— Итак, какую тайну открыли вы, душа моя? — спросил Кортец, любовно разглядывая фужер с пламенным и ароматным вином.

Джейк равнодушно взглянул на фужер и сказал так, будто сообщил название налитого в него вина:

— Я узнал, что дед Антон, древний сторож Сиверского монастыря, не кто иной, как мой родной дядя.

Кортец поставил фужер и оторопело поглядел на своего молодого соратника:

— Простите… Я вас не понял, Джейк. Повторите.

— Разбираясь в документах сотрудников музея, — тоном участника делового совещания объяснил Джейк, — я нашел вот эту справку…

Он вынул из бумажника пожелтевшую бумажку и передал ее Кортецу.

— Как видите, мсье, эта справка выдана более тридцати лет назад каким-то вологодским домкомом гражданину Белову Антону Николаевичу… По этой справке нынешний сторож «дед Антон» был когда-то принят в монастырь-музей на работу, — пояснил Джейк.

— Ну и что же? — с недоумением разглядывая справку, спросил Кортец.

Джейк подал ему лупу:

— Рассмотрите внимательно имя и фамилию…

Кортец прищурил один глаз и с минуту глядел на справку через лупу. Наконец поднял глаза на Джейка и сказал:

— Подчистка…

— Да! Имя «Антон» явно переделано и скорее всего из «Платона», а фамилия «Белов» здесь была длиннее, думаю, что «Бельский». Отчество то же, что и у моего отца, — «Николаевич»…

Кортец привстал. Он не лишен был способности удивляться, но в эту минуту его состояние скорее напоминало столбняк, чем удивление.

— Князь Платон Бельский? Тот самый?…

— Думаю, что тот самый, — спокойно ответил Джейк. — Вам дать воды, мсье?…

— А вам?

Джейк взял фужер с вином и сказал с улыбкой:

— А я, пожалуй, от радости, что нашел родного дядю, выпью вина!

Кортец заговорил нетерпеливо:

— Перестаньте играть комедию, Джейк. Этот оперный князь-мельник меня серьезно всполошил.

— А меня нет, — холодно ответил Джейк. — Я убежден, что это именно он, соперник моего отца, и такой же охотник за книжным кладом, как и мы. Если это так, значит, мы с вами, мсье, приехали туда, куда надо.

— Но он уже, наверно, пошарил тут до нас! В его распоряжении было тридцать лет! — раздраженный спокойствием Джейка, проворчал Кортец.

— Он мог шарить здесь сто лет, мсье, и ничего не найти. Потому что план тайника был в руках у моего отца, а не у него…

— Вот как?! — насмешливо воскликнул Кортец. — А вы не забыли, что он про Годунова сказал?

— Я расшифровал это так: он слыхал все наши разговоры по-французски; он знает, зачем мы приехали сюда, и хочет нас выпроводить. Князь Платон, видимо, не потерял еще надежды найти здесь тайник Ивана Грозного…

Кортец в раздумье зашагал по комнате. Остановившись у окна, он долго, но невнимательно смотрел на высокую крепостную стену монастыря, уходившую вдаль из-за березовой рощи сиверского «Парка культуры и отдыха».

— Это опасный человек, Джейк, — заговорил он наконец. — Такой же опасный, как и профессор Стрелецкий… Я думаю, что мы должны установить с ним контакт, а затем как-то избавиться от него.

— А заодно и от Стрелецкого… — подсказал Джейк.

— Джейк! — строго оборвал Кортец. — У вас часто появляются дельные мысли, очень дельные… Но хорошо, если бы вы могли не делиться ими со мной… Вспомните ваше обещание в Париже. Я хочу оставаться в стороне от некоторых ваших весьма необходимых мероприятий. Вам двадцать пять лет, а мне как раз наоборот, пятьдесят два, и даже один год тюрьмы для меня будет моим последним годом.

Джейк осклабился и смотрел на него с уничтожающей иронией:

— Я все помню, мсье… даже то, что вы получаете от треста пятнадцать процентов, а я только десять. Но я аристократ и свое обещание сдержу.

— О’кей! — довольным тоном воскликнул Кортец. — Да благословит вас аллах и святая дева!

Провожаемые строгими глазами святых, изображенных на стенах массивных каменных ворот, Тася и Волошин прошли под сводами монастырской надвратной церкви и, остановившись, оглянулись.

Стройная, парящая в небесной синеве одноглавая церковка напоминала Тасе царевну Лебедь — чудесную девушку из сказки Пушкина.

Она сказала об этом Волошину. Тот быстро согласился, но не удержался, однако, от искушения пошутить:

— И этой девушке всего лишь четыреста лет! Я уверен, что, так же как и царевну Лебедь, ее создал поэт, Настенька… Да, поэт, — повторил он. — Обратите внимание: своим произведением он явно протестует против «загробных мук» и говорит лишь о вечной жизни.

Тася засмеялась:

— Как я довольна, что приехала сюда! Я вижу живые чудеса древнего зодчества! Это все создали талантливые русские люди. В старину их называли «умельцами каменных дел».

Но Волошин не ответил ей. Он уже зорко вглядывался в даль, заметив мелькнувшую в конце двора фигуру с мольбертом.

— Стоп! — строго сказал он. — Нам, кажется, не бесполезно будет понаблюдать и за умельцем живописных дел.

— За кем? — недоуменно глядя вперед, спросила Тася.

— За художником Еланским.

— Неужели вы серьезно думаете, что это он украл письма Евгении Бельской? — спросила Тася.

— Не знаю, он или нет, но мне его поведение кажется подозрительным.

Волошин взял Тасю за руку и повел за собой в обход управленческому зданию:

— Давайте обойдем конторские кельи, выйдем к Аллее Скорби и тихонько подберемся к этому «художнику», — тоном заговорщика предложил Волошин.

Они быстро прошли по березовой аллее, добрались до церкви Иоанна Предтечи и тихонько выглянули из-за ее угла. Еланского не было на холмике, где он часто сидел. Там стоял лишь одинокий мольберт.

— Гм… Куда же он делся? — рассуждал Волошин, уже выйдя на самый холмик и оглядываясь вокруг.

— Смотрите! — воскликнула Тася и указала пальцем на второй ярус крепостной стены, где мелькнула какая-то фигура.

— Он! — сказал Волошин.

Еланский исчез в каком-то проломе так же быстро, как и появился.

— Что он там ищет?… — злыми глазами обшаривая стену, спросил Волошин. — Настенька, вы по- пластунски умеете ползать?

— Это как? — тревожно спросила Тася.

— На животе…

— У… мею.

Волошин заговорил шепотом:

— Ложитесь на живот и ползите сквозь эти джунгли… — Он кивнул на заросли полыни и