ее примеру, — нам надо отвести тебя в лазарет, чтобы можно было провести обследования и начать посвящение. Прошу сюда, Капитан.
Генный анализ оказался удивительно простым, а лазарет — современным и сверкающим, совершенно не похожим на все то, что он успел увидеть на Корабле.
Затем состоялись встречи с начальниками различных служб и частей корабля — хотя без инспекции. Пока что они очень старались не показывать ему лишнего. Он все это время не выпускал Трезубец из рук, так что Свидетель вынужден был его сопровождать, но все его вопросы о Корбиньи обрывали, обходили, игнорировали.
Наконец он сослался на усталость — что было почти правдой, — и Мейл Фазтерот проводила его в просторную каюту, где можно было отодвинуть стену, впуская свет и ароматы Сада, а мебель была из настоящего дерева и в хорошем состоянии, а покрывало на постели — дорогим и приятно пахнущим.
— Спасибо, — сказал Лал в качестве прощания, — это меня вполне устраивает.
Однако Мейл Фазтерот медлила.
— Я понимаю, что ты утомлен, на что у тебя есть все основания. И все же я не хотела бы оказаться недостаточно любезной, Капитан. Нет ли кого-то из нас, кого я могла бы к тебе прислать? Конечно, будет составлено расписание, как то полагается. Но на эту ночь — если кто-то привлек внимание Капитана…
Он моргнул, но вовремя вспомнил, что эмоции выказывать не следует.
— Благодарю тебя за это предложение, но я действительно устал и вряд ли смог бы соответствовать. Когда будет составлено расписание…
— Конечно, — снова сказала она и кивнула Свидетелю: — Я позабочусь, чтобы твой слуга был устроен с удобствами.
— В этом нет нужды, — спокойно заявил Лал. — Он привык спать у двери, и мне не хотелось бы его разочаровывать.
Она посмотрела на него с подозрением.
— У тебя нет необходимости в такой защите здесь — на твоем Корабле, среди твоего Экипажа.
— Но мой друг привык к определенным условиям, и вежливость требует, чтобы они соблюдались.
Он смотрел ей прямо в глаза, находя это гораздо менее трудным, чем то было с Корбиньи.
Она первой отвела взгляд и чопорно поклонилась.
— Хорошо. Если Капитан сообщит мне, в каком часу желает проснуться…
— Позвольте мне самому связаться с тобой, когда я проснусь, — оборвал он ее. — Я чрезвычайно устал и еще не оправился после ранения. Будет лучше, если я получу такой отдых, какого потребует мой организм, а не стану пытаться выполнять свои обязанности, чувствуя себя измученным.
Последовал еще один поклон — еще более чопорный, чем первый.
— Капитан очень мудр. Я буду в его распоряжении в любое время. Ему достаточно только нажать первую кнопку на комм-пульте.
Она указала на настенную установку с нумерованной клавиатурой и архаичным наушником. Лал кивнул.
— Я в долгу у исполняющей обязанности Капитана, — сказал он и заметил, что ее лицо чуть смягчилось. — Хорошей вахты.
— Хорошей вахты, Капитан, — отозвалась она и наконец ушла.
Свидетель прошел к порогу и сел там, плотно прижавшись спиной к двери. Лал пристально посмотрел на него, а потом бережно уложил Трезубец на кровать.
— Ты оскорблен, Свидетель Телио?
— Нисколько, Анджелалти. В глубине души остается только изумляться мудрости твоей игры. — Он еще плотнее прижался к двери. — Мне представляется, что ты только недавно стал мужчиной — едва прошел Испытание. Но ты хитроумен, как человек, у которого за спиной многие годы охоты.
Он улыбнулся своей милой улыбкой хищника:
— Я говорю от души — как друг и брат по охоте. Ты сам меня так назвал.
— И потому оскорбления не нанесено, — заключил Лал и потянулся, подняв руки над головой и выгнув спину, напрягая по очереди все мышцы, а потом сразу их расслабив. — Но ты ошибаешься. Боюсь, что мое испытание только началось.
В тишине комнаты раздался негромкий звук — словно вдруг ручей зажурчал по скрытым камням.
Замедлив от изумления движение, Лал обернулся. Свидетель смеялся.
— Шутка, достойная мужчины, — сказал он наконец, поднимая руку, чтобы утереть глаза.
Лал осторожно сел на кровать.
— Тебе виднее, — с трудом выдавил он. Повернувшись спиной к открытой стене и возможным наблюдателям в Саду, он отвернул с запястья рукав и начал перемещать пальцы по крошечным кнопкам.
Паучки деловито засуетились, отправляясь выполнять свои магические поручения.
Свидетель Телио сидел, прислонившись к стене, вполне довольный текущей формой события.
Темнота.
Там всегда была темнота. И холод. И затхлый воздух. И больше ничего никогда не было.
Корбиньи встала на цыпочки, пытаясь дать облегчение сведенным судорогой рукам, скованным высоко над головой, утишить боль от многих синяков и ссадин. Зандора и Эйл были не более нежными, чем полагалось, а то, что она ответила на пару-тройку или даже дюжину их нежностей, вызвало еще более суровые меры.
Кровь уже давно засохла, слепив в сосульки волосы, упавшие на исцарапанное и побитое лицо. Красную рубашку с нее сорвали — подобный наряд на планетнице кощунствен! — и шлепали и дергали ее груди. Корова-планетница, так они ее назвали. Но не это было самым страшным.
Самым страшным была темнота — и они это знали. Дразнили ее слепотой, шумели в темноте, заставляя снова и снова промахиваться — и в конце концов она все-таки упала ничком, грызя зубами металл, а они молотили ее сапогами и кулаками, пока она не потеряла сознания.
И очнулась в цепях. Одна. В темноте.
Слезы жгли ей щеки, но она почти их не замечала. Ее избили два мерзких типа, пригодные лишь для самых простых работ — когда-то Корбиньи Фазтерот легко побеждала их во всех детских состязаниях. Ее подвесили, словно тушу, истекать кровью и слепо таращиться в темноту, пока за ней не придут. На эту планетную мерзость с отвращением будет смотреть весь Экипаж, а потом ее бросят в компостную машину в Саду и перемелют на удобрения.
Планетникам не полагается погребения среди звезд. Они — грязь, и в грязь уйдут.
Корбиньи закрыла глаза — или, наоборот, открыла. Это было практически все равно.
Но в темноте появился свет.
Крошечные янтарные пятнышки света, отделенные от нее то ли милей, то ли дюймом темноты. Они исчезали и появлялись снова, один за другим — а потом начали двигаться.
Она облизнула разбитые губы и попыталась позвать, но чудесный голос рассказчицы разбился на мелкие осколки, а сорванное горло будто песком забило.
Безгласная, она висела и смотрела, как увеличиваются ровно светящиеся янтарные глаза. Вот они уже у нее на сапоге. Паучьи коготки зацепились за ткань и начали подъем.
Она пыталась висеть неподвижно, чтобы не сбросить крошечное создание — Номер Пятнадцатый. Ее последнего друга. Она старалась не шевельнуться, но спину, руки и плечи внезапно свело судорогой, она попыталась приподняться на носках, чтобы уменьшить спазмы. И тут ее ноги подогнулись, она взвыла разбитыми остатками голоса, забилась в цепях, сильно ударилась головой о стену и снова провалилась в забытье.
Глава сорок девятая
