помню.

Вроде и пообещал, но небрежно так, чтобы отде­латься.

– Пришлете вы, так я и поверил! – озлился Чис­тодел.

– Слушай, мне некогда, встреча с купцом через два часа.

– Вот и я с вами. Получу свое с товара – тогда до свидания.

– Нельзя! Спугнешь ты мне купца, я обещал быть один.

Для страховки Чистодел ухватил Приезжего за рукав.

– Ничего не спугну, постою где-нибудь сбочку!

Тот изобразил колебание:

– Прямо не знаю… Ну, ладно, пожалею тебя, инва­лида. Двигаем в Расторгуево.

– Куда?!

– Станция Расторгуево. На электричке.

Чистодела сотряс озноб: то ли последняя порция холода выходила, то ли предчувствие пробрало. С сомне­нием вглядывался он в опасного своего спутника.

– Вот я и говорю, – посочувствовал тот, – чего ты на ночь глядя потащишься?

– Нет уж, я с вами, – решился все же барабанщик.

Приезжий спрятал в воротник довольную усмешку.

Когда Пал Палыч, вытянув из Миркина сведения о Чистоделе, прямо с допроса передал их Мише Токареву, тот рьяно взялся за дело.

На первый взгляд, чего проще: доступ к райсобесовским архивам – не проблема. Однако собесовские телефо­ны отзывались сонными гудками: пусто у нас тут, бра­тец, отстань.

Коротким смерчем пронесся тогда Миша по соответ­ствующим службам, получил адрес собесовского началь­ника и устремился в Марьину рощу с намерением хоть из постели его вытряхнуть, но добиться проку.

И снова фортуна отвернулась. В квартире царило мо­лодое веселье: «У папы встреча ветеранов, а мама пошла в гости». Мишу не спрашивали, кто он да что, где состоится встреча, понятия не имели, но на вопрос, скоро ли отец вернется, замялись:

– Он как когда… по обстоятельствам.

И, видя, что Миша не понял, объяснили наиболее доходчивым жестом – щелчком по горлу.

Заманчивая перспектива – получить среди ночи на руки пьяного ветерана! Не всегда Токарев применял этот принцип на практике, но помнил его твердо: кипятиться попусту вредно и глупо. «Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они». И имеют право чокнуться за живых и мертвых, а если переберут, не нам их судить.

…С утра пораньше Токарев торчал у запертых дверей Киевского райсобеса, включавшего территорию, где Миркин приметил Чистодела в тапочках. Вчера служащие вслед за начальником разбежались пораньше; неплохо бы сегодня явиться вовремя.

Ага, кажется, первая ласточка. Зав или замзав: стро­гий взор, бесформенное пальто и начищенные ботинки.

– Вам чего, гражданин?

Удостоверение Петровки поставило его по стойке «смирно»:

– Немедленно будет исполнено!

Дальше, как говаривают оперативники, «было уже просто». «Просто» заключалось в том, чтобы поднять по картотеке всех Сергеевых, естественно, Петров Иванови­чей. Из них отобрать тех, кто получает пенсию по болезни или травме и проживает в районе Плотникова переулка.

Часа через полтора, наглотавшись бумажной пыли, Токарев облюбовал пятерых Сергеевых. Оставалось еще раз сделать «просто»: уговорить зава бросить все дела и вместе объехать кандидатов в Чистоделы.

Зав уговорился, из Управления дали машину, объезд начался. Одного опасался Токарев – что Чистодел не был Сергеевым, а получало его корреспонденцию подставное лицо. Но авось до подобного уровня конспирации не додумался.

(По счастью, тогда не развился еще промысел, пред­лагаемый ныне в объявлениях: «Сдам в аренду абонентс­кий ящик. Конфиденциально»).

Все посещаемые Сергеевы словно поджидали кого – сидели по домам, у всех накопились к собесу претензии и просьбы. Зав разрывался между их нуждами и нетерпением оперативника. Миша продолжал твердить себе, что кипятиться попусту… и т. д.

Четвертое посещение пролило бальзам на его душу. Полоса невезения кончилась.

– Мы из райсобеса, – зачастил зав. – Сергеев Петр Иванович здесь живет?

– Живет – слишком громко, – усмехнулась моло­денькая соседка. – Бывает. Отсыпается после пьянок. В таких пределах.

– Он – инвалид, и у него трудовая травма?

– Раз в жизни заставили работать, конечно, с непри­вычки надорвался… А вообще-то у него ярко выраженный синдром Тита, – состроила она глазки Токареву.

Миша заинтересовался:

– Синдром… ага, это сумма признаков определенной болезни. Вы медик?

– Совершенно верно.

– При какой же болезни этот синдром Тита?

– А это, знаете… «Тит, иди молотить! – живот бо­ лит. – Тит, иди кашу есть! – А где моя большая ложка?»

Зав вдруг по-детски прыснул и долго не мог уняться.

– Вы плохо относитесь к нашему подопечному, – констатировал Токарев. – Он дома?

– Нет. Позвонил вчера, что поздно вернется и чтоб засов не задвигали. Но по сию пору не явился.

– И часто он в загуле? – осторожно поинтересовался Токарев.

Вероятно, слишком осторожно, потому что девушка внимательно осмотрела Мишу.

– Как соседка я на Петра Ивановича не жалуюсь. И, если человек получает пенсию, он волен расходовать ее, как ему нравится, разве нет?.. Вы правда из собеса?

– Мы выборочно обследуем условия жизни… – на­чал Токарев, замолчал, махнул рукой. – Сдаюсь, – и показал удостоверение.

– Что-то случилось? – забеспокоилась она.

– Сергеев курит?

– Как паровоз.

– Не заметили, что?

– «Беломор».

– У него есть родинка над губой?

– Да.

– Тогда я остаюсь. Спасибо вам, – обернулся он к заву. – Скажите нашим в машине, что я остаюсь здесь.

Он еще побеседует с девушкой, выяснит все, что та способна сообщить о прошлом Чистодела, его занятиях, родственниках, друзьях, а среди последних – что самое главное – нет ли кого, напоминающего шантажиста. Достойное внимания передаст Знаменскому и засядет ждать Чистодела-Сергеева. И да пошлет ему наконец судьба удачу после непрестанных его промахов в деле Миркина!

Однако ждать было уже некого.

Гораздо раньше, чем начал Токарев гулять под дверя­ми собеса, в район Расторгуево срочно вызвали судебно-медицинского эксперта. Ему предстояло осмотреть и ис­следовать то, что где ошметками, где кровавыми кусками облепляло рельсы и валялось на шпалах. Тут по телу человека прошел товарняк. Ночным делом машинист даже ничего не заметил.

Работа «судмедика» – впрочем, трудно и работой-то назвать это ежедневное пропитывание смертью в самом тяжком ее виде – порождает в эксперте самозащитный рефлекс, запрещающий ему воспринимать чьи-то остан­ки как… чьи-то останки. Перед ним только объект изуче­ния, материал.

Материал возле Расторгуево на профессиональном жаргоне именовался «бефстроганов». И не обвиняйте «судмедиков» в кощунстве. Представьте, что вам надлежит тщательно разобрать и систематизировать «бефстроганов», дабы установить, из кого он изготовлен. Пол? возраст? телосложение? рост? какие-либо черты внешности? сле­ды внутренних болезней? И многое другое. И быстро. И безошибочно.

Эксперт все это осуществил. Кроме того, сумел сло­жить обрывки попавшихся там и сям окровавленных бу­мажек и понять, что недавно они составляли пенсионное удостоверение некоего Сергеева.

И – сверх того – там же, на железнодорожных путях, пока закрытых для движения (что вызывало бурное воз­мущение многих людей), он проделал несколько биохи­мических тестов и успел обнаружить следы яда. Под поезд был сунут только что умерщвленный человек. (Через два часа в НТО уже ничего не нашли бы).

Пал Палыч выслушал донесение Токарева, машина, вернувшаяся с объезда пенсионеров Сергеевых, доста­вила маленькую, с белым уголком карточку Чистодела. Его легко было представить бьющим в барабан на похо­ронах (деталь из рассказов соседки), но чтобы торговал шлихом?..

