откатились назад, обошли противника и под ликующие крики казаков при Матвее, присоединились к товарищам.

— Матвей, давай ударим по ногаям! Видишь, они сгрудились около обоза, убытки подсчитывают! — еще издали, гарцуя на рыжем коне, возбужденно прокричал Тимоха Приемыш, громоздясь квадратной фигурой в седле и помахивая саблей, не убранной в ножны из-за пятен крови на широком лезвии. — Самый раз поквитаться с мурзами за то, что помогали Кучуму воевать с нами в Сибири!

Мещеряк остановил бывших при нем казаков от дальнейшего преследования степняков, молча вытянул руку и саблей указал есаулам:

— Видите? Мурзы ссадили с коней почти половину своих ратников. Они растянулись в линию по полю и луки изготовили. Пока мы к ним подступимся на сабельную сечу, каждый лучник успеет выпустить прицельно не менее десяти стрел! И сколько их достанется казакам? Нет, братцы-есаулы, негоже зря ложить казачьи головы. Показали ногаям, что мы пришли в эти края надолго, может статься, навсегда, пущай мурзы с этим смирятся. А задумают силой нас одолеть, тогда разговор будет иной — кто кому через колено хребтину сломает! Отводим казаков к Яику — атаман Барбоша знак подает. Иван, кого это твои казаки поймали? Слышу — бабий крик, будто кто-то поросенка за ноги по хлеву таскает!

Действительно, едва утих гомон сражения, как явственно стал различим женский визг с протяжным завыванием и выкриками, которые скорее походили на ругательства или проклятия, непонятные из-за чужого языка.

— А-а, это мои молодцы наскочили на коврами укрытую кибитку, — смеясь, пояснил Иван Камышник. — Должно, знатная барышня альбо боярыня ногайская, в шелках и в золотых убранствах от ушей до пальчиков! Не иначе, женка одного из мурз, которые на нас нападение учинили. Так ту женку и трех ее служанок казаки в охапку вместе с дорогoй утварью, да и ходу! Коль дорога боярыня мурзе, непременно пришлет переговорщиков, даст выкуп. — Тимоха Приемыш сиял от радости, что налет на ногайский обоз был успешным: кроме женщин, взяли в плен шестерых воинов из охраны да отбили табун в несколько десятков лошадей.

— Добро, — кивнул головой Матвей, выслушав торопливое сообщение есаула. Повернулся в седле: — Ортюха, выставь крепкое охранение, чтобы ногаи ненароком не учинили внезапного налета. Остальным отходить к Яику!

Неспешно, постоянно оглядываясь, Матвей позади своих казаков отошел к берегу реки. За это время пешие казаки по сходням со струга на струг ушли уже в Кош-Яик, за ними, осторожно ведя коней под уздцы, перебрались и остальные, оставив на правом берегу полусотню казаков под началом Ортюхи Болдырева.

— Славно получилось, Матвей, славно! И ногаев отбили от городка, и урона почти не понесли! У меня стрелами с десяток человек ранено, только один тяжело, в шею, теперь над ним знахарки хлопочут. А ногаев пищальным боем десятка три-четыре, видно было, бито до смерти, а пораненных и того больше. На поле остались убитые лошади, так я пошлю команду освежевать их и доставить туши в городок. Годится на пропитание, вона какая орава нас теперь, и все есть хотят два-три раза в день! Да, забыл спросить главное — среди конных казаков при тебе погибшие есть? Сеча нешуточная была!

Матвей стоял уже на насыпном валу и придерживался рукой за шершавый ствол вяза. Он вздохнул, несколько раз скорбно покачал головой и ответил негромко:

— Четверых ногаи саблями посекли до смерти да поранено с десяток. На будущее, Богдан, надо нам больше полагаться на огненный бой. А в сабельную сечу кидаться лишь при крайней нужде, когда иного выхода не будет. Беречь надо каждого казака. Кто знает, придут ли в эти места другие ватаги беглого люда? И где выберут себе место для житья. Добро, ежели на Яике поблизости, так, чтобы в случае беды могли бы друг дружке оказывать скорую подмогу.

— Да-а, ты прав, Матвей. Хорошо бы весь Яик заселить вольными людишками! Река рыбная, степи привольные, можно тысячные табуны и отары содержать… Только бы с ногаями жить в добрососедстве. Кабы не ходили они в разбойные набеги на Русь с крымцами да сибирцами вкупе, так и мы нешто стали бы на них сабли точить? Добрый сосед все едино, что брат или сват, а ныне поневоле хочется взять аршин березовый, да измерить, широка ли у хана Уруса спина и задница?

Матвей улыбнулся шутке Богдана, пожал плечами и ответил:

— Ближайшие дни покажут, как поведет себя хан Урус, прознав о нынешней сече. Но надо ожидать любой пакости, памятуя слова атамана Ермака, что господь добр, а бес проказлив. Глянь, Ортюха, кажись, знак нам подает, что-то там происходит!

