не удавалось заглянуть в кольцо гор. Теперь в этом не было нужды, местонахождение Гондолина открылось. Так освобождение Хурина начало приносить плоды.

Хурин же в темноте спустился к подножью скалы и заснул тяжелым сном. В сновидении услышал он скорбный голос жены своей, Морвен. Она причитала, словно на похоронах, часто повторяя имя Хурина, и воину казалось, что голос доносится со стороны Бретильских Лесов. Проснувшись поутру, он отправился туда. К Перекрестку на Тейглине он вышел ночью, и хотя дозорные заметили его, но остановить побоялись, ибо решили, что это призрак из какого-нибудь древнего кургана бродит, окутанный тьмой, как могильным саваном. Уже под вечер следующего дня Хурин пришел к месту, где был повержен Глаурунг. Там на краю обрыва стоял высокий камень. Старый воин знал, что за слова высечены на гладкой грани. Вдруг Хурин почувствовал, что он не один здесь. У подножья камня, скорчившись, притулилась женская фигура. Хурин долго стоял не шевелясь. Вечерело. Женщина откинула капюшон потрепанного плаща и подняла лицо. Седая, старая, с безумным взглядом, — и все же он узнал в ней гордую прекрасную Морвен Эледвень давних дней.

— Ты пришел наконец, — с трудом произнесла она глухим, надтреснутым голосом. — Я очень долго ждала тебя.

— Темна была дорога, — ответил Хурин. — Я пришел, как только смог.

— Слишком поздно. Их уже нет, — жалко улыбнулась Морвен.

— Я знаю. Зато есть ты.

— И меня почти нет. Близится час. Я уйду с последним лучом солнца. Времени осталось мало. Если ты знаешь, скажи, как она нашла его?

Но Хурин ничего не ответил, и они молча сидели возле камня. Когда солнце скрылось за дальними горами, Морвен вздохнула, слегка сжала руку мужа и больше не двигалась. Хурин понял, что она мертва. В сумерках лицо ее было спокойным, казалось, следы горя и лишений стерлись и сквозь них проступили давно забытые прекрасные черты.

— Ее не смогли победить, — прошептал Хурин и закрыл глаза умершей. Он долго сидел, неподвижный, как изваяние. Спускалась ночь. Ревел внизу сжатый теснинами Тейглин, а Хурин ничего не слышал, ничего не видел, ничего не чувствовал; сердце его окаменело от горя. Но вот порывистый ветер плеснул ему в лицо холодным дождем и заставил очнуться. В груди старого воина, подчиняя рассудок, клубился теперь гнев. Мести требовала душа. Кто-то должен был поплатиться за все несправедливости, выпавшие на долю его самого и его близких. Встал Хурин и похоронил жену с западной стороны от камня, а после высек ниже прежней надписи такие слова: «И Морвен Эледвель покоится здесь».

Говорят, что живший в Бретиле провидец и музыкант Глируин сложил песню о Камне Несчастных, предрекая, что никогда Морготу не осквернить его и не исчезнет камень, даже если Море покроет эти земли. Так и сталось. Одинокий Тол Морвен высится среди волн, вдали от новых берегов, рожденных во Дни Гнева Валаров.

Но Хурина нет под этим камнем. Злосчастная судьба влекла его дальше, и Тень Рока неотступно следовала за ним по пятам.

Хурин переправился через Тейглин и по древней дороге двинулся на юг, к Нарготронду. Далеко на востоке виднелась вершина Амон Руд — он знал обо всем, случившемся там. Дойдя до берега Нарога, Хурин рискнул по упавшим камням моста перебраться на ту сторону. До него здесь же переходил стремнину Маблунг. И вот, опираясь на посох, Хурин стоит перед разрушенными Вратами Фелагунда. Надобно сказать, что после гибели Глаурунга в дальних покоях Нарготронда остались немалые сокровища. Невесть как пробравшийся в развалины Мим отыскал их и теперь проводил дни, перебирая золото и самоцветы, пересыпая их с ладони на ладонь и без конца пересчитывая. Он не опасался грабителей. Никто и близко не подходил к развалинам, столь страшен был дух Глаурунга и даже само воспоминание о нем.

Но вот кто-то пришел и встал на пороге. Мим заковылял к выходу — узнать, зачем пожаловал пришелец и кто он такой. Хурин, разглядев уродца, грозно осведомился:

— А ты кто таков, что осмеливаешься заступать мне дорогу в дом Финрода Фелагунда?

— Я — Мим, — отвечал гном. — Задолго до того, как Надменный Народ пришел из-за Моря, гномы высекали покои Налаккиздин. Теперь я, последний из моего народа, вернулся взять свое.