Кого-то он Знаменскому смутно напоминал. Правда, не имеющего отношения к делу Миркина, так что не стоило утруждать извилины. Но ощущения подобного рода привязчивы, и Знаменский все щурился на квадра­тик с белым уголком. Тьфу ты, чушь какая – плакат на платформе с надписью «Берегите жизнь!». Там-то и мая­чил впереди локомотива похожий гражданин, только в шляпе. Что ко мне прицепился этот идиотский плакат? Прошлой ночью вдруг приснилось, что гражданина сшибло-таки локомотивом и послышался даже хруст костей. А шляпа покатилась под ноги Знаменскому… Кош­марами он отродясь не страдал, видно, история с Зиной натянула нервы до звона.

– Паша! – заорал в коридоре Томин.

– Да, входи.

– Открой!

Сам он отворить не мог: обе руки были заняты влаж­ными еще фотографиями.

– Бери сначала из левой.

В фотолаборатории не постояли за форматом, и то, что осталось от Чистодела, прохватывало оторопью. То­мин наскоро объяснил, что к чему.

И выложил рядком фотографии из правой руки. Они не отличались резкостью и точка для съемки выглядела странно – брала чуть снизу и вполоборота – но без со­мнения на Пал Палыча смотрели с двух – Чистодел и с двух – шантажист.

– Откуда?! – поразился он.

– Сам удивляюсь. Нашли мы, понимаешь, местечко на лестнице у Праховой, поставили, такую… ну, камеру специальную с таймером… Решили последить несколько дней, кто станет в квартиру захаживать, Миркиным ин­тересоваться. Честно сказать, мелочь среди прочих мероприятий. Ребятам просто хотелось опробовать новую тех­нику. И вот – на тебе!

– Оба побывали у Праховой?

– Вчера вечером. А пленку можно менять только но­чью.

Знаменский позвонил, позвал Зину: для верности пусть опознает врага.

– Ну кто ожидал, что они попрутся к старухе?! – бурлил Томин.

– Н-да… надо сесть и подумать.

Они сидели и думали, порой нелогично и непоследо­вательно, но почти синхронно проходя этапы осмысле­ния событий. Короткие реплики ставили точки над «i».

– Чистодел шел первым?

– Угу – пробный шар.

Полминуты молчания.

– Расторгуево близко от Домодедова…

– Я передал словесный портрет в аэропорт.

Десять секунд молчания.

– Собаку не пробовали?

– След не взяла.

Еще минута.

– Чистодел сколько пробыл?

– Всего ничего.

Стук в дверь – оба обернулись вопросительно: Кибрит возвещала о себе иначе.

Появилась секретарша НТО. После того как шанта­жист с легкостью получил сведения о Зине, отделу уст­роили взбучку и народ ударился в бдительность.

Знаменский встал между секретаршей и столом, зас­лоняя снимки.

– Зинаиде Яновне пришла телеграмма странная…

«Петровка, 38. Научно-технический отдел. Кибрит З.Я. лично. Никогда не забуду вас и ваших близких. Надеюсь встретиться», – прочел Пал Палыч вслух.

Телеграмма означала, что противнику стало известно о «предательстве» Кибрит.

– Спасибо. Не говорите ей пока.

– И, пожалуйста, пройдите назад левым коридо­ром, – быстро добавил Томин, ограждая Зиночку от подозрительной встречи.

Знаменский переложил расторгуевские ужасы на шкаф.

– А шантажист сколько?

Томин наклонился к фотографиям:

– Вот он на входе, а это – на выходе. Час сорок пять.

Они перемолвились молча, глазами. Неожиданный поворот, но чего на свете не бывает…

Знаменский нашел на календаре номер телефона.

– Антонина Валериановна? Простите великодушно, что беспокою, следователь Знаменский. Никто не справлялся о Миркине, не заходил?.. Понятно… Да-да, друзья познаются в беде. Ну, извините, всего доброго.

«Вот так, о мудрейший из следователей!»

…Зина вскрикнула и закусила губу при виде своего злодея.

– Взяли?!

– Нет еще, – вздохнул Пал Палыч и пояснил, откуда снимки. – А Прахова говорит, никто не приходил.

