На следующий день прибыли по почте две рукописи, которых Изабелла ждала, с удовольствием предвкушая, как она погрузится в них. Она прочла их в первую очередь, оставив пока без внимания остальную корреспонденцию, среди которой заметила счета. Рукописи действительно были интересными, как Изабелла и ожидала, и она начала писать благодарственные ответы их авторам. Обе статьи были написаны по ее просьбе для специального выпуска журнала, посвященного философии налогообложения. Эта тема оказалась значительно более глубокой, чем казалось Изабелле поначалу. Почему богатые должны платить больше, нежели бедные? Они и платили — по крайней мере, в большинстве стран. Но на каком основании? Должно ли налогообложение быть орудием перераспределения богатства? Она считала, что должно, и многие так считали, но было неясно, является ли налогообложение самым подходящим способом для такого перераспределения. Может быть, правительства должны честно признаться, что они просто намереваются конфисковать имущество, накопленное сверх установленной нормы? Она задумалась над этим. Интересно, понравилось бы ей, если бы правительство начало отнимать у нее капитал начиная с этой минуты? Присвоило бы ее деньги, обратив их в военное снаряжение и новые дороги? Я не имею особых прав на эти деньги, подумала она. Они достались мне просто потому, что принадлежали члену моей семьи, который потом умер. Дает ли мне это хоть какие-то моральные права? Не очень убедительные, решила Изабелла. Но ведь многое в жизни сначала приобретается, а затем передается по наследству — и не только имущество, но и вкусы, черты характера, талант. Написал бы Моцарт свои произведения, если бы не Леопольд Моцарт, который посадил своего крошечного сына за фортепьяно? По-видимому, нет. Гений, то есть определенные свойства ума, присутствовали, но проявились бы они, если бы не музыкант отец? А мистер Гетти, богач — причем очень щедрый, — получил свой капитал, заработанный на нефти, от предыдущего мистера Гетти; сам он мог бы никогда не найти нефть. Изабелла улыбнулась при этой мысли. Конечно, он мог бы вообще не искать нефть — ведь не каждому приходит мысль искать нефть.

Ход ее мыслей был прерван каким-то шумом в доме. Грейс не было в то утро — она пошла на прием к дантисту, и Изабелла отпустила ее на целый день. Это было продиктовано не только заботой о благе Грейс. Дело в том, что Грейс лечили зубной канал, а Изабелла по своему опыту знала, как это мучительно. К тому же Грейс не признавала анестезию, предпочитая переносить боль, нежели длительное онемение в результате местного обезболивания. Изабелла считала такое предпочтение странным, но Грейс была непоколебима. Изабелла еще могла понять, когда речь шла о каком-то пустяке, но лечение канала — это уж чересчур! Она заметила, что Грейс любит подробно повествовать о своих визитах к дантисту, а у Изабеллы не было настроения слушать длинный рассказ о корнях и каналах. К завтрашнему дню воспоминания о боли чуть потускнеют, и Грейс вновь обретет присущее ей в обычное время спокойствие духа.

Таким образом, Чарли остался на попечении Изабеллы, и шум в доме означал, что он проснулся и плачет. Она отложила статьи по философии налогообложения в сторону и поспешила в заднюю часть дома, где Чарли обычно спал днем. При виде матери он перестал плакать и смотрел на нее с тем странным удивлением, из-за которого родителям кажется, что ребенок совсем их забыл и сейчас впервые видит.

Она взяла сына на руки. Он был теплый, кожа слегка влажная. Чарли снова начал хныкать.

— Ты голодный, да? — спросила она, И ответила за него: — Конечно. Конечно. Пора тебя кормить.

Он с жадностью набросился на детское питание, присосавшись к бутылочке. Потом она положила его к себе на плечо, осторожно поглаживая по спинке, — она делала так после каждого кормления, чтобы его не мучили газы. Обычно это успокаивало Чарли, и он срыгивал, но сегодня он оказал матери сопротивление и извивался, как будто хотел высвободиться.