С коня у самого обрыва есаул Болдырев, сложив ладони у рта, громко прокричал обоим атаманам:

— От ногаев переговорщики малым числом едут, без оружия! Надо бы встретить их да толмача доброго сыскать!

— Толмача? — Богдан Барбоша нахмурил брови, сдвинув их к переносью, скептически хмыкнул, пошутил: — Придется по такому случаю гонца слать в Москву к Посольскому приказу, чтоб толмача толкового привезли на Яик. Только боюсь, царь-батюшка Федор Иванович стрелецкие полки скорее пришлет на нас, а не толмача в подмогу!

Матвей улыбнулся, успокаивая старого атамана, похлопал его ладонью по плечу, негромко заговорил:

— Жаль, что наш сибирский толмач Микула остался у Строгановых, где его семья проживает, с нами в Москву не поехал. Добрый был толмач. Но и нам нет нужды на Москву надеяться, тем более, что толмачи у нас и свои есть. — Он быстро обернулся, поискал глазами казака Гордея, который стоял неподалеку, повелел: — Покличь мою женку Марфу да женку есаула Болдырева Зульфию. Они, видел я, около полоненных ногайских женок были. Скажи, чтобы шли ко мне весьма спешно. Да, Гордей, смотри не проговорись, что Митяя уволокли в плен, иначе Маняша в слезы ударится! Томилку Адамова я сам уже оповестил про Митяя, смолчал мужик, только зубами скрипнул страшно…

Молоденький казак, рад атаманову поручению, сбежал с насыпного вала и, придерживая левой рукой саблю у пояса, чуть ли не вприпрыжку побежал вглубь острова, где у срубовой избы Мещеряка толпились повязанные пленники, а чуть в стороне под старым ветвистым тополем сидели пленные ногайские женщины, и среди них важная госпожа в шелковых одеждах и в украшениях, которые у нее пока что никто не отобрал.

— Марфа! Атаман Матвей срочно кличет тебя и Зульфию к переправе! Есаул Ортюха с берега знак подал, что от ногаев едут переговорщики, так чтобы вы были там толмачками! Бог весть, о чем они учнут бормотать, так что и сам дьявол их не поймет!

Марфа легко поднялась с поваленного и очищенного от коры светло-серого ствола дерева, которое служило длинной лавкой около кострища, где они с Зульфией готовили еду в котле, резонно заметила молодому казаку, который в нетерпении перебирал ногами на месте, готовый бежать к атаманам на вал:

— Так и ты, свет наш ясный Гордеюшка, по их разумению, бормочешь такоже нелепицу, потому как ногаи в толк не возьмут, о чем речь твоя. — Марфа сделала несколько шагов в сторону пленных ногайских женщин, позвала свою подругу, с которой за минувший год крепко сдружилась: «Зульфия, идем на зов атаманов. У казаков без нас дело никак не спорится!»

Чем-то взволнованная, Зульфия подошла к Марфе и взяла ее под руку.

— Что с тобой, сестрица? — с тревогой спросила Марфа, озабоченно заглядывая в напряженное лицо подружки, — Случилось что-нибудь?

Зульфия, оглядевшись вокруг широко раскрытыми черными глазами, негромко, медленно подбирая нужные слова, словно сообщая великую тайну, пояснила причину своего беспокойства:

— Я догадываюсь, сестрица, зачем едут ногайские мурзы к нам!

— Зачем же еще? — спросила Марфа, пораженная таинственностью слов подруги. — Договариваться о выкупе за пленных воинов.

— Там, — и Зульфия кивнула головой за спину, — знатная ногайская женщина! Это сестра хана Уруса!

Марфа едва не споткнулась на ровном месте, быстро повернулась лицом к Зульфие и, не поверив услышанному, переспросила, вцепившись в просторный рукав шелкового ярко- красного халата.

— Как ты сказала? Сестра хана Уруса? Не может того быть! Что она делала в ногайском войске?

— Госпожа Айгуль, сестра хана Уруса, увидела меня и подумала, что я пленница у казаков, а моего родителя князя Елыгая она хорошо знает, и меня маленькую помнит, потому как лет десять назад со своим мужем Шиди-Ахмедмурзой приезжала с посольскими делами к хану Кучуму. Мужчины уговаривались о большой войне всеми ордами: крымской, ногайской и кучумовской против московского царя. А теперь боится, что ее насильно возьмет в жены какой-нибудь старый, беззубый и одноглазый казак!

Удивлению Марфы не было предела, но последние слова подруги заставили ее невольно рассмеяться.

— Почему же непременно беззубый и одноглазый? Она барыня статная, ей едва за тридцать лет. Иной есаул не прочь будет ввести ее в свой домишко. Неужто наш кашевар Самсон, помощник старца Еремея, так ее очаровал, что она решила о такой своей участи?

— Тот старик Самсон издали подмигнул госпоже Айгуль и при этом, как она сказала мне, почмокал вытянутыми, как у селезня, длинными губами. Тут и оборвалось сердце у ханской сестрицы! Страх ведь, да?

