один соль. Жанна дала ему монетку и торопливо пересекла двор.

Внутри царили тепло, свет, раздавался хохот. Очаг, который легко поглотил бы ствол дуба, сиял пламенем. Зал освещался множеством свечей, пристроенных в железных подсвечниках к стенам и подвешенных к балкам. Их яркое пламя трепетало от движения воздуха.

Не считая нескольких матрон, за длинными столами на козлах восседали одни мужчины. Жанна смутилась. Она никак не могла заставить себя хотя бы спросить слугу, где отыскать Исаака Пражанина.

Что за безумие было вообще приходить сюда!

И тут она заметила Исаака в проходе между столами.

— Я рад тебя снова видеть. Моя скамья там, в глубине, пойдем, сделай милость, — произнес он тем же певучим голосом, который днем очаровал Жанну.

Их проводили взглядами. Скамья располагалась в углублении, освещенном еще не догоревшим светом дня и двумя свечами, прикрепленными к стенам. Исаак пригласил Жанну сесть и предложил напиток из кувшина, из которого наливал себе. Жанна замерзла и с готовностью отхлебнула вина, отдававшего запахом орехов и ежевики.

Мужчина оглядел ее с тем же заинтересованным и любезным видом, что и днем:

— Ты первый раз в жизни на постоялом дворе?

Жанна непроизвольно улыбнулась и кивнула. От вина по телу ее разливалось тепло, в душу проникал покой и умиление. Она допила свой стакан. Исаак снова наполнил его.

— Мы будем ужинать, — сказал он, — уже время. Ты ведь хочешь есть?

Он говорил с ней мягко, но не так, как говорят с детьми. Это была почтительность взрослого, беседующего с равным. К этому Жанна совсем не привыкла. Он по-прежнему обращался к ней на «ты».

— Я хочу есть, — ответила Жанна с улыбкой.

— Как тебя зовут?

— Жанна.

— Ну вот, так мне и показалось.

— Что… тебе… показалось:

— Мальчишки не бывают такими чуткими и пугливыми, да к тому же не интересуются зеркалами. Что ты будешь есть?

Жанна не знала, что ответить. Ей еще никогда не приходилось есть в харчевне. Всего четыре дня назад она нашла трупы своих родителей, а ее братишка пропал. Она пустилась в путь наудачу и вот по прихоти судьбы встретилась на ярмарке с этим загадочным человеком. Она выпила полтора стакана вина и, после первого ощущения блаженной истомы, чувствовала себя совершенно растерянной. Жанна бросила на Исаака отчаянный взгляд.

Догадался ли он о ее смятении?

— Я заказал суп и каплуна. Разделишь мой ужин?

Жанна кивнула.

Ей подали суп в отдельной миске и положили ложку, а ведь до сих пор она всегда ела из одной миски с братом.

— Из каких ты краев?

— Из Бук-де-Шен.

— А где это?

— Недалеко от Ла-Кудрэ.

— А если понятней?

Жанна сдерживалась, чтобы не есть слишком быстро. Суп, в котором был лук, разваренный невесть в чем — ей чудился запах кервеля, — казался ей невероятно вкусным.

— В шести лье от Кана.

— Куда ты направляешься?

— В Париж.

Исаак поднял брови:

— Там у тебя родня?

— Нет.

Он положил на стол ложку с таким видом, будто она сказала совершеннейшую нелепость, потом достал из кармана плаща льняной платок и вытер губы.

— Ты решила покинуть Нормандию и отправиться в Париж, где у тебя никого нет?

Из глаз Жанны хлынули слезы. Он подал ей свой надушенный платок. Жанна приложила его к глазам. Исаак улыбнулся:

— Что у тебя случилось?

— Моих родителей зарезали.

Исаак подался вперед и посмотрел на Жанну так, что ей стало боязно:

— Когда?

— Пять дней назад.

Мужчина склонился над ней, и Жанне стало еще страшнее. То, что он сделал затем, повергло ее в смятение. Исаак взял ее за руку и поцеловал в ладонь.

