— Нельзя ли принести лампу? — виновато спросил Бильбо.

— Нам нравиться темнота, — ответили гномы. — тьма подходит для темных дел. До расцвета ещё много часов.

— Конечно! — согласился Бильбо и торопливо сел. Он промахнулся мимо стула и сел на решетку, со стуком уронив кочергу и совок.

— Тише! — сказал Гэндальф. — Пусть говорит Торин! — И Торин начал так.

— Гендальф, гномы и мистер Бэггинс! Мы собрались в доме нашего друга и товарища по заговору, этого самого замечательного и смелого хоббита — да не выпадет шерсть на его ногах, и хвала его вину и элю! — Он замолчал, чтобы перевести дыхание и ожидая вежливого ответа хоббита, но бедный Бильбо Бэггинс не заметил всех этих комплиментов, он пытался возразить против того, чтобы его называли смелым и товарищем по заговору, но был так поражен, что не смог произнести ни звука. Поэтому Торин продолжал.

— Мы встретились здесь, чтобы обсудить наши планы, наши пути, способы, политику и средства. Очень скоро, ещё до рассвета, мы начнем наш долгий путь, путешествие, из которого кое–кто из нас, а может и мы все (исключая нашего друга и советчика изобретательного колдуна Гэндальфа) можем никуда не вернуться. Я полагаю, что цель путешествия всем нам хорошо известна. Для достопримечательного мистера Бэггинса и, возможно, для одного–двух младших гномов (мне кажется. Что я имею право так называть, например, Кили и Фили), ситуация в настоящий момент может потребовать краткого объяснения..

Таков стиль Торина. Торин был очень важным гномом. Если бы ему позволили, он вероятно продолжал в таком духе до потери дыхания, не говоря при этом ничего такого, что не было бы известно присутствующим. Но его грубо прервали. Бедный Бильбо не мог выдержать. При словах «можем никогда не вернуться» он почувствовал, как изнутри у него рвется крик, и очень скоро этот крик прозвучал, как свисток паровоза, вырывающегося из туннеля. Гномы вскочили, опрокинув стол. Гэндальф зажег на конце своего волшебного посоха синий огонь, и при его свете стал виден бедный маленький хоббит, который склонился к камину, дрожа, как тающее желе. Но вот он плашмя упал на пол и снова и снова отчаянно вопил: «Молнией убило! Молнией убило!» И очень долго больше ничего от него не могли добиться. Поэтому гномы отнесли Бильбо в гардеробную, уложили, поставили поблизости выпивку, а сами вернулись к своему темному делу.

— Какой возбудимый малыш, — сказал Гэндальф, когда они снова сели. — у него бывают странные приступы, но он один из лучших, один из лучших–свиреп, как загнанный в тупик дракон.

Если вам приходилось когда–нибудь видеть загнанного в тупик дракона, вы поймете, что это всего лишь поэтическое преувеличение применительно к любому хоббиту, даже к Старому Туку, по прозвищу Бычий Рев, который был так высок, что мог ездить верхом на лошади. В Битве на Зеленых Полях у горы Грэм он набросился на ряды гоблинов и деревянной дубиной снес голову их королю Голфимбулу. Голова пролетела сто ярдов по воздуху и упала в кроличью нору, и так была выиграна битва и одновременно изобретена игра в гольф.

Однако тем временем более изнеженный потомок Бычьего Рева приходил в себя в гардеробной. Немного погодя, подкрепившись выпивкой, он нервно подобрался к двери гостиной. И услышал, как Глойн произнес:

— Хм (или что–то похожее фыркнул). Думаете, он подойдет? Гэндальфу хорошо говорить о том, какой свирепый этот хоббит, но один такой крик в момент возбуждения, и этого достаточно, чтоб разбудить дракона и всех его родичей, которые нас убьют. Мне кажется, походило больше на страх, чем на возбуждение! Если бы не знак на двери, я бы подумал, что мы не туда попали. Как только я увидел этого малыша, подпрыгивающего и пыхтящего на крыльце, у меня появились сомнения. Мне он кажется больше похожим на бакалейщика, чем на взломщика!