— Нехорошо? — пробормотала она. — Ты себя неважно чувствуешь?

В ответ Чарли зашелся в крике, черты его исказила ярость, личико покраснело от напряжения. Его не нужно было переодевать, и Изабелла встревожилась. Она знала, что не следует ничего себе выдумывать, что побагровевшее лицо — обычно не признак менингита, а понос не обязательно свидетельствует о брюшном тифе, но все родители склонны паниковать и воображают бог знает что, пока кто-нибудь их не разуверит. Это нормально, подумала она. Просто он немножко горячий — а в комнате было довольно жарко, когда я вошла, — вот он и выражает свое недовольство. Все совершенно нормально.

Она взяла Чарли на кухню. Ему там нравилось — наверное, из-за ярких цветов: красная плита, желтые цветы, изображенные на эстампе в рамочке, который висел над холодильником, кухонное полотенце в синюю клетку. Однако сейчас он продолжал плакать, не обращая внимания на краски.

— Ну что ты, Чарли, — сказала она. — Не все же так плохо! Конечно нет.

Но теперь он буквально надрывался. Она снова положила его себе на плечо и похлопала по спинке, надеясь, что выйдут газы, вероятно, причинявшие ему беспокойство. Но ему стало от этого еще хуже, и она прекратила. Виноградная вода.

Она опустила Чарли в маленький манеж, который держала в углу кухни. Он начал яростно протестовать, заходясь в крике, и воркование Изабеллы не утешило его. Потом она поднялась наверх, на минутку оставив Чарли, и открыла дверцу шкафчика в ванной.

Бутылка с сиропом от кашля была на месте, коробочка с пластырями, аспирин и термометр — тоже, но виноградной воды не было. Изабелла удивилась. Она же поставила ее сюда, за бутылкой с сиропом от кашля, — она была в этом уверена. Но виноградной воды определенно не было, а это означало, что Грейс нашла ее и забрала.

Изабелла рассердилась. Наверное, Грейс искала виноградную воду и взяла на себя смелость забрать ее. У нее нет никакого права так поступать, подумала Изабелла, никакого. Это ее шкафчик, а не Грейс, и ей одной решать, что должно в нем находиться.

Она начала спускаться по лестнице. Чарли все еще протестовал, его крики доносились из кухни.

— Я иду, Чарли, — сказала она ему. — Иду.

Звук ее голоса, по-видимому, утихомирил Чарли, и он умолк. Или захлебнулся? — спросила себя Изабелла и пустилась бегом, перепрыгивая через две ступеньки. Он не захлебнулся, и когда она добралась до кухни, снова заплакал, размахивая ручонками в бессильной ярости. Лицо его покраснело, он заходился в плаче. Когда Изабелла взяла его на руки, он немного упокоился, но видно было, что он все еще испытывает дискомфорт.

— Что с тобой, мой милый? Что не так?

Чарли как будто прислушался к ней, затихнув на минутку, но потом снова расплакался. «Все не так, — казалось, хотел он сказать, — и ты во всем виновата, во всем».

Изабелла решила, что нужно дать ему детский аспирин. У нее был пузырек с этим лекарством в одном из кухонных шкафов — там же, где детское питание и запасные бутылочки. Осторожно придерживая малыша, она открыла дверцу свободной рукой. Там, за бутылочками, она увидела виноградную воду, с характерным старомодным ярлыком. Изабелла мрачно усмехнулась. Значит, это работа Грейс, как она и подозревала. Да, она была права.

Изабелла потянулась было за аспирином, но потом передумала и достала виноградную воду. Отвинтив колпачок, она понюхала бесцветную тягучую жидкость. У нее был приторный, цветочный запах — как у дешевых духов. Но запах не был неприятным, и под влиянием порыва она поднесла открытую бутылочку к носу Чарли. Это сразу же подействовало, как нюхательные соли — при обмороке викторианских леди. Крик сразу же прекратился, и Чарли сделал слабую попытку схватить бутылочку.