сделал еще один огромный глоток воды. Имоджин отвлеклась от своего инфернального занятия – гипнотизировать взглядами Гейба.

– Осторожно, – сказала она. – Ты доведешь себя до рвоты.

«Сука», – подумал Рейф.

– Я не рукоположен, – ответил Гейб. – Я изучаю Библию, но моя миссия не выходит за рамки исследования сложностей текста Ветхого Завета.

– Но игра на сцене – не профессорское дело, – сказал Рейф, стремясь уязвить брата, хотя едва ли понимал почему. Но это не объяснялось желанием выпить.

– «Модник, или Сэр Форлинг Флаттер» – не об адюльтере, – ответил Гейб и тоже прищурился. – Доримант и Медли не женаты, как и Белинда не замужем.

– Ну а миссис Ловейт?

– Насколько мне помнится, она очаровательная вдовушка, – ответил Гейб, улыбаясь Имоджин.

Это зрелище вызвало у Рейфа приступ ярости. Если бы только он мог выпить…

Теперь, когда он чувствовал себя наконец лучше, ему приходилось бороться с мучительной жаждой. Горло его было словно обожжено, и сколько бы он ни пил воды, это не помогало.

Ничто не могло ему помешать подойти к буфету и налить себе стакан восхитительного золотистого виски, изготовленного в Шотландии. Эта мысль маячила целый день на краю его сознания. Он так и представлял, как бросает карты и говорит: «Хорошенького понемножку!»

Ведь он герцог, разве нет? Он мог делать что захочет.

Имоджин бросила на него проницательный взгляд и отодвинула свой стул. Она прошла по комнате до буфета. Он жадно следил за ней.

– Как сегодня малышка Мэри? – бросила она через плечо, одаривая Гейба одной из своих самых пленительных улыбок.

Гейб что-то ответил, но Рейф был слишком озабочен, чтобы понять сказанное. Если Имоджин нальет себе виски прямо у него на глазах, это будет знаком. Довольно он настрадался. Он мог немного выпить, а потом опять взять себя под контроль, чтобы каждое утро не страдать от головной боли. Он вовсе не всегда и не так уж сильно пренебрегал делами имения. Может, он разрешит себе выпить раза три в неделю. Это казалось разумным. А может, только когда у него будут гости.

Он уже начал подниматься со стула.

– Что ты, черт возьми, делаешь?

Имоджин распахнула окно, выходящее во двор перед особняком.

– Я выбрасываю это, – сказала она просто, будто речь шла об осколке стекла.

Рейф не мог бы вспомнить, как очутился на ногах, оказался рядом с ней и схватил ее за руку.

– О! – возмутилась она.

– Это виски, – рявкнул Рейф. – Ты выбросила «Тоубермэри»!

Левой рукой Имоджин потянулась и завладела хрустальным графином.

– А почему бы и нет? – спросила она насмешливо. – Ты же не будешь больше пить.

– Но это не причина уничтожать его!

Он бешеным взглядом охватил стол. Брат наблюдал за ним, подняв брови. Гризелда смотрела на них с улыбкой.

– Скажи ей, что она не имеет права выливать во двор мое лучшее виски, – огрызнулся он на Гризелду.

– Единственный, кому это небезразлично, ты, – сказала Имоджин, все еще высоко держа графин в левой руке. – Ты не можешь перестать о нем думать. Верно? Я весь вечер наблюдаю за тобой. Я не допущу, чтобы ты улизнул сюда, после того как мы все уйдем спать, и напился до чертиков!

Рейф все еще не сводил с нее глаз. Он мысленно обыгрывал эту сцену… но…

Крак! Хрустальный графин разлетелся вдребезги, ударившись о булыжник внизу, и Имоджин, стремительная, как молния, схватила другой сосуд.

– Не делай этого, – задыхаясь, пробормотал Рейф. Но этому не суждено было улететь за окно. Он ударился о раму и разлетелся, наполнив комнату острым и сильным запахом самого лучшего в мире виски. Рейф почувствовал себя, как терьер, учуявший лису.

– Ты жалок, – сказала ему Имоджин, бросая следующий графин в темноту за окном.

Этот чудом не разбился. Он услышал глухой стук, когда графин приземлился на бок.

Рейф почти видел, как сверкающая драгоценность – портвейн – льется на пыльные булыжники где-то далеко внизу.

– Не будешь ли ты так любезен снова сесть, чтобы я не уничтожила весь твой хрусталь? Я ведь это сделаю, – пообещала она.

Рейф только смотрел на нее, с трудом удерживаясь от членовредительства.

Потом Гейб взял его за локоть и отвел к столу, а Имоджин деловито, как счастливая хозяйка, развешивающая постиранное белье, принялась опустошать графины Рейфа. На них не было наклеек. Но он мог по цвету и весу определить, какой напиток откуда.

– Я думаю, что в замке припасено еще этих напитков, – сказала она. – Фу, ну и запах!

Она потянулась к звонку.

Бринкли появился немедленно. Без сомнения, он стоял за дверью, недоумевая, что за звон бьющегося стекла доносится из гостиной.

– Я только что избавила графины герцога от виски, – сказала Имоджин небрежно. – Есть здесь где-нибудь еще запас?