— Ну, недолго тебе владеть богатством, — зловеще усмехнулся Хурин. — Теперь, пожалуй, и я назову себя. Я — Хурин, сын Галдора, вернувшийся из Ангбанда. Был у меня сын — Турин Турамбар. Вижу, не забыл ты его. Это он сразил Глаурунга, превратившего Нарготронд в развалины. Хоть и был я далеко, но знаю, кто предал Шлем Дракона Дор Ломина.

В страхе Мим стал умолять воина взять все, что пожелает, забрать вообще хоть все сокровища, только пощадить его, но Хурин не внял мольбе и убил гнома на пороге Нарготронда. Сам он не долго оставался здесь. Во мраке мерцали и искрились богатства Валинора, но, когда Хурин снова вышел на свет, при нем была лишь одна вещь.

Дальше путь его лежал на восток, к Сумеречным Озерам. Там его остановили дозорные Дориата и доставили к Королю в Менегрот. Велико было изумление Тингола, когда он признал в суровом старце Хурина Талиона, пленника Моргота. Однако он достойно приветствовал прославленного воина и оказал ему радушный прием. Ни слова не ответил Хурин. Лишь распахнул плащ и достал взятое в Нарготронде знаменитое Ожерелье Гномов, Наугламир, бесценное сокровище, самое известное из Творений Давних Дней, созданное когда-то мастерами Ногрода для Государя Фелагунда. Сам Финрод ценил его выше всех других богатств Нарготронда. Хурин швырнул ожерелье к ногам Тингола вместе с горьким упреком.

— Вот плата, — воскликнул он, — за заботу о моей жене и моих детях! Это — Наугламир. Я вынес его из мрака Нарготронда, где его оставил твой родич Финрод, уходя вместе с Береном, сыном Барахира, исполнять прихоть Короля Дориата!

Тингол всмотрелся и узнал Наугламир. Он понял намек, но сдержал гнев и не обратил внимания на презрительный тон старого воина. Тут заговорила Мелиан:

— Хурин Талион! — сказала она. — Ты долго пробыл под чарами Моргота. А тот, кто смотрит его глазами, вольно или невольно видит все в искаженном свете. Твой сын Турин воспитывался у нас, в Менегроте, и кроме любви и уважения ничего плохого не видел. Не по нашей воле покинул он Дориат. Твою жену и дочь приняли здесь с почетом, они не в чем не знали отказа. Мы приложили все силы, чтобы отговорить Морвен идти в Нарготронд. А теперь ты бранишь своих друзей, но устами твоими говорит Враг.

Долго вглядывался Хурин в глаза Королевы Мелиан.

Сквозь Чудесный Пояс не проникала ложь Моргота, поэтому внял он словам Королевы и постиг всю полноту горя, отмеренную на его долю Морготом Бауглиром. Молча шагнул он вперед, поднял Ожерелье и протянул Тинголу со словами:

— Прими, Государь, Ожерелье Гномов в дар от нищего, в память о Хурине из Дор Ломина. Цель Моргота достигнута, судьба моя исполнилась, но я больше не раб ему.

Он повернулся и покинул Менегрот. Эльфы, едва взглянув ему в лицо, расступались, даже не думая преграждать дорогу. Никто не знал, куда он ушел. Но говорят, что, не имея больше цели и желаний, сильнейший из смертных кончил свою жизнь в волнах Западного Моря.

Хурин давно ушел, а Тингол в молчании все разглядывал драгоценность, лежавшую у него на коленях. И пришла ему в голову мысль переделать ожерелье и вставить в него Сильмарилл. Годы шли. Король каждый день смотрел на Дивный Камень Феанора; дошло до того, что даже надежной сокровищнице перестал он доверять и решил постоянно держать камень при себе.

В те дни Синегорские Гномы еще забредали в Белерианд. Древний Гномий Тракт не зарастал. Никто не мог сравниться с Малым Народом в искусстве работы по металлу и камню, а в Менегроте всегда была нужда в украшениях. Правда, времена были не те, чтобы бродить в одиночку. Гномы являлись теперь большими, хорошо вооруженными отрядами и могли постоять за себя на равнинах между Аросом и Гелионом. В Дориате они останавливались в специально отведенных для них палатах и кузницах, расположенных поодаль от королевских покоев. Вскоре один такой отряд из Ногрода прибыл ко двору. Призвал их Тингол и объявил о своем желании переделать Наугламир и вставить в него Сильмарилл. Когда взглянули гномы на работу своих отцов, они онемели, а когда их глазам предстал Дивный Камень, охватила их страсть к обладанию этими невиданными сокровищами. Однако до поры скрыли они намерение унести их к себе в подгорные дома и не моргнув глазом согласились взяться за эту работу.