Благодаря развитию статистики в шестнадцатом веке произошло отделение экономики от общей социальной структуры:

В течение последующих восьмидесяти или около того лет европейцами владело стремление к более высокой степени точности измерения во множестве областей. Многие умы были захвачены неведомой дотоле страстью — сбором статистических данных и особенно статистикой темпов и показателей роста как средством экономической политики. Именно в этот период благодаря Бодену, Малину, Лафма, Монкретьену и Мену экономика впервые выделилась и стала отдельным предметом человеческого познания, независимым как от домашнего хозяйства, составляющего заботу каждого из нас в повседневной жизни, так и от моральной философии, необходимой всем нам для руководства нашей внутренней жизнью (р.10).

Именно тогда, когда Европа уже далеко продвинулась по пути визуализированного измерения и квантификации жизни, она «впервые ощутила свое особое положение по отношению к Ближнему и Дальнему Востоку». Иными словами, в условиях рукописной культуры отличие Европы от Востока, который тоже находился на ступени рукописной культуры, было не столь разительным. Вернемся еще раз от исследования Нефа к работе Онга, чтобы отметить вместе с ним, что «метод Рамуса в первую очередь воплощал стремление к упорядоченности, а не к экпериментаторству… Рамус избирает подход к дискурсу, который можно было бы назвать каталогизацией».[162]

Увлечение новых торговых классов каталогизирующим подходом находит множество подтверждений. Своей новизной и неожиданностью он внес заметное оживление в елизаветинский театр. Так, персонаж комедии Бена Джонсона «Вольпоне» сэр Политик Вудби[163] представляет собой как бы макиавеллианца, и Джонсон проводит естественную для него связь между новым искусством государственного управления и новыми техниками визуального наблюдения и организации действия:

Я склонен наблюдать, Хоть в стороне живу и от меня Далек стремительный поток событий, Но я слежу за ним и отмечаю Все важные дела и перемены — Так, для себя; я знаю государств Приливы и отливы. Здесь и далее пер. И. Мелковой

Находясь в Венеции, сэр Политик спрашивает Перегрина:

Как! Вы пустились в путь, Не зная правил путешествий? Перегрин: Знал я Простейшие, которые преподал По книжке мне учителишка жалкий (II, I).

Позднее, в IV акте, сэр Политик демонстрирует Перегрину свои методы каталогизации:

Сэр Политик: Поймите, сэр, что лук нам обойдется Всего лишь в тридцать ливров… Перегрин: Ровно в фунт! Сэр Политик: Помимо водяных колес — о них, Поверьте, сэр, я сам уж позабочусь. Во-первых, проведу корабль меж двух Кирпичных стен — их выстроит казна: Я на одной холстину растяну, На ней рассыплю половинки лука; В другой пробью бойницы и просуну Сквозь них кузнечные мехи; мехи же В движение водою приведу, — Из ста других — легчайший это способ. Ведь луку свойственно, как вам известно, Вбирать инфекцию; когда ж мехи Погонят воздух на него, лук тотчас Изменит цвет свой, если есть зараза, А нет — останется таким, как прежде. Все сразу станет ясно. Перегрин: Ваша правда. Сэр Политик: Жаль, нет с собой заметок. Перегрин: Жаль и мне. Но справились без них. Сэр Политик: Будь я изменник Иль захоти им стать, я показал бы, Как мог бы я Венецию продать Турецкому султану, несмотря На их галеры… Перегрин: Что вы говорите!.. Сэр Политик (ищет): При мне их нет. Перегрин: Я этого боялся; Да вот они. Сэр Политик: Нет, это мой дневник, В который заношу событья дня. Перегрин: Взглянуть позвольте, сэр. Что в нем? (Читает) «Notandum:[164] Ремень от шпор прогрызла крыса. Все же Надел другой и вышел я. Но прежде Через порог забросил три боба, Купил две зубочистки и одну Сломал немедленно при разговоре С купцом голландским о ragion del stato. [165] Затем я мочениго уплатил За штопку шелковых чулок. Дорогой Приторговал сардинки, а затем На площади Сан-Марко помочился». Вот запись дипломата! Сэр Политик: Не оставлю
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату