— Только загорелось, сразу вырос черный гриб, почти как от атомной бомбы! — пояснил Женька.
— Я же тебя, балду, предупреждал — осторожней! — Марков торопливо, сломав две спички, закурил.
Чем дальше, тем больше он верил, что рассказ не охотничий. Предупреждение, конечно, тут ничем помочь не могло. Произошел случай, который невозможно предвидеть, как падение камня с крыши. Все это Марков сознавал, но нервы бушевали, требовали разрядки.
— Федор Андреевич, — виновато сказала Надя, — там ведь все осталось! И карта и записи.
— Ну и черт с ними! — Марков швырнул папиросу.
Целил в таз, попал в валенок. Ожесточенно вытрясая, спросил:
— Так чьи же это были следы, Семенова?
— Женя сказал — это барсук!
— А вы сами посмотрели?
— Нет, я же все равно не умею отличать.
— А следовало бы, давно следовало научиться! — Глаза у Маркова стали колючими, зрачки сузились. — И пора знать, что в этих широтах барсук по снегу не шляется, а изволит дремать. Сами ни черта не знаете, — загремел он, — идете на поводу у невежественного авантюриста, потакаете его дурацким затеям!
«Авантюрист» Женька потупился и надул губы.
— Шишечками, видите ли, питается. Просто дико повезло. При других обстоятельствах, уверен, откусил бы вам барсук нос. Охотнички нашлись!
Марков снова закурил и продолжал нотацию, но уже более спокойно:
— Я вам, Надя, уже говорил: геолог, который не знает и не любит живой природы, видит только камни, всегда будет попадать впросак. Да и вообще это ремесленник, а не настоящий исследователь.
— Я же, Федор Андреевич, стараюсь исправить этот мой недостаток, — голос Нади дрожал, — я купила Брема и, когда вернемся, обязательно прочту про всех животных.
— Про обезьян можете не читать, — буркнул Марков, — их здесь не так уж много!
Надя сжалась. В детстве ее дразнили обезьяной. Слезы потекли неудержимо.
Вскочил Вахтанг, грудью пошел на Маркова, закричал:
— Зачем обижаешь, зачем насмехаешься?
Глаза у него стали круглые, как у ястреба.
— Я насмехаюсь? — искренне удивился Марков. — Да ну вас всех! Тьфу, навязались психи на мою голову!
Он круто повернулся, наклонился над картой, всем своим видом показывая, что работает и ничего больше не желает знать.
Вахтанг подошел к Наде, сел рядом, взял ее за руку, что-то сказал, и вдруг еле заметная (сквозь слезы) улыбка на мгновение сделала ее такой красивой!
Размеренно и очень громко стучали ходики. Задумчиво теребил бороду Шелгунов. По-прежнему надув губы, смотрел в пол Женька.
Наконец тишину нарушил Марков.
— Пора обедать! — Он подошел к Наде, сказал: — Признаюсь в недостатке, который не исправить даже чтением Брема. Во гневе несправедлив, прошу извинить!
Все повеселели.
Женька сначала ел без аппетита, потом разошелся, ложка сверкала, сверкал и нос.
Надя, казалось, глотает песок. Вскоре она положила ложку.
— Федор Андреевич, как же все-таки быть, ведь там карта осталась, она секретная!
— Н-да! Этого я не учел. — Марков прищурил левый глаз. — А вдруг то был не медведь, а некто загримированный? Быть вам под судом вместе с Женькой!
Шутка не развеселила, поэтому Марков изменил тон:
— Не унывайте, Надюшенька, запасайтесь калориями. Сейчас оседлаем коней, учиним розыск и следствие.
Шелгунов внушительно поднял палец:
— На берлогу надо идти умственно, дело не простое! Однако, поеду с вами да братьев Грибановых покличу, они у нас первые охотники.
Отряд выглядел грозно. Восемь ружей, две рогатины, топоры, лом, кайла, веревки — всё захватили.
Командовал Шелгунов. Он хотел было тащить еще и путн
Братья Грибановы, здоровенные, очень похожие, привели с собой двух лаек — Симку и Тимку, тоже очень похожих, пушистых, остроносых, с такими умными, человеческими глазами, что в них даже как-то неловко было смотреть.
Лошадей привязали у края болота и осторожно, в боевом порядке подобрались к куруму.
Там была такая неподвижная тишина и спокойствие, что Женька подумал: как будто все нам приснилось!
Но нет! В яме, вцепившись когтями в корневище, застыла медвежья лапа. Рядом лежала порванная полевая сумка. Надя поспешила надеть ее на плечо.
Собаки довольно равнодушно обнюхали лапу. Их специальность — живые медведи.
— Дым, значит, его от чела отогнал, — рассудил Шелгунов, — так он через небо выбивался.
Братья Грибановы согласно кивнули.
Женька сообразил, что челом Шелгунов называет лаз в берлогу, а небом дыру в ее кровле.
Вниз, к лазу, спустились Грибановы да Женька в качестве проводника. Остальные смотрели на них сверху. Ружья держали наизготовку.
Грибанов-старший ткнул в берлогу рогатину. Она не вошла и на метр, во что-то мягко уперлась.
— Собаку пусти, а то всяко бывает! — скомандовал Шелгунов.
Подтолкнули в лаз Симку. Он влез, только хвост торчал, но дальше не пошел, зарычал, впрочем довольно равнодушно, и, пятясь, вылез.
Тогда старший Грибанов, ничего не сказав, решительно заполз сам, держа в руках электрический фонарик и нож.
Вылез он почти так же быстро, как Симка.
— Дела! — сказал он. — Тут второй, как пробка в горловине.
— Я того и опасался! — обращаясь к Маркову, возбужденно сказал Шелгунов. — Бывали случаи: одного убьют — другой затаится, жердями тычут, не пошевельнется. Только собака живого от мертвяка отличит.
Глаза Шелгунова не слезились, взгляд был остр.
Снова старший Грибанов, уже не с ножом, а с веревкой втиснулся в берлогу.
— Неловко лежит, боком, не уцепишь! — сказал он.
Решили раскрыть кровлю берлоги возле отдушины, где торчала лапа и земля потрескалась.
Когда ломали кайлом и ломом, оказалось, что кровля подготовлена медведем к зимовке по-хозяйски — щели между глыбами были тщательно заделаны ветками и мохом.
Шелгунов все время стоял с ружьем на страже. Собаки спокойно лежали у его ног.
За час разворотили дыру и, обвязав веревкой, с трудом вытянули владельца торчащей лапы. Он был красив — шуба как цигейковая, новая.
— Пестун это, второгодок, — определил Шелгунов, — только жить начал и, нате пожалуйста, такая оказия.
Шелгунов вздохнул, заморгал.
— Никогда я себе этого не прощу! — Надя едва сдерживала слезы.
— Не распускайте нюни, Семенова, — сухо сказал Марков, — медведь не воробей, пользы не приносит. Разговор с хищниками короткий: или мы их, или они нас!
— Они-то при чем? Если бы не этот авантюрист, — Вахтанг кивнул на Женьку, — проспали бы они до
