Автобус продирался сквозь толпу, как доисторический мастодонт через асфальтовые болота. Медленно, тяжело, отфыркиваясь выхлопами, словно отдуваясь, прополз в паре метров от них и пересек ограждение, длинный ряд омоновцев, на щитах которых играли блики осеннего солнца.

— Черт! — бормотнул Марафонец.

Попасть под дубинки и быть вытесненным с площади? Ну уж нет! У него свои виды на будущее. Он суматошно завертел головой. Было ясно, что сквозь толпу не пробиться. Монолитно-жесткая, та держала цепко, словно дикий зверь, многоликая, жаждавшая зрелища, но уже наливающаяся страхом перед грозной силой. От ограждения Марафонца отделяло метра четыре, не больше. Пять шагов через живую стену, волнующуюся, матерящуюся, истекающую потом в безуспешной попытке сдать назад. Но в спину напирали любопытные, и те, что стояли впереди, поддаваясь, наваливались грудью на стальное ограждение, тыкались лицами в равнодушно-каменные спины, затянутые в черные комбинезоны, и еще больше злились, упирались, давили. Тем дело и кончалось. Как лебедь, рак и щука в известной басне. Сила на силу — выигрывает тот, у кого силы больше.

Марафонец бросил короткий взгляд влево. Тут шага четыре, и, если удастся, можно зацепиться за хиленький, пыльный, несмотря на осень, тополь. Но стоит ли тратить силы? Все равно снимут. Так, посмотрим, далеко ли те, из-за кого он сюда пришел, рискуя собственной головой. Напрягшись, Марафонец неестественно вывернул шею, потому что повернуться полностью уже не мог, зажали его, словно тисками, сплющили, как макдональдскую котлету. Чуть поодаль, метрах в десяти, у кромки вечного строительного забора, памятника совковому долгострою, приткнулся оранжевый «рафик» с белой полосой и темной надписью через весь борт: «ТЕЛЕВИДЕНИЕ». Надпись была крупной и невообразимо гордой. Десять метров — не так уж и много. Стоит попробовать… Но надо действовать наверняка. Ему нельзя ошибиться. Ошибка — провал. И, как следствие провала, гибель.

Ткнув локтем краснорожего пьянчугу, Марафонец попытался пробиться к машине, но его тут же снова оттерли назад.

— Куда лезешь, козел?!

— Мужик, совсем охренел, что ли?

— Тут тоже люди, между прочим, — послышалось со всех сторон.

— По ногам, б…, как по паркету! — возмутился тщедушный припанкованный малый с гребешком на затылке.

— Все, мужики, все. Ша, тихо, — забухтел Марафонец виновато. — Прошу прощения. Жену увидел. Вместе должны были на электричку идти, да опоздали. А тут вся эта катавасия началась.

Краснорожий алкоголик понимающе мотнул тяжелой, словно осиновый чурбак, головой.

— Да понятно, друг. Ты извини, я б тя пропустил, но, вишь, сам выйти не могу. Надо бы, а никак. Терплю.

— Ладно, все, мужики.

Оставалось ждать. Марафонец оглянулся на вокзал. Автобус как раз подъехал к тротуару, остановился и начал извергать из своего пузатого чрева спецназовцев. Похожих, одинаково пятнистых и безликих. Спецназовцы вытягивались в длинную бронежилетную цепь цвета хаки. Оказалось их на удивление много. Даже непонятно, как такая толпища умудрилась забиться в маленький «пазик». Слава богу, автоматов у спецназовцев не было. Только дубинки да стальные щиты. Последним выскочил высокий, подтянутый, жилистый офицер без знаков различия, зато с мегафоном на груди. И тут же подскочил к нему штатский, молодой мужик лет тридцати пяти, не больше, в сером костюме с отливом. Он начал что-то быстро бормотать, отдавая указания, взмахивая рукой в сторону ограждения, омоновцев и толпы. А спецназовец кивал, сосредоточенно решая в уме поставленную задачу.

У дверей засуетились милиционеры и такая же пятнистая, как спецназовцы, охрана с повязками на рукавах — вокзальная служба безопасности.

«Охрана, — хмыкнул Марафонец. — Таких десяток за удар клади, и то еще мало будет».

Он принялся переступать с ноги на ногу, разминая затекшие мышцы.

«Держись настороже, — мелькнуло в голове. — Держись, считай до десяти. Раз, два, три, четыре и так далее. Успокойся. Это не самое худшее. Просто стой и дыши».

