в кошелек и, с едва уловимым вздохом вынув из особого отделения банкноту, нехотя передал ее кассиру.

— Дай мне любое предложение из десяти-двенадцати слов, — продолжал он развивать свою мысль, — и я построю тебе логическую цепь из таких выводов, о которых ты и думать не думал в тот момент, когда формулировал свое предложение.

В кафе заходили новые посетители, и, поскольку перед кассой стало тесно, я счел за благо выйти на улицу и обождать там, покуда Ники не закончит расплачиваться с кассиром. Помнится, меня слегка позабавила мысль о том, что Ники, может быть, не заметил моего ухода и продолжает вовсю разглагольствовать наедине с собой.

Когда он вышел на тротуар, я сказал ему:

— Пройти пешком девять миль — не шутка, в особенности по такому дождю.

— Да, конечно, — согласился было он по рассеянности, но затем вдруг резко остановился и пристально посмотрел на меня. — Что это за дичь ты несешь?

— Это не дичь, а предложение из одиннадцати слов, — возразил я и снова повторил всю фразу, загибая после каждого слова по пальцу.

— Ну и что из этого?

— Ты же обещал, что, если тебе дать фразу из десяти…

— Ну да, конечно! — Он окинул меня подозрительным взглядом. — А где ты взял эту фразу?

— Она просто взбрела мне на ум. Давай строй свои выводы.

— Ты это что, серьезно? — Глаза его заискрились насмешкой. — Ты на самом деле этого хочешь?

Так вот он всегда: сперва бросает мне вызов, а после разыгрывает удивление, когда я этот вызов принимаю. Я разозлился:

— Начинай, или прекратим весь этот разговор.

— Полно тебе, — примирительно сказал он, — стоит ли из-за этого сердиться? Итак, м-м-м, позволь- ка, ты сказал: «Пройти пешком девять миль — не шутка, в особенности по такому дождю». Совсем негусто, не очень-то разгуляешься.

— Тут одиннадцать слов, — упрямо повторил я.

— Ну что же… — Ники отважно ринулся в бой. — Вот тебе первый вывод: говорящий выражает недовольство.

— Допустим, — неохотно согласился я, — хотя это слишком очевидно и вряд ли можно назвать выводом.

Он нетерпеливо затряс головой:

— Следующий вывод: дождь оказался непредвиденным обстоятельством, в противном случае было бы сказано так: «Пройти пешком девять миль — не шутка», безо всякого «в особенности».

— Согласен, — сказал я, — хотя и это весьма очевидно.

— Первые выводы всегда очевидны, — огрызнулся Ники.

Я не стал с ним спорить. Рассуждал он не очень-то уверенно, и мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я злорадствую.

— Дальше: говорящий — не атлет и не любитель туристских походов.