этой картине.

— Нет, не известно. Но знаете, это его работа. Определенно его. Только взгляните на нее.

Изабелла взяла у нее страницу каталога и снова сложила. В эту минуту распахнулась входная дверь, и в комнату вошел мальчик. На ходу он снимал синий свитер, который швырнул на пол.

— Только не на пол, Магнус, — укорила его Эйлса. — Не следует бросать одежду на пол.

Но мы все равно ее бросаем, подумала Изабелла. Чарли, несомненно, будет делать то же самое.

Магнус смотрел на Изабеллу с неприкрытым любопытством, как это свойственно детям.

— Этой даме нравятся папины картины, — объяснила ему Эйлса. — Она пришла поговорить со мной о них. А ты можешь пойти на кухню и съесть шоколадное печенье. Одно шоколадное печенье.

И Магнус устремился на кухню, а Изабелла подумала: «Папины» — вот и ответ, по крайней мере, на один вопрос. Кто бы ни был на самом деле отцом мальчика, он воспитан в сознании, что он — сын Эндрю Мак-Иннеса, которого никогда не знал. Отец, который был лишь именем и кем он мог гордиться. Однако какая это слабая замена отцу из плоти и крови, который помог бы маленькому мальчику собирать конструктор, и играл бы с сыном в футбол, и растил бы его.

Зеленый шведский автомобиль Изабеллы Дэлхаузи, нагруженный до отказа вещами, которые необходимы младенцу, осторожно вползал на палубу парома. Чарли бодрствовал в своем откидном автомобильном кресле, как зачарованный глядя на потолок автомобиля. По-видимому, ему понравилось предшествовавшее морское путешествие, предпринятое ими из Малл-Кинтайра на остров Ислэй. А теперь предстояла пятиминутная поездка на Джуру. Малыш размахивал ручонками, в восторге от покачивания парома и шума моторов.

— Это напоминает ему утробу матери, — сказала Изабелла. — Движение, шум.

Джейми смотрел через ветровое стекло на холмы Джуры. Они круто поднимались от самого побережья, переходя затем в вересковые пустоши, тянувшиеся до плавной линии горизонта на вершине. Вереск нес в себе характерное для Шотландии смешение мягкой зелени и пурпурных тонов. Краски потускнели из-за соленых атлантических шквалов и дождей.

С рычанием моторов маленький паром, вспенивая воду, наконец пристал к берегу, и три-четыре автомобиля, которые он перевез, съезжали сейчас по пандусу на Джуру. Тут была всего одна дорога, которая вела в единственном направлении.

— Нам нужно ехать по этой дороге, как я полагаю, — сказал Джейми. И добавил: — Я так думаю.

Изабелла улыбнулась:

— Одна дорога. Один отель. Один винокуренный завод.

— Сто восемьдесят жителей, — продолжил Джейми. — А сколько овец и оленей?

— Много, — ответила Изабелла. — Тысячи оленей. Оглянись вокруг.

Дорога сделала крутой поворот, и они увидели оленя в нескольких сотнях ярдов.[19] Он смотрел на воду, стоя на берегу, и ноги его утопали в папоротниках; острые рога походили на ветви дерева, с которых на зиму опала листва. Машина замедлила ход, и олень взглянул на них настороженно и пугливо, но в то же время с вызовом. Потом он медленно повернулся и убежал в заросли папоротников.

— Мы еще встретим его, — пообещала Изабелла. — Его или одного из его братьев.

— Я люблю этот остров, — неожиданно сказал Джейми, поворачиваясь к Изабелле. — Уже. Я люблю его.

Она увидела, что его глаза светятся. Машина вильнула в сторону, но тут же выправилась.

— Я тоже в него влюбилась, — сказал Изабелла. — Когда впервые сюда приехала.

— Почему? — спросил Джейми. — Почему подобные места так действуют на нас?

Изабелла задумалась.

— Тут должны быть разные причины. Холмы, море, вообще всё. Впечатляющий пейзаж.

— Но это можно найти где угодно, — возразил Джейми. — Большой каньон тоже впечатляет. И все же я бы в него не влюбился. Он поразил бы меня. Но любовь осталась бы платонической.

— Я видела Большой каньон, — сказал Изабелла. — Много лет тому назад. Да, я в него не влюбилась. Мне думается, что довольно трудно влюбиться в каньон. — Как ни странно, ей вспомнились строчки, в которых утверждалось прямо противоположное. Не поворачиваясь к Джейми, она прошептала их: «Любви требуется Объект, / Но он может быть самым разным, / Я думаю, подойдет все что угодно: / Когда я был ребенком, / То влюбился в насос, / Считал его точно таким же красивым, / Как ты».

Джейми нахмурился:

— Насос?

— Это стихотворение Одена, — пояснила Изабелла. — Нам всем необходимо что-то любить. Можно влюбиться во что угодно или в кого угодно: любви нужен объект, вот и всё. Подойдет даже остров.

Они немного помолчали. Сейчас они проезжали мимо каменных ворот и высокой каменной стены, которой был обнесен сад одного из больших домов на острове, находившихся в огромных поместьях, на которые когда-то была поделена Шотландия. Теперь эти поместья стали безобидными, превратились во что-то вроде гигантских ферм, которые пытаются выжить, продавая права на охоту, а также различные сельскохозяйственные предприятия. Многие поместья перешли в другие руки, так что местные джентри сменились владельцами, которые лишь изредка приезжали сюда, а то и вовсе не показывались. В Шотландии очень многое еще не в порядке; столько несправедливости, такая нищета и отчаяние, которые трудно искоренить, как бы ни старались политики в Эдинбурге. Казалось, эти беды связаны с самой землей, порождены печальными событиями истории, из-за которых Шотландия раздроблена на части. И тогда же был нанесен тяжелейший урон душе, оставивший шрамы, которые не могли зарубцеваться из поколения в поколение.

Теперь они находились недалеко от Крейгхауса, единственной деревни на острове; поля, желтеющие при полуденном солнце, уходили на восток, к утесам. Изабелла заметила неподалеку небольшую разрушенную ферму из камня. От нее остались только стены, покрытые лишайником, крыши не было, зияли темные проемы пустых окон.

Она указала на дом.

— Если ты так полюбил эти края, то мог бы восстановить что-нибудь вроде этого и жить тут. Ты мог бы сочинять музыку и даже давать уроки игры на фаготе островитянам.

— Мог бы, — согласился Джейми. — Уверен, что я мог бы быть вполне самодостаточным. Немного рыбачил бы. Ловил кроликов на жаркое.

И Изабелла подумала: если бы он это сделал, в его душе не осталось бы места ни для меня, ни для Чарли. Но она промолчала. Сейчас они въезжали в Крейгхаус, и она увидела справа маленький отель, напротив винокуренного завода, который представлял собой веселые побеленные здания и ряд складских помещений за ними.

— Нам сюда, — сказала Изабелла, когда они остановились перед отелем.

Джейми опустил свое окошко. Теперь моросил дождик, и небо внезапно затянуло тучами. Воздух был теплый, пахло водорослями. Окна отеля выходили на бухту, которая была безопасной гаванью для ботов. Несколько парусников покачивались на якоре. Здесь было тихо и царил покой — такой порой ощущается в местах, где жизнь течет неспешно, и никто никуда не торопится.

Они направились в отель. Чарли закапризничал, и его сразу же отнесли в спальню, где переодели и накормили. Кормя Чарли из бутылочки, Изабелла наблюдала из окна, как Джейми идет к пристани. Там он остановился, глядя на боты в бухте. Когда Изабелла наблюдала за ним, она вдруг почувствовала себя уязвимой — так бывает, когда смотришь на то, что любишь, и сознаешь, что можешь это потерять. В памяти всплыли строчки полузабытой народной песни, которую она слышала давным-давно — по-видимому, их воскресил пейзаж острова: «Боюсь, чтоб солнце красоту твою не опалило». Ей вспомнилось и то, что дальше, и не только слова, но и мелодия: