– Ты, Геннадий, сибиряк. Расскажи, как охотники выгоняют медведя из берлоги?

– Как правило, громко кричат, чтобы разбудить косолапого и напугать криком, потом начинают совать ему палку в качестве раздражителя. Медведь начинает злиться, хватать палку и потихоньку выбираться из берлоги. Тут-то его и ждут охотники. Меткий выстрел – и дело сделано, медведь убит.

– Я намерен выманить кривого Хасана из его берлоги примерно так же, как выманивают охотники медведя, но только не криком и шумом, а хитростью. Раздражителем кривого Хасана станет не палка, а я сам. Надо употребить с пользой для дела показания пленного басмача.

– Что-то не пойму тебя, Михаил. Ты шутишь.

– Для шуток нет времени, а 4 марта приближается. Это тот день, когда басмачи намерены захватить город. Конечно, это им не удастся, но будет много жертв. Пойманный басмач – это только счастливая случайность, но его показания надо правильно использовать. Лейтенант Назарбаев – жестокий человек, в его руки я бы не хотел попасть. Он хватает жертву в тиски и давит до тех пор, пока крик не сходит на нет. Так же нам надо поступать с басмачами «бешеного» Хасана. Они придут за нашими головами, а потеряют свои.

– Басмачи хотят показать, – продолжал комбриг, – что американцы не зря тратят на них деньги, и замышляют захватить Кандагар. Может быть много невинных жертв, как их избежать? У меня возник план действий. Следует распустить слух, что комбриг Шатин второго марта убывает в очередной отпуск, с выездом на родину. По этому случаю он устраивает банкет на территории штаба бригады, куда приглашает руководство города, влиятельных чиновников администрации и губернатора Кандагара. В качестве проявления доброй воли и примирения с оппозицией комбриг приглашает кривого Хасана, с гарантией безопасности. По слухам, Хасан отважный и рисковый человек, полагаю, что он откликнется на мое приглашение, чтобы усыпить нашу бдительность. По моим данным, губернатор Кандагара ведет двойную игру, чтобы не прогадать, сидит, как говорится, на двух стульях, но пока веских доказательств этого у меня нет, но косвенных улик больше, чем надо.

– Поверит ли Хасан в эту хитрость, а если поверит, придет ли на банкет? – усомнился я. – Если не придет, то все усилия пойдут в песок!

– Да, это верно! – согласился Шатин. – А вдруг поверит? Приглашением на банкет мы показываем, что нам ничего не известно о планах Хасана напасть на Кандагар. Это во-первых, а во-вторых, мы на банкете действительно никого не тронем и не арестуем, скорее всего наградим того же Хасана. Усыпим его бдительность, а рано утром 3 марта 1981 года нанесем по басмачам мощный удар авиацией, силами бригады и надолго остудим басмаческий пыл.

– Успеем ли с организацией банкета? До второго марта осталось меньше суток.

– Успеем! – заверил меня комбриг. – А теперь надо немного отдохнуть часок-другой – и снова за работу. Время не ждет! – как ты говоришь, Геннадий.

Пригласить всех гостей успели вовремя, подключили к приглашению даже губернатора Кандагара и чиновников его администрации. Все выглядело правдиво, а то, что банкет был назначен на второе марта, объясняли отпуском Шатина. Ему приказали пойти в отпуск, дело военное, взял под козырек и поехал, наскоро собрав чемодан.

Ближе к вечеру второго марта гости стали съезжаться. Приехал губернатор, первый секретарь провинциального комитета партии, другие чиновники. Все поздравляли комбрига с отпуском, а он нервничал, ждал Хасана. Тайное, еще не разоблаченное скопище извергов и злодеев стало, как вороны, заполнять территорию штаба бригады, рассаживаться за столы, а одноглазого Хасана все не было.

– Видать, не приедет! – решил Шатин. – Зря старались. Жаль. Время потеряно и силы.

Не успел комбриг договорить, как к нему подскочил дежурный офицер бригады, доложил:

– Там какой-то Хасан приехал с вооруженной охраной человек десять, говорит, что приехал по приглашению комбрига Шатина. Что, всех пропустить или только Хасана?

– Пропусти всех, но глаз с них не спускай, понял?

– Так точно, понял!