— Да-а, Самсон не очень-то подходит в женихи ханской сестре, твоя правда. Я теперь понимаю, почему так спешно едут ногайские переговорщики! — высказала догадку Марфа, ускоряя шаг, чтобы быстрее дойти до места, где из стругов сделали плавучий мост к берегу. — Должно, ее супруг Шиди-Ахмед торопится освободить ее из рук казаков. Фу-у, добежали уже! — Отыскав взглядом атаманов, Марфа подошла к ним с Зульфией, в знак уважения на глазах казаков поклонилась едва не в пояс. — Звали нас, атаманы? Слушаем и повинуемся, — а у самой озорные бесенята в глазах скачут. Хотела было пошутить, но сдержалась, видя, что дело серьезное, не до смеха.

— Идемте на берег. Видите, возле есаула Ортюхи верхоконные ногайские переговорщики. Так вы за толмачей будете с ногайскими мурзами, о чем спрос у них — нам перескажете, — пояснил Богдан и первым шагнул вниз. Матвей и обе женщины спустились с вала вслед за Барбошей по внутренней стороне, прошли через крепкие, из дубовых плах ворота и по откосу поспешили к сходням на ближний струг. Пока переходили с одного струга на другие, Марфа успела оповестить атаманов обо всем, что сама услышала от Зульфии касательно знатной пленницы. Богдан Барбоша даже присвистнул от радости, узнав, что сестра хана Уруса находится у них в Кош-Яике.

— Ай да казаки! Экую жар-птицу изловили! Теперь поторгуемся с мурзой Шиди-Ахмедом! Заставим хорошенько раскошелиться! Поглядим, что у него спрятано в загашнике!

Матвей напомнил, что у ногайцев в плену три их казака, которых надобно как можно скорее вызволить на волю.

— Один из тех казаков — Митяй, со мной весь сибирский поход выдюжил! Так неужто погибать ему в ногайской неволе, а то и смерть жуткую принять?

Узнав о том, что Митяй попал в руки хана Уруса, Марфа и Зульфия, не сговариваясь, ойкнули и молитвенно сложили руки перед грудью. Марфа еле слышно прошептала:

— Бедная Маняша! Каково ей будет, случись что с Митяем? Из когтей Уруса выдраться непросто, похуже, чем мышке от кошки — поиграет да и съест!

Атаман Барбоша энергичным жестом руки к небу показал, что этого не будет никогда.

— Вызволить брата-казака на волю — святое дело! — твердо произнес атаман. — А вы не пугайтесь сами и других не пугайте раньше срока! — строго добавил Богдан, и обе молодые женщины разом кивнули в знак согласия.

Ногайские переговорщики числом восемь человек приблизились к казакам, неспешно, показывая отсутствие страха перед недавними поединщиками, слезли с коней и двое из них, дородные, в пестрых бухарских халатах с вышитыми ярко-желтыми розами на белой парче, с дорогими саблями в серебром украшенных ножнах за голубыми поясами, приминая высокую траву сафьяновыми сапогами подошли к атаманам на пять шагов и встали, устремив взор не на казацких предводителей, а на женщин в изящных легких красных халатах и такого же цвета шелковых шароварах. Старший по возрасту лет под сорок, скуластый, с черными продолговатыми глазами не сдержал удивления, огладил длинные с редкой сединой усы и о чем-то быстро, но негромко заговорил с напарником, таким же степенным и щекастым, указывая глазами на Зульфию, которая с улыбкой смотрела на хорошо знакомого ей ногайского мурзу.

Богдан Барбоша, обращаясь к Зульфие, несколько резковато перебил перешептывание ногайцев:

— Спроси, Зульфия, кто они и в каком звании у хана Уруса, и по какой нужде после сильного сражения явились под казацкий городок Кош-Яик? Нам их тары-бары здесь нет времени выслушивать без должного понятия! Лес по топору не плачет, вестимо! У них нужда какая, пущай и сказывают!

Едва атаман Барбоша заговорил, ногайцы умолкли, выслушали пересказ Зульфии, старший из них, с вызовом уставив взор на атаманов, ответил через Зульфию. В это же время чем пристальнее Матвей всматривался в лицо мурзы, тем больше и больше приходил в уверенность, что видел его там, в Сибири; только когда именно, при каком случае, никак не мог припомнить. «Должно, этот мурза в ту встречу хорошо скрывал и свое имя и свое звание при Кучуме! Встречался с казаками атамана Ермака тайком, себя не выказывая доподлинно. Хитер, бестия, да у всякой хитрости хвост длинный… Но я все же ухвачу за тот хвост!»

Ногайский мурза закончил отвечать на первый вопрос атамана Барбоши, и Зульфия, старательно подбирая слова для большей верности, пересказала ответ переговорщика:

— Сказывает, что он именем мурза Шиди-Ахмед, а его товарищ мурза Кучук. Приехали забрать ногайских людей, которых наши казаки незаконно похватали в полон, придя без