— Николаевские, братцы!
— А тут золото!
Откуда-то появился начальник Иншаков.
— Я тебе сколько раз говорил, Гуляев, — пронзительно закричал он, — чтоб не самоволил? Говорил я тебе или не говорил?
— Говорил, — усмехнулся Гуляев.
— Вот, — сказал начальник и, сдернув с лысины кепку, обмахнул ее рукавом. — Говорил. А теперь объявляю благодарность, понял?
— Служу трудовому народу, — сказал Гуляев и побледнел.
— То-то, — сказал начальник.
Они ехали стремя в стремя в центре возвращающегося отряда.
— Я сразу понял, чего он от меня хочет, — объяснял Гуляев, — ему нужно было добраться до книг. Там был какой-то знак или пароль. Этот часовщик был связующим звеном, он один знал, где деникинское казначейство спрятало свои ценности. Но эти — из банды Хрена — тоже пронюхали об этом. Убили часовщика, но, кажется, не добились от него, где спрятаны деньги и золото.
— А как ты узнал? — спросил Клешков.
— А он же послал меня за книгами. Я должен был привезти книги, взятые у часовщика, но я понял, в чем дело, когда сопоставил три подчеркнутых слова в разных концах той растрепанной книжки, помнишь?
— Помню, — сказал Клешков.
— Все три слова так и складывались: «под сухой яблоней». Одно от другого отделялось тридцатью страницами и маленькая черта чернилами. Я это и учел. Побежал к Иншакову. А тот счел меня изменником. Посадил в холодную и хотел только завтра допрашивать. Весь план мой рушился. Тогда я попросил у караульного карандаш и бумагу и все написал Бубничу, а потом, когда вывели меня в уборную, удрал. Я знал, что Бубнич-то сразу поймет.
— А если б не понял? — спросил Клешков. — Тогда б ты чего добился? Только бы деньги бандитам добыл?
— Я все обдумал, — ответил Гуляев. — Даже если б деньги попали к ним, Красков же мне верил. И я бы нашел, как их накрыть. Главное было — вернуться к ним. Во что бы то ни стало.
Они замолчали. Отряд перешел на рысь. Потом остановился. Впереди слышались выстрелы.
— Что там опять? — спросил Клешков.
— Атаман Хрен, — сказал Гуляев. — До этого мы пока не добрались.
— Доберемся, — сказал Клешков и пришпорил коня.
БЕССМЕРТИЕ ДЛЯ РЫЖИХ
Академик Рим стремительно шагал по своему скромному — в духе времени — кабинету, заложив руки за спину. Референту, который стоял у стола с папкой в руках, почтительно следя глазами за патроном, постепенно стало казаться, что комната начинает медленно вращаться, как гигантская центрифуга.
— Значит, говорите, добился Элинвар? — бросил на ходу академик. — Опередил нас? А вы все куда смотрели?
Референт только руками развел. Сказать ему было нечего.
— А теперь — сразу с докладом к Президенту? — Академик даже пришлепнул губами, изображая возмущение. — Ловок, ловок Элинвар. Ничего не скажешь. Но мы завидовать не будем. К тому же, насколько я понял, успех лишь частичный... Прочитайте, что там про рыжих? — Академик круто повернулся к зеркалу и с видимым удовольствием пригладил свои черные, ежиком, волосы — не то чтобы очень густые, но для мужчины его возраста вполне достаточные.
Референт раскрыл папку и быстро нашел отчеркнутое красным карандашом место.
— «К сожалению, действие препарата ограничено особенностями хромосомного строения организма, — прочитал он. — Выявлено, что цвет волос человека служит своеобразным индикатором, сигнализирующим о том, будет препарат усвоен организмом или нет. Нами обнаружено и доказано в серии опытов, что препарат усваивается только рыжеволосыми людьми. Это, безусловно, является крупным недостатком препарата, так как полностью исключает возможность его применения огромным числом людей».
— Значит, полностью исключает... — задумчиво повторил академик и опять пригладил волосы. — Иначе говоря, бессмертие только для рыжих? А что скажет Президент? Не хотел бы я быть на месте Элинвара...
Он остановился перед большим — в полтора человеческих роста — красочным портретом Великого Человека, Первого Гражданина и Пожизненного Главы Государства, занимавшим все пространство между окнами кабинета от пола до потолка. Живописец изобразил Президента на эспланаде Дворца Государственного Совета, откуда он внимательным взором обозревал вверенную его попечению страну. Несмотря на свои годы, Президент был высок и строен, как и положено Великому Человеку, а его иссиня- черной шевелюре мог позавидовать победитель недавно прошедшего в Столице всемирного конкурса красоты.
— Значит, только для рыжих... — повторил академик и опять закружил по кабинету. — А другим что? Сам-то он каков, изобретатель?
— Рыжий до невозможности. Про него говорят, что у Элинвара не голова, а восходящее солнце...
Академик Рин поморщился. Неосторожное сравнение привело его в дурное настроение.
— Так и следовало ожидать, — пробормотал он. — Все бескорыстные таковы. Каждый в бессмертные норовит...
Он ходил по кабинету так долго, что референт даже стал покачиваться и с тревогой ощутил неприятное шевеление в желудке, как при морской болезни.
— Откуда сведения? — спросил Рин наконец.
— От моей супруги, — с готовностью ответил референт.
Академик гневно воззрился на него. Тот понял свою ошибку и мигом разъяснил:
— Она сейчас секретарем у Элинвара. Перепечатывала его доклад для Президента и, конечно, сделала мне копию.
— Интересно было бы посмотреть на их препарат. Мне лично он бесполезен, — Рин снова провел ладонью по волосам, — но как-никак я директор Института Бессмертия.
Референт словно дожидался этих слов — он тотчас протянул на ладони небольшую ампулу, в которой перекатывались ярко-синие горошины.
— Супруга принесла, — пояснил он, увидев удивленный взгляд академика. — Их там наделали видимо-невидимо. Теперь все синие ходят.
— Это почему же? — поинтересовался Рин, с удовольствием встряхивая ампулу.
— Таково свойство препарата. Если препарат не усваивается, он кумулируется в кожных покровах, и человек постепенно синеет. Говорят, пожизненно, если всю дозу принять...
— И все равно глотают, — прошептал академик. — Надеются... Какова же дозировка?
— Одна таблетка ежедневно в течение двух недель. Обязательно перед едой.
— Все-таки я правильно сделал, выгнав рыжих из института — сказал Рин. — Рыжие — они всегда рыжие. Только о себе думают. Бессмертия захотелось... Его, между прочим, заслужить надо! Делами, а не таблетками. Вот так-то.
Он взглянул на часы. Подходило время обеда.
— Вызовите мою машину.
Когда за референтом закрылась дверь, академик торопливо налил стакан содовой, вытряхнул из ампулы на ладонь синюю горошину и отправил ее в рот.
— Подумать только! — пробормотал он, запивая таблетку. — Бессмертие для одних рыжих! Да за это
