сне.
И вернулось то, что казалось мне главным, - утерянное ощущение перспективы. Все успею, все сумею, не сегодня, так завтра или через десять лет. И даже имеет смысл отложить, потому что завтра я буду лучше: опытнее и умнее.
– Тетеас, вылезай из меня! - кричал я своему целителю. - Хочу поблагодарить тебя, дорогой мой цельносварной лейб-ангел. Посидим за штепселем и кружкой, вспомним мои переживания и твои приключения. Вылезай, мегатация подготовлена.
Мегатация - это увеличение, противоположность миллитации, надеюсь, вы догадались? Выполнив свою задачу, микрохирург должен был укрупниться и в дальнейшем работать со своими собратьями нормального размера в лабораториях.
Но Тетеас не спешит к праздничному столу:
– Подчистить надо, - твердит он - Проверить. Я не уйду, пока тут останется хотя бы одна пылинка. Организм требует стерильной чистоты.
И даже обижался:
– Почему ты гонишь меня? Я тебе надоел, наскучил?
– Нет, я бесконечно благодарен тебе, я думаю, что ты заслужил отдых и награду.
– Тогда почитай мне в награду главу из Книги обо Всем.
Я читал. Тетеас слушал и восхищался. К сожалению, его восторги нельзя было принимать всерьез. Ведь он был запрограммирован на восхищение.
Покончив с ремонтом в мозгу, Тетеас теперь инспектировал все тело, устраняя мельчайшие неисправности. Ом отрегулировал рецепторы давления, срезал бугорки на клапанах сердца; у меня действительно исчезла одышка, к которой я уже привык. Побывал во рту, запломбировал один зуб, продезинфицировал миндалины, выгреб какую-то дрянь из аппендикса. Право, мне благодарить следовало бы, а я ворчал. Но очень уж бесцеремонно распоряжался в моем организме Тетеас. Поистине, как та рачительная тетя Ася, глубоко уверенная в том, что порядок на столе важнее работы за столом.
– Сегодня ешь поменьше и ложись сразу после обеда, - командовал Тетеас. Буду накладывать шов, потом полежишь недельку.
– Но я обещал прилетать на планету Кинми.
– Кинниане подождут. Если шов разойдется, никуда не полетишь.
Все это умиляло и раздражало. Хотелось все же быть хозяином самому себе, выписаться из больных раз и навсегда.
Однажды я так и сказал прямо:
– Тетеас, кончай с мелкими доделочками. Главное ты совершил, дал организму молодость, теперь хозяин справится сам.
На мое несчастье Гилик слышал это заявление. И какую отповедь я получил! Давно уже мой гид не был так речист и зол.
– Хозяин! - вскричал он. - Это кто хозяин? До чего же бездонно самообольщение человеческое! Да вспомни всю историю твоего лечения. Ты не хотел стареть, но не мог приказать себе не стареть. Ты не хотел седеть, но волосы твои выцветали, потому что фагоциты - стражи твоего же тела пожирали черный пигмент. И ты не мог приказать своим кровеохранникам оставить твои же волосы в покое. И не мог приказать им допустить в организм лекаря-целителя, они на него напали, пытались сгноить и вытолкнуть. И если по легкомыслию ты потеряешь руку, ногу или почку и доктора попробуют прирастить тебе чужую, твой упрямый организм будет отторгать и рассасывать чужую почку, потоку что она чужая, умрет, а помощи извне не примет. Ты считаешь себя хозяином тела? А разве можешь ты выпрямить свой горбатый нос, сделать карие глаза голубыми, прибавить себе хотя бы пять сантиметров роста? Поздно. А в юности ты мог остановиться, прекратить рост по желанию? И еще раньше, когда ты был зародышем, твоя родительница могла выпрямить тебе нос или сменить цвет глаз? Ты, кажется, говорил, что она мечтала о девочке? Мечтала об одном, вырастила другое. И разве нет у вас на Земле женщин, которые не хотят вообще детей, не хотят, но растят в себе; люди прорастают, словно картошка. Какие вы хозяева? Автоматы!
И пошло с того дня:
– О всезнающий, скажи, какие запасы пищи в твоей печени? Владыка тела своего, прикажи своему горлу не кашлять!
Даже Тетеас однажды вступился за меня:
– Что толку надоедать Человеку? Упражняешься в словосочетаниях.
Гилик сказал важно:
– Я за истину, неприкрашенную и математически точную. Эти заносчивые есу воображают себя высшим достижением материи, а на самом деле они - конгломерат ошибок природы, ее бездумной инерции, вчерашний день развития.
– Опять словосочетания. Ты лучше придумай, как помочь.
– Я помогаю установить истину. Пусть Человек поймет, что он вчерашний день развития. А помочь вчерашнему нельзя. Вчера кончилось вчера.
Но Тетеас, этот старательный волосок, блуждающий между моих клеток, придумал, представьте себе.
– Я понял, а чем твоя беда. Человек, - сказал он мне несколько дней спустя. - Твоя беда в многовластии. У твоего тела много хозяев и не все они подчиняются уму.
– Что ты имеешь в виду? Желудок, сердце?
– Ни то ни другое. У тебя пять систем управления, я их перечислю. Самая древняя - генетическая, наследственный проект тела. Вторая система - кровь с эндокринными железами - ведает этапами развития, ростом, зрелостью, а также временными режимами. Система третья - нервы - командует автоматическими движениями и органами. Четвертая - эмоциональная, в ее распоряжении опыт, привычки, чувства; гнев, радость, горе. И ум твой, сознание - только пятая из систем, самая разумная, самая новая, созданная для общения с внешним миром и не очень вникающая в дела внутренние.
– То есть ты хочешь подчинить сознанию чувства?
– Не только чувства, но и органы, кровь и гены, температуру, давление, борьбу с болезнями, рост, внешность. Чтобы ты мог сказать: 'Хочу, чтобы нос был поменьше', - и нос укоротится. 'Хочу, чтобы у меня были жабры', - будешь дышать под водой, как рыба. Вот когда ты поистине станешь хозяином своего тела, тогда я и покину тебя со спокойной совестью.
– Но это значит никогда, - воскликнул я. - Жабры вырастить! Сказка!
– Почему сказка? Жабры состоят из обычных клеток, примерно таких, как в легких, и из кровеносных сосудов. И ты сам говорил, что у человеческого зародыша есть зачатки жабр. Значит, организм матери мог вырастить жабры. Не вырастил, потому что программа была иная и никакой возможности вмешаться. Не связаны гены с сознанием матери. Не было связи, только и всего. Вот я и хочу наладить подобную связь в твоем теле.
'Бред!' - подумал я. Но заманчивый бред, между прочим. Последующие дни я провел в тяжких спорах. Не с Тетеасом, миниатюрным прожектером, с самим собой. Во мне самом спорили трезвый скептик Не Может Быть и энтузиаст-мечтатель Очень Хочется.
– Не может быть такого, - говорил Не Может Быть. - Черты лица зависят от собственного желания? Ненаучная фантастика. Нельзя переделать свое лицо, каждый знает.
– Да, но… - возражал Очень Хочется, - но и в космосе летать нельзя было. А внешность почему нельзя менять по собственному желанию? Тетеас говорит: 'Потому что нет связи между волей и клетками'. Ну а если наладить связь?
– Ничего не выйдет хорошего, - твердил скептик Не Может Быть. - Если бы связь была полезна телу, природа проложила бы ее. Мало ли что кому взбредет в голову: кому захочется три глаза, кому четыре уха. И хорошо, что нет возможности лепить по своему капризу нежизнеспособных уродов. Нельзя давать скальпель в руки несмышленышу.
– Да, но, возможно, природа не успела дать скальпель, - отстаивал мечту Очень Хочется, - Разум - полезный инструмент, но он изобретен всего лишь миллион лет назад. Еще не распространил свою власть на глубины тела.
– Необъятного не обнимешь, - упорствовал скептик. - В теле сто триллионов клеточек, в мозгу - всего лишь пятнадцать миллиардов, сознанию отведено миллиардов пять. Как может разум уследить за каждым лейкоцитом, за каждой растущей клеткой, за каждой белковой молекулой в клетке?
– А Разум и не должен следить, не должен распоряжаться каждой клеткой. Разве командующий фронтом дает приказ каждому солдату в отдельности? Он определяет общую задачу, а генералы, офицеры и сержанты конкретизируют, уточняют, доводят.
Скептик возражал:
– Но командующего понимает вся армия, от генерала до солдат, все они объясняются на едином языке. А солдаты твоего тела, если молекулы это солдаты, не понимают разумных слов, и ты не знаешь четырехбуквенного шифра генов. Как ты скажешь; 'Делайте мне голубые глаза!' И в каком из ста тысяч генов записана голубизна глаз? И даже если ты произнесешь 'церезин - тиомин - церезин', разве тот ген поймет тебя и перестроится?
Только сутки спустя, накопив новые соображения, оптимист Очень Хочется снова вступил в спор:
– Верно, языки разные в теле, не все доступные разуму, но есть многостепенный перевод. Клетки понимают химические приказы гормонов крови; железы, посылающие гормоны, понимают электрические сигналы спинного и головного мозга, реагируют на страх, гнев и восторг. А страх и гнев можно подавить или вызвать воображением.
Вот так: с воображения начинаются приказы телу.
Должен буду я, Очень Хочется, воображать то, что мне хочется.
Если не желаю стареть, должен представить себе, что не старею. Иду по улице статный, легконогий, грудь колесом, кудри колечками. И если попал в катастрофу, остался без ноги, тоже - начинай работать, воображение! Представим себе, что у меня растет потихоньку нога: припухло, а вот уже и кость прощупывается сквозь повязку, вот образуется коленный сустав…
Скептик Не Может Быть возмущен:
– Вообразить можно что угодно, но невыполнимого не выполнишь. Человек не способен к регенерации. У взрослого кости жесткие, окончательные.
– Но ведь есть же такая болезнь акромегалия, когда растут кости лица, ступни, кисти рук у взрослого.
– Там простой рост, увеличение. А тут сложное развитие. Такое только у зародыша возможно.
– Пусть так, начнем с зародыша. Ведь он весь происходит из одной клетки. Из нее возникают и кости, и мозг, и ноги. Возникают по генетической программе. Но разве нельзя ее подправить? Чем? Хотя бы гормонами крови, ее химическим составом. А как регулировать состав? Воздействуя на железы? А как приказывать железам? Не воображением ли?
И когда-нибудь будет так:
– Дорогая мамаша, кого вы хотите, дочь или сына? Сына? На вас похожего или на отца? Блондина, брюнета, стройного или крепыша, смелого или осторожного, бойкого или спокойного, математика или поэта? А теперь представьте себе, вообразите как можно яснее. Думайте о нем почаще, закройте глаза и думайте. Или нарисуйте и смотрите на портрет. Главное, образа не меняйте.
Ужас какой! Каждая дурочка будет лепить оперного тенора.
– А разве лучше лотерея, кот в мешке?
В общем, я загорелся и разрешил Тетеасу изучать мою внутреннюю администрацию на всех пяти ступенях. И заключили мы с ним договор, что 23 часа в сутки он меня не тревожит, копается молча и осторожно, так чтобы меня не тошнило и нигде не болело, а один час я в его распоряжении, выполняю тесты, тренирую волю, отдаю приказы, воображаю…
Важен заведенный порядок. Когда этот медицинский час вошел в привычку, я перестал тяготиться присутствием ису, не думал больше об избавлении от внутреннего врача. Ну и пусть он живет в моих сосудах, внимательный и хлопотливый, незаметный и необходимый, как диспетчер городской электростанции. Час в сутки можно уделить биологической мечте и своему здоровью и беседам с неутомимым другом, запрограммированным на материнскую заботу обо мне.
Интересно, а вы, читающие эту историю, согласились бы впустить в свою кровь этакого миниатюрного доктора?