Бутс раскрыл рот, но промолчал.
– Н-Е-Т, - раздельно, по буквам произнес Байес.
Он протянул руку, достал из внутреннего кармана бумажник Бутса, вытащил из него все документы и положил пустой Бумажник обратно.
– Нет? - ошеломленно спросил Бутс.
– Нет, мистер Бутс. Не будет фотографий. Не будет телепередач от Нью-Йорка до Сан-Франциско. Не будет журналов. Не будет статей в газетах. Не будет рекламы. Не будет славы. Не будет почета. Веселья. Самосожаления. Покорности судьбе. Бессмертия. Абсурдных рассуждений о власти автоматов над людьми. Великомученичества. Временного возвышения над собственной посредственностью. Сладостных страданий. Сентиментальных слез. Судебных процессов. Адвокатов. Биографов, превозносящих вас до небес через месяц, год, тридцать лет, шестьдесят лет, девяносто лет. Двусмысленных сплетен. Денег. Не будет. Нет.
Бутс поднимался над креслом, как будто его вытягивали на веревке: он был смертельно бледен, словно невидимой рукой его умыли белилами.
– Я не понимаю. Я…
– Вы заварили всю эту кашу? Да. Но ставка ваша бита. И я испорчу ваше представление. Потому что теперь, мистер Бутс, когда все уже сказано и сделано, когда все аргументы исчерпаны и все итоги подведены, вы просто не существующее и никогда не существовавшее ничтожество. И таковым вы и останетесь: маленьким и посредственным, подленьким, дрянным и трусливым. Вы коротышка, Бутс, и я буду мять, давить, сжимать, дубасить вас, пока вы не станете еще на дюйм короче, вместо того чтобы помогать вам возвыситься и упиваться своим трехметровым ростом.
– Вы не посмеете! - взвизгнул Бутс.
– О нет, мистер Бутс, - тотчас ответил Байес почти счастливым голосом. - Я посмею. Я могу сделать с вами все, что захочу. Больше того, мистер Бутс, ничего этого никогда не было.
Стук возобновился. Теперь стучали в запертую дверь за кулисами.
– Байес, ради бога, откройте мне дверь! Это Фиппс! Байес! Байес!
Очень спокойно, с великолепным самообладанием Байес ответил:
– Одну минуту.
Он знал, что через несколько минут все взорвется и забурлит, от тишины и спокойствия не останется и следа, но сейчас пока было это: величественная безмятежная игра, и он в заглавной роли; он должен доиграть ее до конца. Он обращался к убийце и смотрел, как тот ерзает в кресле; он снова говорил и смотрел, как тот съеживается:
– Ничего и никогда этого не было, мистер Бутс. Вы можете кричать на каждом углу - мы будем отрицать это. Вы никогда здесь не были. Не было пистолета. Не было выстрела. Не было электронно-счетного убийства. Не было осквернения. Не было шока. Паники. Толпы. Что с вами? Посмотрите на свое лицо. Почему у вас подкашиваются ноги? Почему вы садитесь? Почему вас трясет? Вы разочарованы? Я нарушил ваши планы? Хорошо! - Он кивнул на выход. - А теперь, мистер Бутс, убирайтесь отсюда вон.
– Вы не имеете…
Байес мягко шагнул вперед, взял Бутса за галстук и медленно поставил убийцу на ноги. Теперь Бутс вплотную чувствовал его дыхание.
– Если вы когда-нибудь расскажете своей жене, приятелю, начальнику по службе, мужчине, женщине, дяде, тете, троюродному брату, если когда-нибудь, ложась в постель, вы самому себе начнете рассказывать вслух об этой пакости, которую вы натворили, - знаете, что я с вами сделаю, мистер Бутс? Я не скажу вам этого, я не могу сейчас сказать. Но это будет ужасно…
Бутс был бледен, его трясло.
– Что я сказал сейчас, мистер Бутс?
– Вы убьете меня?
– Повтори снова!
Он тряс Бутса до тех пор, пока слова не сорвались между стучащими зубами: «…убьете меня!..»
Байес держал его крепко, и тряс, и тряс долго и безостановочно, чувствуя, как паника охватывает Бутса.
– Прощайте, Господин Никто. Не будет статей в журналах, не будет веселья, не будет телевидения, не будет славы, не будет аршинных заголовков. А теперь убирайтесь отсюда вон, бегите, бегите, пока я не прибил вас.
Он подтолкнул Бутса. Бутс побежал, споткнулся, встал и неуклюже поскакал к двери, которая а тот же момент затряслась и загрохотала.
Фиппс был там, Фиппс взывал из темноты.
– В другую дверь, - сказал Байес.
Он указал пальцем, и Бутс, развернувшись как волчок, помчался в новом направлении.
– Стой, - сказал Байес.
Он пересек зал, подошел к Бутсу, поднял руку и изо всех сил влепил ему звонкую пощечину. Пот маленькими каплями брызнул у него из-под руки.
– Я должен был сделать это, - сказал Байес. - Только раз.
Он взглянул на руку, потом повернулся и открыл дверь. Оба посмотрели на таинственный мир ночи с холодными звездами, на тихие улицы, где уже не было никакой толпы.
– Убирайся, - сказал Байес.
Бутс исчез. Дверь с треском захлопнулась. Байес прислонился к ней в изнеможении, тяжело дыша.
По другую сторону зала снова начался стук, грохот, дерганье двери. Это Фиппс. Нет, Фиппс пусть еще подождет. Сейчас…
Театр казался огромным и пустынным, как поле Геттисберга, когда толпа разбрелась по домам и солнце уже зашло; где была толпа и где ее больше не было; где отец поднял вверх ребенка и где мальчик повторял слова, но слов уже тоже не было…
Он поднялся на сцену и протянул руку. Его пальцы коснулись плеча Линкольна.
Слезы текли по лицу Байеса.
Он плакал. Рыдания душили его. Он не мог остановить их.
Линкольн был мертв. Линкольн был МЕРТВ.
А он позволил его убийце уйти.
Роберт Силверберг. Конец света
Ник и Джейн были очень рады, что съездили посмотреть конец света, потому что об этом можно было рассказать на вечере у Майна и Раби. Приятно прийти в гости и рассказать что- нибудь особенное. Майк и Раби устраивали прекрасные вечеринки. Их дом - один из лучших в округе, дом для всех сезонов, всех настроений… столько свободы… камин в гостиной…
Ник и Джейн подождали, пока не собралось достаточно гостей. Тогда Джейн толкнула Ника, и Ник весело сказал:
– Эй, вы знаете, что мы делали на той неделе? Мы ездили смотреть конец света!
– Конец света? - спросил Генри.
– Поехали смотреть? - удивилась жена Генри, Цинция.
– Как вам удалось? - спросила Паула.
– Этим с марта занимается «Американ экспресс», - сказал ей Стэн.
– Да, - быстро сказал Ник. - Вас сажают в машину, похожую на маленькую подводную лодку, с массой приборов и рычажков за прозрачной перегородкой, чтобы вы ничего не трогали, и засылают в будущее. Заплатить можно обычными кредитными карточками.
– Вероятно, очень дорого, - сказала Марсиа.
– Цены быстро снижаются, - ответила Джейн. - В прошлом году такую поездку могли позволить себе лишь миллионеры.
– Что вы видели? - спросил Генри.
– Сперва один серый туман, - сказал Ник. - И что-то вспыхивает. - Все смотрели на него. Он наслаждался вниманием. У Джейн было восхищенное любящее выражение. - Затем туман рассеялся, голос по динамику объявил, что мы достигли конца времени, когда жизнь на Земле стала невозможной. А мы сидели а подводной лодке и, смотрели. На берег, пустынный берег. И вода такого забавного серого цвета, с розовым оттенком. Взошло солнце. Красное, как иногда бывает на восходе; только оно оставалось таким и в полдень и казалось бугристым и распухшим по краям. Как некоторые из нас, ха-ха.
Бугристое и распухшее. И холодный ветер, дующий по берегу.
– Откуда вы знали, сидя в лодке, что дует холодный ветер? - спросила Цинция.
Джейн бросила на нее яростный взгляд. Ник сказал:
– Мы видели, как поднимается песок. И чувствовалось, что холодно. Серый океан. Как зимой.
– Расскажи им о крабе, - подсказала Джейн.
– Да, и краб. Последняя форма жизни на Земле. Конечно, это был не настоящий краб, знаете, что-то двух футов шириной и высотой в фут, с блестящей зеленой броней и, наверно, с дюжиной ног, и еще какие-то усики, и оно медленно двигалось перед нами слева направо. Целый день оно ползло по песку. А к ночи умерло. Его усики упали, и оно перестало двигаться.
Начался прилив и унес его. Солнце село. Луны не было. Звезды были не на своих местах. По динамику сказали, что мы только что видели смерть последнего существа на Земле.
– Как жутко! - вскрикнула Паула.