Спецназовцы молча рассматривали возбужденную толпу. В упор, без всякого выражения. И не было в их глазах ничего: ни сожаления, ни заинтересованности. Сплошное равнодушие.

Серый в штатском наконец закончил объяснять и широко зашагал к вокзальным дверям. Уже оттуда махнул рукой, мимоходом, словно отгоняя муху. И тотчас же жилистый офицер поднес ко рту мегафон.

— Внимание! Просьба всем покинуть опасную зону и отойти к Земляному валу! Внимание! Повторяю еще раз! Просьба всем отойти!

Омоновцы начали разворачиваться к толпе лицом. В эту секунду они были похожи на волков, стая которых, выходя из леса, вдруг наткнулась на отару жалобно блеющих овец. Марафонец отметил даже странный блеск в глазах ближнего парня.

«Молоденький ведь совсем, — подумалось ни с того ни с сего. — Двадцать три — двадцать пять. Не нюхал еще ни хрена. А туда же. Нравится работенка небось».

Цепь спецназовцев двинулась вперед, на ограждение. Толпа вдруг разом испуганно затихла. Смолкла, предвкушая ненастье.

Жилистый офицер продолжал спокойно выкрикивать в мегафон:

— Внимание, граждане! Просьба покинуть опасную зону и немедленно разойтись! Не вынуждайте нас применять силу!

Он, наверное, прекрасно понимал, что невозможно это сейчас. Те, что стоят сзади, не слышат мегафонного требования. А передние не могут сдвинуться с места как раз потому, что задние стоят намертво, словно баррикада. Спецназовцы подняли дубинки и резко грохнули ими по щитам. Звук этот, не похожий ни на что хлопок, был тревожным и страшным одновременно.

На мгновение Марафонец, как и все остальные, поддался панике. Слишком велика была толпа и слишком сильно в ней стадное чувство. Пятнистые фигуры вдруг утратили свою человечность и стали больше похожи на жуткие бездушные автоматы, механизмы, созданные специально для того, чтобы растаптывать и сминать, бить таких, как он, по головам, по спинам, по ребрам черными, со свистом рассекающими воздух дубинками.

— Пустите меня!!! — заорал вдруг кто-то сзади.

Стоящие у ограждения тоже попятились. Откуда только сила взялась. Сдвинули несколько рядов, и толпа подалась назад, словно оползень, постепенно перерастающий в лавину.

Марафонец пятился вместе со всеми, чувствуя спиной, как выхлестывается бурная человеческая река на Земляной вал. Он понимал: когда люди кинутся бежать, тогда-то и начнется настоящий страх. Выставив правый локоть, Марафонец прижал левую руку к себе, защищая тело. И тут же споткнулся краснолицый поклонник Бахуса, начал заваливаться под ноги напирающей от ограды молодежи. Марафонец ухватил забулдыгу, поддерживая, пытаясь поднять на ноги. Рукав замусоленного, ветхого пиджака затрещал, пополз по шву.

Спецназовские дубинки снова грохнули по щитам. И следом опустились на асфальт крепкие рифленые башмаки. На сей раз звуки были похожи на выстрелы. И еще один хлопок дубинками по щитам. И еще, и еще, и еще. Звук нарастал. Складывалось ощущение, что работает невероятно огромный мотор и чихает, не в состоянии справиться с напором топлива.

Вот пятнистые поравнялись с черными, подхватили стальные ограждения и двинулись на толпу. А в глазах уже горел азарт охоты. Люди понимали, что могут сделать и сделают с ними пятнисто-черные, поэтому стоящие ближе к ограждению начали неуклюже разворачиваться, пытаясь бежать. А решетки уже врубились в толпу, прессуя тела, утрамбовывая выставленные руки, ломая кости, рассекая кожу, обагряясь красным. И тотчас над головами взметнулся первый переполненный отчаянием и болью крик. Был он похож на звериный сигнал тревоги. Развернулось стадо и кинулось бежать. Не удержав краснолицего толстяка, Марафонец разжал пальцы, и того мгновенно поглотила неудержимая стихия. Побежали по выпивохе, не разбирая дороги, втаптывая упавшего в выцветшую за лето жухлую траву.

А Марафонец рванулся к телевизионному «рафику», работая кулаками, оттирая других.

Цепь спецназовцев сломалась. Они почуяли запах свежего мяса.

— Врежь этому очкарику! Сучара, пинается еще!

Крики слышались со всех сторон, в унисон свисту дубинок и тяжелой поступи солдатских башмаков.