– Могли припугнуть, как и меня, чтобы молчала, – предположила Кибрит и сама же усомнилась: – Но про что молчала?

– Версия есть, – взялся Томин суммировать совмест­ное со Знаменским думанье. – Чистодел единственной ниточкой соединял Миркина и курьера с приисков. Ны­нешней ночью Чистодел убит. Вероятно, нужда в нем отпала. Но обратно металл курьер не повезет – он тогда конченый человек.

– То есть его посещение Праховой?.. – догадалась Кибрит.

– Увенчалось успехом, – докончил Томин. – Беру машину с радиотелефоном и – на запрещенной скорости в Домодедово. Пожелай успеха в охоте.

Зиночка прижала ладонь к горлу – видно, там коло­тилось сердце.

– Шурик, я на тебя надеюсь, как…

– …на отличного инспектора угрозыска! – приобнял ее за плечи Томин и попутно вынул у Знаменского из кармана телеграмму.

«Верно. Хотя текст, скорее, прощальный, но началь­ство не мешает пугнуть. Зиночку надо охранять как зени­цу ока».

Она опустилась на диван. Ни разу на памяти Знамен­ского не укололась пружиной.

– Я побуду с тобой, ладно?.. А почему Шурик в Домодедово?

– Чистодела нашли там… невдалеке. А из Домодедова рейсы практически во все золотоносные районы.

Пал Палыч позвонил дежурному БХСС, попросил опечатать комнату Чистодела, какую-нибудь засаду оставить, а Токарева немедленно привезти к нему, Знаменс­кому. И немедленно же послать сотрудников на квартиру Миркина и под благовидным предлогом дожидаться там дальнейших указаний, не спуская глаз с Праховой.

Версию они с Томиным составили по оперативным данным. А надо было получить доказательства, достаточные для прокурорской санкции на обыск.

– Сережка сегодня чуть не удрал гулять.

– А пороть ты его не пробовала? – в сердцах спросил Пал Палыч. – Пусть изволит поболеть! Дай ему жароповышающего, слабительного, придумай чего, но чтоб из дому ни ногой!

Хорошо, Миша Токарев уже не застал Кибрит у Знаменского, а то пришлось бы вдвое горше.

Едучи к следователю, не ждал он нападок: все-таки логово Чистодела разыскал, а что того накануне убили – он, Миша, не виноват.

И вдруг выяснилось, что виноват. На сколько уж процентов – не вычислишь, но виноват. Потому что не было шантажисту особой нужды физически уничтожать барабанщика; не представлял он опасности, даже если выпадал из цепи перекупщиков. Одно могло решить его судьбу: шантажист узнал, что милиции известны приме­ты Чистодела, что их обоих ищут. И тут он не пожалел усилий, чтобы обрубить концы.

А откуда узнал, что их ищут? Конечно, от Праховой. А та – от Миши, проявившего позорную слабину и лопоухость.

Иной кто на месте Пал Палыча разнес бы Токарева на все корки, да еще, пожалуй, накапал бы начальству. Знаменский же только продемонстрировал «бефстрога­нов» и спросил:

– Ну почему ты, скажи на милость, не объяснил тогда же, что лопухнулся?!

– Какое-то затмение, Пал Палыч… – Токарев осип от увиденного. – Но не среагировала Прахова на словес­ные портреты, это точно. А до того я у нее сидел-сидел… Она мне совершенно задурила голову. Не старуха, а конец света! Часа два бился попусту…

(Два двадцать, уточнил про себя Знаменский. Новая техника работала исправно, запечатлела и Токарева и Настю, выбегавшую куда-то перед уходом шантажиста).

И тут разговор принял новое течение и весь сосредото­чился на Борисе Миркине. И Миша наконец-то ощутил, что способен принести Пал Палычу реальную пользу – тот готовился к решающему допросу и любую черту и черточку характера Миркина схватывал и впитывал и требовал еще и еще. А поскольку память у Миши была магнитофонная, то вся праховская словесная дребедень перекочевала в уши Знаменского, и, прощаясь, тот поблагодарил Мишу тепло и серьезно и попросил побыть на рабочем месте.