будто сам лично присутствовал при сборке автомата. — Помнишь, я задал ему вопрос о возможности достижения других галактик? Каждый нормальный мишка ответил бы в строгом соответствии со стереотипными программами, что это возможно, однако этот мишка потребовал данные для расчетов. Мне кажется, что он не всегда рассказывал сказки.

Я не стал вызывать кибернетический автомат и не разобрал мишку на части. Я вполне мог сделать это, если бы не представил себе недоуменный взгляд диспетчера: «Ты вызываешь автомат для ремонта детской игрушки? Неужели ты думаешь, что нам больше нечем заниматься?»

Я бы, конечно, стал объяснять ему, что речь идет совсем не о ремонте, что наш мишка особенный и слишком превосходит другие бытовые автоматы, чтобы быть простой игрушкой, но я сомневаюсь, чтобы это добавило диспетчеру веры. Во всяком случае, я ничего не предпринял.

Тем временем мой сын и мишка превратились в неразлучную пару, проводя время либо в обсерватории, либо в пустыне за базой, где в марсианских камнях кристаллы кварца блестели точно так же, как в земных, из моего детства.

Где-то под конец марсианской зимы, когда холмы на горизонте потемнели от пробивающейся растительности, контроль радиосвязи Марса зарегистрировал перехват серии сигналов, которые, судя по пеленгу, передавались с наши базы.

Ремо, руководитель секции связи с Землей, вызвал нас к себе. Я относился к этой секции, поскольку исполнял обязанности главного инженера второй смены.

— Это вздор, — сказал Ремо. — Кому и зачем понадобилось передавать что-то в космос? Они, как всегда, неточно запеленговали сигналы с ракет и теперь ищут виновного. Вы же знаете, как они там работают… Я понимаю, что им нужно показать результаты деятельности своего отделения, но зачем вмешивать в это нас?…

— Рапорт указывает точное время и подписан самим Твером…

— Они ввели его в заблуждение. Попросту обманули. Это банда, которая прилетела с Земли сразу после окончания института. Им все еще кажется, что Марс — это таинственная планета, на которой происходит только то, чего не может происходить на Земле. Вы не знаете, как это бывает? Мы все прошли через это.

Никто не возражал, потому что Ремо прожил на Марсе столько лет, сколько все остальные вместе. Ответ на вопрос был подготовлен нашим стажером. Он не содержал ничего обидного для авторов запроса, однако намек, чтобы нас оставили в покое, получился достаточно выразительным.

В течение нескольких дней после этого ничего не случилось, пока не пришла информация с Земли. Радиоконтроль Марса после нашего совета переслал запись сигналов в Межпланетный институт шифров. Текст послания не отличался пространностью и содержал в себе всего три слова: «Трансфер реализован частично», зато сам шифр был настолько сложным, что институт одновременно с расшифровкой прислал благодарность за интересную и впервые встречающуюся в его практике систему шифра.

На втором собрании Ремо продолжал настаивать на своем мнении, однако теперь он был не так уверен в себе. После собрания он вызвал меня в кабинет.

— Видишь ли, Андрей, я в это не верю, но меньше всего хочу, чтобы кто-нибудь мог упрекнуть меня в легкомысленном отношении к делу. Я считаю необходимым посоветоваться с тобой, как убедить их, что сигналы исходят не от нас.

— Трудная задача. Мы почти ничего не знаем об этих сигналах.

— Однако что-то мы все-таки знаем, — сказал Ремо, и я понял, что он сам не уверен, что с нашей базы не передаются сигналы.

— У меня есть мысль… — начал я и замолчал, потому что как раз в этот момент в дверях кабинета появился мишка.

— С-сын ждет тебя, — сказал он, заикаясь, как обычно.

— Сейчас иду, — ответил я и вдруг заметил удивленный взгляд Ремо. — Что с тобой? — спросил я его.

— Не понимаю… Ума не приложу, как входной автомат пропустил эту игрушку?

Замечание было простым, но неожиданным. Я уже привык к постоянному присутствию мишки и не обратил на это внимания. Но Ремо был прав. Входной автомат его кабинета не должен пропускать ни человека, ни автомат без специального разрешения.

— Как ты сюда прошел? — спросил он мишку.

— Обыкновенно. На двух лапах, — ответил Боб.

Ремо покраснел и выбежал из кабинета.

— Что случилось? — спросил я мишку.

— Твой сын обжег руку током высокой частоты.

— Что-нибудь серьезное? Проводи меня.

— Ничего страшного. Можешь закончить разговор.

— Как это произошло?

Мишка не успел ответить, потому что в кабинет вернулся Ремо. Он был бледен.

— Автомат… Автомат получил разрешение на пропуск этой игрушки. От кого? Я спрашиваю тебя, от кого?

— Во всяком случае, не от меня, — сказал я.

— Тогда от кого? Может, ты знаешь?

— Я вошел… и все.

— Это я вижу. Но откуда…

— Ремо, ведь это обыкновенная игрушка. Он не может этого знать. Наверное, опять произошло какое-нибудь замыкание в центральном мозге базы. Это может случиться.

— Но не должно.

— Согласен с тобой, но ведь автоматы ненадежны.

— Они не должны быть такими!

— Разумеется, однако давай закончим наш разговор. Я должен идти, потому что мой сын обжег себе руку током.

— Хорошо, но ты, кажется, что-то предлагаешь.

— Я смонтирую у себя в кабинете автономную сигнализацию, реагирующую на передачу сигналов внутри базы. Что ты об этом думаешь?

— Пожалуй, неплохая идея. И все равно я не верю, что сигналы повторятся.

Мы с мишкой вышли и отправились к сыну. Автомат первичной помощи уже осмотрел его руку. Сын даже не взглянул в мою сторону, когда я подошел к его креслу.

— Я должен учиться, — сказал он.

— Похвальное стремление, но что подвигло тебя к этому умозаключению?

— Я не способен сделать самые простейшие вещи, и даже Боб смеется надо мной.

— Где ты обжег руку? — спросил я.

— Не скажу.

Он упорно избегал смотреть мне в глаза.

— Пойми, надо обязательно устранить дефект. Иначе он может причинить неприятности многим.

— Не скажу, — упрямо повторил он.

— Как хочешь. Тогда ты, Боб, расскажи: где это случилось?

— Не знаю, — ответил Боб.

И в этот момент я перехватил взгляд сына. Во взгляде, который он устремил на Боба, кроме удивления, можно было обнаружить нечто похожее на страх.

Оборудование для приема внутренних сигналов базы я установил сразу в двух местах: один комплект в кабинете, другой — возле пульта мнемотронов. Я предполагаю, что мною в этом случае владели сугубо практические соображения. Оборудование было несложным, его установка не представляла особых трудностей, но работать с мнемотронами, одновременно прислушиваясь к сигналам из кабинета, было по меньшей мере неудобно. Позже в видеотронном зале мне сказали, что мной руководила изощренная интуиция опытного инженера, не привыкшего доверять автоматам. Но это, пожалуй, было уже преувеличением.