Бринкли кивнул, не сводя глаз с треснувшего графина на полу.

– В таком случае почему бы вам не проводить меня туда? – сказала Имоджин тоном, не допускающим возражений.

Бринкли посмотрел на Рейфа, ответившего ему взглядом, исполненным неприкрытой ярости. Но прежде чем он открыл рот, вмешался Гейб:

– Его светлость согласен с леди Мейтленд, Бринкли.

И с этими словами он положил руку на плечо Рейфа. Рейфу потребовалась вся его сдержанность, чтобы не наброситься на брата и не повалить его на пол.

Имоджин вышла из комнаты вслед за Бринкли.

– Я знаю, почему Дрейвен Мейтленд вскочил на лошадь и убился, – пробормотал Рейф хрипло. – Он пытался ускакать как можно дальше от своей жены.

– У Имоджин есть характер и твердость, – заметила Гризелда. – Она всеми силами старается уберечь этого глупца от смерти.

Рейфу не понравился намек на плачевное состояние его интеллекта.

– Я вовсе не пытаюсь убить себя.

– В таком случае очень хорошо, что ты покончил с пьянством, – сказал Гейб, делая следующий ход.

– Мы не можем продолжать игру без этой дьяволицы, – огрызнулся Рейф.

– Ну, проиграем эту сдачу с болваном, – предложил Гейб.

Несколькими минутами позже вернулась Имоджин, сияя и лучась.

– Ну? – Рейф не смог удержаться от вопроса. – Ты уничтожила лучшее виски, какое можно сыскать вне Шотландии?

– Только представьте, – сказала Имоджин, стараясь не встретиться с ним глазами, – в погребе стояли бочонки этого пойла. Вместо того чтобы выливать его, Бринкли погрузил их на телеги. Когда рассветет, их отвезут в Брамбл-Хилл, в дом Лукаса. Хочешь подтверждения, что все твои спиртные напитки увезены из дома? – Она шутливо кивнула на окна, выходившие во двор. – Не хотела, чтобы ты покалечился, блуждая ночью по дому и по винному погребу.

Он ненавидел ее. Каждой клеточкой тела. И все же не двинулся с места. Но она не дрогнула под его напряженным взглядом.

– В таком случае можешь поверить мне на слово. Бринкли увез все виски и весь портвейн. Насчет портвейна у него были сомнения. Он считал, что малую его толику следует оставить, но, когда я довела до его сознания, что есть только два способа: увезти его или вылить, он уступил. Во всем замке осталось всего несколько бутылок вина.

– Ты дьяволица, – сказал Рейф.

Он опустил глаза на карты. Казалось, они пульсируют в его руке, то увеличиваясь в размере, то съеживаясь. Он, покачиваясь, поднялся на ноги.

– Мне надо выйти. Пойду прогуляюсь.

– В чем дело? – поддразнила она. – Боишься, я скажу что-нибудь, что тебе не понравится?

Гейб собрал карты.

– Может быть, мисс Питен-Адамс согласится поиграть в двадцать одно?

Имоджин вышла из комнаты вслед за Рейфом. Он распахнул огромную дверь, и они оказались в пятне света, отбрасываемого из двери черного хода.

Высокие ели, обычно колышущие ветвями под ветром в свете солнца, теперь сливались в бесформенные, неясно различимые темные гребни, чуть покачивающиеся в лунном свете. Было не по сезону тепло для начала октября. Он спустился по ступенькам. Его подошвы со скрипом двигались по гравию, которым был засыпан двор.

– Здесь мрачновато, – сказала Имоджин.

И Рейф не без удовольствия различил дрожь в ее голосе. Приятно было поиграть на нервах этой мегеры. Обычно она вела себя так, будто ничто на свете не могло ее испугать.

– Идем, – сказал он.

– Куда? В темноту?

Но она затрусила за ним, когда он вышел из круга света во мрак.

– В конюшни.

Было и в самом деле темно. Он позволил ей нагнать себя и взять за руку. В этом было что-то странно интимное. Ему случалось ходить рука об руку с леди, но идти в темноте среди деревьев, ощущая только пожатие женской руки, было совсем не похоже на это. Для такой строптивицы у нее была слишком маленькая изящная рука.

– Почему на конюшню? – спросила она и тотчас же остановилась. – Ты хочешь верхом отправиться в деревенский паб, да?

От презрения, прозвучавшего в ее голосе, он замер:

– Нет. – Он не собирался туда. Это было бы унизительно, как рабство. – У меня кобыла вот-вот ожеребится.

И они двинулись дальше, стараясь избегать черной тени, отбрасываемой деревьями, но не видя отчетливо тропинку. Он слышал только тихий шелест листьев. На мгновение в его животе забурлило, но тотчас же успокоилось.

– Как будто мы идем по огромному пустынному и заброшенному дому, – сказала Имоджин. Он расслышал страх в ее голосе. Она крепче сжала его руку.

– Удивительно, – лаконично отозвался он, – ты и в самом деле обнаруживаешь чувства, обычные для леди. Боишься темноты?

Она не ответила. Они вошли во двор, окружавший длинный ряд конюшен с выбеленными известкой стенами. Мальчик, протирая заспанные