— Что ж вы делаете?! Что вы делаете, звери?! — орал кто-то слева.

Марафонец повернул голову и увидел в двух шагах от себя знакомую каску, затянутую пятнистой материей.

— На тебе, падла! — приговаривал кто-то рядом, за дергающимися в панике головами. — На тебе, на! — Громогласный голос прорывался сквозь болезненный вой.

Перед самым его лицом мелькнула перекошенная физиономия. Из рассеченной брови хлестала кровь, заливая щеки, глаза, нос. И трудно было даже понять, кто это — женщина или мужчина. Длинноволосое нечто, молодое, вопящее, захлебывающееся собственным страхом. Панический поток толкал Марафонца в спину, и он понимал, что не в состоянии справиться с этой жуткой, всесокрушающей силой. Его увлекало мимо рыжего «рафика» к Земляному валу, а там уже давили кого-то о деревья, о борта машин, о стены домов, о бетонный забор, размазывая по асфальту останки тел. Все неслись, обезумев, сломя голову. Паника охватила не только бегущих, но и водителей. Кто-то, запрыгнув в свою машину, попытался вырваться из пробки, вывернул на тротуар и, сбивая бегущих, понесся к Таганке. Машины начали выползать задним ходом, сталкиваясь, корежа друг друга, калеча людей.

Цепь же солдат продолжала двигаться вперед, оставляя за спиной усеянное клочьями рваной одежды, слетевшими башмаками, оторванными пуговицами и растоптанными, размазанными в лепешку телами поле боя.

Марафонец видел уже не борт «рафика», а его заднюю дверь с аккуратной занавесочкой за стеклом. Поддавшись дикому звериному порыву, он выпустил наружу бьющуюся в нем силу. Заорал, и крик этот перешел в боевой клич, похожий на рев хищника. Работая кулаками, раздавая удары направо и налево, он начал прорываться сквозь накатывающую волну напуганных до смерти людей. Замешкался, и тут же достала его чья-то дубинка. Удар был силен. Марафонец споткнулся, на секунду сбился с шага и вдруг увидел прямо под ногами растоптанное лицо — кровавую маску, из которой на него смотрел выпученный, мертво застывший глаз. Второго глаза у мертвеца не было. Зрелище это подхлестнуло его, как щелчок бича.

Марафонец выпрямился, титаническим усилием удерживаясь на ногах, развернулся навстречу набегающему омоновцу и ударил его кулаком в шею, точнехонько в кадык. Тот не успел умерить бег, ноги все еще несли его вперед, а голова уже начала запрокидываться, подставляясь для второго, еще более страшного удара, который Марафонец не замедлил нанести. Перед ним стоял враг. Враг, которого надлежало выключить любыми средствами. Посему он впечатал кулак под открытую челюсть и тут же врезал омоновцу ногой в промежность. Тот завалился на спину, под ноги коллегам. Щит и дубинка полетели в разные стороны.

Марафонец бросился следом за толпой вправо, затем маятником качнулся влево, нырнул под удар второго омоновца, перехватил запястье, поймав солдата на прием, и швырнул через себя, одновременно разворачиваясь и нанося удар ногой под мышку, выбивая уже упавшему противнику руку из плечевого сустава. Выхватив из разом разжавшихся пальцев дубинку, он парировал удар третьего и тут же вновь ушел вправо, в толпу, затем снова влево, зигзагом приближаясь к заветной цели, к оранжевому борту с белой полосой. Это было единственное, о чем он сейчас мог думать. Пробиться туда, нырнуть под днище машины, пока площадь не оцеплена окончательно.

До «рафика» оставалось всего несколько метров. Марафонец швырнул дубинку и нырнул вниз, под ноги набегающим омоновцам. И тут же тяжелый тупой носок бутсы ударил его под ребра. Он сжался в комок и перекатился через плечо в сторону, покрыв еще полметра из разделявших его и машину полутора, уперся подошвами дешевых корейских кроссовок в шершавый асфальт, оттолкнулся и оказался у заднего колеса микроавтобуса. Пополз ужом, извиваясь, забираясь в спасительный ржавый полумрак, под забрызганное грязью брюхо «рафика». Увидел старенькие, в рыжих разводах валы и оси и, перекатившись к правым колесам, перевел дыхание. Похоже, все. Ему повезло. Теперь оставалось только ждать.

— Смотри, что делают, — сказал стоящий у окна Генерал, опуская бинокль. — Аж жуть берет.