— Это книга Агафия… Византийская.

— А что случилось с этой книгой?

Тася никак не могла объяснить дежурному сложную историю появления и спасения византийской антологии Агафия. Дежурный был «не в курсе дела», и разговор получался путаный.

— Ее пытались украсть, — пояснила Тася.

— Так-так. Понятно. Вы, значит, предупредили покушение? — с расстановкой спросил дежурный.

— Предупредила не я, а Волошин. Разве вы об этом не знаете?

— Нет… то есть, конечно, может быть, и слыхал. Но у нас каждый день столько происшествий… А вы, значит, эта самая Агафья Византийская и есть? Потерпевшая?…

— Нет, я свидетельница! — в отчаянии сказала Тася.

— Ага! Понятно…

Дежурный был озадачен и вместе с тем уже заинтересован.

— Как ваша фамилия? — спросил он.

— Березкина, Анастасия, студентка…

— Подождите минутку, не отходите от телефона

Наступило молчание, прерываемое гудящим, как далекий мотор, голосом:

— А я вам говорю, товарищ старшина, точно и определенно, что в трезвом виде я не имею привычки кидаться бутылками. И это может подтвердить моя фактическая жена… А что касается моей юридической жены, то это особа антисоветского происхождения.

Минуты через три вновь послышался голос дежурного:

— Гражданка Березкина! Начальник отделения просит вас позвонить бригадмильцу Волошину по телефону Е 8-16-32 и сообщить ему все, что вы хотите.

Волошин примчался на такси. Он был взволнован не меньше, чем Тася:

— Я ничего не понял по телефону. К тому же у нас там адский шум… Какая княгиня? В чем дело?

Тася рассказала ему, как она восстановила в памяти сперва имя и отчество старушки, а затем — ее бывшей барыни и, наконец, вспомнила, что видела на одной французской книге экслибрис княгини Евгении Бельской.

— Ого! Да вы молодец, Настенька! Это же подвиг!.. — восхищенно воскликнул Волошин. — Если мы найдем эту княгиню, я добьюсь ходатайства о награждении вас медалью…

— …«За спасение утопающих»! — со смехом закончила Тася.

— Совершенно верно, — сокрушенно сказал молодой бригадмилец. — Мы привели в действие могучую милицейскую машину, и нам угрожает опасность утонуть в многотысячных массах старушек, с которыми предстоит познакомиться.

— Ох, как жалко, что я поспешила! — с искренним сожалением воскликнула Тася.

Но, по-видимому, даже зная имя, отчество и фамилию настоящей владелицы французских книг и антологии Агафия, не так-то легко было в многомиллионном людском море Москвы отыскать «княгиню Евгению Феликсовну Бельскую».

Волошин безмолвствовал весь следующий день и лишь вечером позвонил по телефону.

— Ну? Говорите скорее! — крикнула в трубку Тася.

— Следы княгини Евгении Бельской найдены, — спокойно сообщил Волошин. — Но они найдены не в адресном столе, а в отделе регистрации умерших бывшего Москворецкого загса…

— Она умерла? — холодея, спросила Тася.

— Да. В тысяча девятьсот двадцать пятом году. Там же, в загсе, я узнал ее последний адрес. Она жила на Малой Ордынке.

— Едемте сейчас же туда! — приказала Тася.

— Не могу, — устало сказал молодой бригадмилец. — Я уже две ночи не сплю из-за вашей старушки и ее бывшей барыни… Я валюсь с ног.

Но Тася была неумолима и безжалостна:

— Дайте мне адрес! Я поеду сама.

— Завтра… вместе… — успокоил ее Волошин.

— Вы хотите, чтоб я поседела за эту ночь?

Он рассмеялся:

— Седая девушка. И с таким темпераментом!.. Мне очень хочется посмотреть на вас сейчас, но все же я отложу это удовольствие до завтрашнего дня.

Она успокоилась. В ней проснулась благодарность к этому спокойному и энергичному парню. Улыбнувшись, Тася сказала:

— Простите. Я сумасшедшая…

— Вы такая, как надо.

— Идите спать… Ваня.

— Спокойной ночи, Настенька, — сказал он и повесил трубку.

О дореволюционном «купеческом Замоскворечье» написано немало, и потому не станем здесь перечислять всех отрицательных сторон этого «темного царства». Это очень хорошо сделал Александр Николаевич Островский. О новом же Замоскворечье часто пишут в газете «Вечерняя Москва». Не так красочно, как Островский, но все же пишут…

Однако возле маленького одноэтажного домика на Ордынке, за зеленым палисадником, нам придется немного задержаться.

Позабытый жилуправлением, домик этот давно пришел в упадок, но тем не менее был густо населен. В то утро, когда Волошин и Тася приехали сюда, самая юная часть обитателей под присмотром старушек играла во дворе в «салки» или, в зависимости от настроения, пела, дралась, смеялась и плакала.

— Здесь… — сказал Волошин. — Сейчас мы выберем наиболее идейную старушку и учиним ей допрос.

Они прошли во двор и присели на скамью подле одной из старушек. Определив по типу лица, что старушка, скорее всего, татарка, Волошин вежливо произнес:

— Селям алейкум, апа!

Старушка не поняла и на чистейшем русском языке спросила, что ему нужно. Завязался оживленный разговор, к которому вскоре присоединились старушки всего двора. Однако Клавдии Антиповны среди них не было. Оказалось, что она действительно живет в этом дом «уже много лет, но служит через три дома отсюда «собачьей бонной», то есть выводит гулять принадлежащую какой-то тощей пожилой аспирантке болонку с претенциозной кличкой «мадам Бовари».

Оказалось также, что одна из старушек, живущая в этом доме с 1918 года, отлично помнит княгиню Евгению Феликсовну Бельскую.

— Не русская она была, француженка, что ли, и часто какие-то чудные слова говорила. Говорит, а сама смеется — забыла, мол. Только она редко смеялась. Как сейчас я ее вижу: тоненькая, будто колосок, бледная, и все кашляла. Глаза большущие и печальные — горе у нее какое-то на сердце лежало… Наша Антиповна любила ее, как за родной сестрой ухаживала, и все же померла она, касатка. Сказывала Антиповна, будто сохла ее барынька по каком-то князе или графе, а он, вишь, в уме повредился и без вести пропал…

Все это благодушная, круглолицая старушка излагала не торопясь, певучим голосом, будто сказку о спящей царевне рассказывала, а закончила свой рассказ неожиданным возгласом:

— Игорь! Брось палку, халюган! Вот скажу матери…

Игорь бросил палку и по просьбе своей бабушки охотно сбегал за Антипозной. Та вскоре пришла, неся