– Ну, наконец-то, Геннадий, все вышло по-нашему! – сказал Шатин, потирая руки, и уверенной походкой пошел встречать «дорогого» гостя, я за ним. – Что это за пугало – «бешеный» Хасан, – сказал на ходу комбриг. – Теперь можно посмотреть, есть ли у него шерсть, уши, зубы? Может, он не съест нас, Геннадий?

Кривой Хасан вышел из автомашины мрачный, настороженный. Поглядывал тревожно по сторонам, выискивал своим единственным глазом кого-то из знакомых людей, увидел губернатора города, улыбнулся, вроде бы успокоился, трижды, как того требует обычай, расцеловались, коротко спросили друг друга о здоровье и направились к столу.

– Вы, комбриг Шатин, еще совсем молодой человек, а о вас уже ходят в Афганистане целые легенды, – сказал Хасан с некоторым акцентом по-русски. Единственный глаз Хасана оставался настороже и был колючий, а на устах блуждала любезная улыбка, соответствующая общему настроению приглашенных. Кривой Хасан был одним из величайших актеров кандагарской драмы.

– Вы знаете, рафик, – сказал Хасан, – я очень люблю военных, людей, застегнутых на все пуговицы, – и улыбался, с кем-то обменивался кивком головы, с другими старался даже не разговаривать. Его посадили за стол почетных гостей рядом с губернатором Кандагара. Он был в хорошем настроении, говорил: «А мне все уши прожужжали – оставайся дома, не ходи к комбригу Шатину, он, дескать, что-то замышляет. Загонят за красные флажки, как матерого волка, и убьют. Но я не послушался трусов и вот я среди вас, друзья». Раздались аплодисменты.

Хасан обернулся назад к своему телохранителю, подмигнул единственным глазом, сопровождающие Хасана заулыбалась. Они слышали, что сказал Хасан, знали план нападения на Кандагар, разработанный Хасаном, внимательно рассматривали территорию бригады на случай, если придется здесь воевать с русскими и рубить им головы, как баранам, и улыбались. Им было весело. Они налегали на ложки, хлебали щи…

Хасан говорил по-русски, но все-таки чаще старался говорить на пушту.

– Я среди друзей и этим все сказано! – заявил Хасан. Его слова перевели Шатину. Комбриг кивком головы поблагодарил Хасана, который был весел и разговорчив.

– Но я главного еще не сказал, грядущего с прошлым узлом не связал! – заявил Хасан, пьянеющий на глазах от выпитой водки.

– Да вы, Хасан, настоящий поэт! – сказал Шатин, и легкая улыбка окончательно успокоила Хасана. Комбриг Шатин улыбался всем, кто хотел с ним выпить за счастливое времяпрепровождение в России в отпуске. Гости хмелели, стало шумно и весело. Кто-то из афганцев затянул «Катюшу», не допел, но заслужил шквал аплодисментов. Банкет, кажется, удался.

Наше главное внимание было сосредоточено на Хасане. Он пил водку, ел щи деревянной ложкой. Они ему понравились. Когда подали баранину, сам пододвинул к себе графин с водкой и предложил выпить за дружбу России и Афганистана.

Все выпили стоя.

Хасан по-хозяйски сгреб хлебные крошки со стола и высыпал их из ладони в рот. Сказал по-русски:

– Видел комбрига Шатина, теперь можно умереть!

– Зачем, Хасан, умирать, – сказал Шатин, улыбаясь, – мне тоже приятно было увидеть тебя, легендарного человека, храброго воина. Таких людей мы ценим.

Хасан тоже улыбался.

– Эти слова, делают вам честь, Шатин! – сказал Хасан. Улыбка блуждала на его губах, а единственный глаз, как раскаленный уголь, горел и насквозь прожигал гостей.

Сегодня Хасан был деятелен, не хандрил, как случалось часто, гнев охлаждал бешеной отвагой. Мог с небольшой группой людей броситься в гущу всадников и обратить их в бегство. Сильно переживал поражения и неудачи в бою, особенно гибель своих соратников, в такие минуты единственный глаз Хасана гноился, он становился бешеным и мог любого из людей своего окружения повесить не моргнув глазом. Такой герой, как Хасан, очень бы подошел перу Вальтера Скотта, склонный к романтизму и всяческим авантюрам в песках и горах Афганистана.

Гости, собравшиеся по случаю отъезда комбрига Шатина в отпуск, вели себя непринужденно и весело. Всякая подозрительность и скованность отпали. Гости говорили разом и никто никого не хотел слушать,