— Англичане… — пробормотала Жанна. — Почему? Мой отец сам был англичанином.

Исаак быстро объяснил ей, что значит для всех битва при Форминьи и откуда взялись эти разбойничьи шайки. Ее поразило, как много он знает. Исаак улыбнулся.

Трактирщик принес каплуна, нож и вилку.

Не отойдя еще от поцелуя Исаака, Жанна в восторге смотрела на каплуна. Ни разу еще не доводилось ей видеть такой упитанной, так хорошо зажаренной птицы, из которой сочился пахнущий розмарином и шалфеем жир. Жанна вытаращила глаза.

Исаак воткнул вилку в птицу и стал резать ее на куски. В миску Жанны он положил кусок бедра, а потом взял мяса себе. Трактирщик с восхищением наблюдал за ловкостью Исаака. Тот заказал ему еще кувшин вина.

Жанна была очарована.

Исаак подал ей нож, чтобы отрезать нижнюю часть ножки, долил вина и подал пример: впился зубами в мясо.

Жанна принялась за свою порцию.

— Я бы оставила половину на завтра, — сказала она. Исаак рассмеялся.

— Ешь сейчас, пока не забрали, — сказал он. Она принялась за третий стакан вина. Боже, до чего вкусно!

В качестве освежающей закуски трактирщик подал им сливы в масле и уксусе.

— Отчего ты так добр ко мне? — спросила Жанна Исаака.

— Ты думаешь, для этого нужна причина? Этим вопросом она никогда не задавалась!

— А может быть, я вовсе и не добр, — сказал Исаак. — Как знать, не потому ли ты здесь, что просто мне нравишься?

Жанна удивилась и даже перестала жевать.

— А я ведь нравлюсь тебе? — спросил Исаак.

— Да. Твои глаза. Твой голос. Твоя доброта.

— Ты хочешь сказать, что мое удовольствие доставляет тебе удовольствие? — сказал он, смеясь.

Не понимая толком, в чем дело, Жанна тоже расхохоталась.

Она доела мясо и посмотрела на две косточки в своей миске.

— Что это значит — «Пражанин»?

— Что я из Праги.

— Это такой город?

— Далеко отсюда. Очень далеко. В Богемии.

— Он красивый?

— Очень красивый.

— Такой же, как Париж?

Он рассмеялся:

— Да, такой же красивый.

— Там тоже есть король?

— Да. Фридрих Третий.

— У тебя нет никакого другого имени? Только Исаак?

— Нет, отчего же. Есть. Штерн.

— Штерн, — повторила за ним Жанна.

— По-немецки это значит «звезда».

— Ты немец?

— Нет, — ответил мужчина, по-прежнему смеясь. — Я из Богемии. Я еврей.

Про евреев она слыхала однажды от отца Годфруа. В незапамятные времена евреи распяли Иисуса. Но в самом Ла-Кудрэ евреев никто никогда не видел. Для отца Годфруа евреи были худшими из рода человеческого, а вот Жанне вовсе не показалось, что Исаак достоин лишь ненависти. Совсем наоборот. Она вздохнула. Тяжело, когда приходится все время в чем-то разбираться. Больно уж много всего на свете надо узнать и понять. Жанна откинула голову. Она захмелела, и ей было хорошо.

— Где ты собралась провести ночь?

— Не знаю. В конюшне.

— У меня есть флигелек. Там потеплее, чем в дырявой конюшне.

Точь-в-точь как днем, Жанна почувствовала волнение. Но ведь флигелек и вправду лучше конюшни…

Исаак расплатился. Жанна наблюдала, как серебряные монетки ложатся на деревянную столешницу. Потом они встали и прошли сквозь толпу гуляк, которые с каждой минутой гомонили все громче. Двор все так же поливал дождь и продувал ветер. Сделав пару шагов, они оказались в том помещении, что Исаак называл «флигельком». На деле это была просторная комната. В очаге пылал огонь. На сундуке Жанна увидела зеркальце. Она не решалась даже смотреть на него. Ее сердце могло не выдержать. Жанна едва стояла на ногах от