И тут мистер Бэггинс повернул ручку и вошел. Природа Тука взяла верх. Хоббит неожиданно понял, что готов обходиться без постели и завтрака, лишь бы его считали свирепым. А малыш, пыхтящий на крыльце, и на самом деле едва не сделал его свирепым. Много раз впоследствии Бэггинсовская часть в нем сожалела об этом поступке, и тогда он говорил себе: «Бильбо, ты глупец: ты сам ввязался в это дело». — Прошу прощения, — сказал он, — я нечаянно услышал ваши слова. Не стану делать вид, будто понимаю, о чем они и при чем тут взломщик, но мне кажется, я имею основания предположить (это он называл держателя с достоинством), что вы считаете меня не на что не годным. Я вам покажу. Никакого знака на двери у меня нет — ее выкрасили всего неделю назад… и я уверен, что вы зашли не том дом. я увидел на крыльце ваши забавные лица, у меня появились сомнения. Но считайте, что вы попали куда нужно. Скажите, что вы хотите, и я постараюсь это сделать, даже если придется идти восточнее востока и сражаться с дикими червя ми–оборотнями в Последней Пустыне. У меня был прапрапрапрадед Бычий Рев Тук, и…

— Да, да, это было очень давно, — сказал Глойн. — Я говорил о вас. И уверяю вас, на вашей двери есть знак — обычное объявление представителя вашей профессии. Взломщик ищет хорошую работу желательно рискованную, за разумное вознаграждение, вот что означает этот знак. Если хотите, можете заменить взломщика на опытного искателя сокровищ. Некоторые так себя называют. На все равно. Гэндальф сказал нам, что кое–кто здесь ищет такую работу, и мы договорились встретиться в среду во время чаепития.

— Конечно, знак есть, — подтвердил Гэндальф. — Я сам поместил его. И по очень важным причинам. Вы просили меня найти четырнадцатого участника вашей экспедиции, и я выбрал мистера Бэггинса. Только скажите, что я выбрал не того участника или не тот дом, и можете оставаться по–прежнему в числе тринадцати и смириться с невезением или возвращаться к своим угольным раскопкам.

Он так сердито посмотрел на Глойна, что гном отодвинулся назад в кресле; а когда Бильбо открыл рот, собираясь задать вопрос, колдун повернулся к нему, нахмурился и свел свои кустистые брови, так что Бильбо со стуком захлопнул рот. — Так–т лучше, — сказал Гэндальф. — Больше никаких споров. Я выбрал мистера Бэггинса, и вас всех это должно удовлетворить. Если я говорю, что он взломщик, значит он взломщик или станет им, когда придет время. В нем гораздо больше, чем вы догадываетесь, и намного больше, чем представляет он сам. Вы все (возможно) еще доживете до того, чтобы поблагодарить меня. А теперь Бильбо, мой мальчик, принеси лампу, и прольем немного света на это дело.

На столе, в свете большой лампы с розовым абажуром, Гэндальф расстелил кусок пергамента, мало похожий на карту.

— Ее начертил ваш дед, Торин, — объяснил он в ответ на возбужденное восклицание гнома. — Это план Горы.

— Не вижу, чем он нам поможет, — разочарованно сказал Торин, бросив взгляд на план. — Я хорошо помню Гору и местность вокруг нее. И знаю, где расположен лес Мерквуд и Иссохшая Пустошь, в которой водились драконы.

— Тут на Горе красным начерчен дракон, — вмешался Балин, — но нам и так будет легко найти его, когда мы там окажемся.

— Но одного вы не заметили, — сказал колдун, — потайного входа. Видите, он находится на западной стороне, и со стороны рун на него указывает рука. Это скрытый проход в Нижние Залы. (Посмотрите на карту в начале книги и увидите эти руны).

— Может, когда–то он и был тайным, — возразил Торин, — но откуда нам знать, что он до сих пор никому неизвестен? Старый Смог живет там так долго, что мог все узнать о пещерах.

— Может — но пользоваться этим проходом не мог уже многие годы.

— Почему?

— Потому что проход слишком узок. «Пять футов — высота двери и трое могут пройти в нее в ряд» — говорится в рунах, но Смог не мог заползти в дыру такого размера, даже когда был молодым драконом. Тем более теперь, когда он сожрал столько девушек из долины.

— Мне дыра кажется очень большой, — пискнул Бильбо (у которого не было никакого опыта общения с драконами, а из дыр он знал только хоббичьи норы). Он снова почувствовал возбуждение и заинтересовался, так что забыл держать рот на замке. Бильбо любил карты, и в коридоре у него висела большая карта Окрестности, с обозначенными красными чернилами любимыми маршрутами его прогулок. —