— Ну, заходи же, — выговорила наконец Жанна.

Она с трудом перевела дух. Исаак помог ей водрузить брус на место.

— Пойдем наверх, — сказала Жанна.

Исаак шел за ней, ступая неслышно и мягко. Жанна помнила эту его манеру. Наверху Исаак устроился за столом и, не говоря ни слова, внимательно посмотрел на Жанну. Наконец он сказал улыбаясь:

— Да, теперь ты вовсе не похожа на мальчишку.

Лицо Исаака сохранило прежнюю тонкость черт, а волосы остались все такими же темными. Скулы его обозначились резче, и с лица исчезло аскетическое выражение.

— Семь лет, — сказала Жанна.

— Словно все было вчера.

Жанна предложила вина.

— Отчего ты пришел так поздно?

— Сегодня или вообще? — спросил Исаак, пригубив из стакана.

— Сегодня.

— Отец сказал мне, что тебя знают в городе. Не хотелось осложнять тебе жизнь.

— Это как же?

— Нашивкой на плаще.

— Исаак! — сказала Жанна с упреком.

— Ты, видно, думаешь, что если это безразлично тебе, то и другие считают так же. Еврей, пришедший в христианский дом, выставляет его на всеобщее обозрение еще больше, чем себя самого.

Жанна не сводила с него глаз:

— Исаак, я думала о тебе все семь лет, даже когда была замужем.

— Сейчас у тебя нет мужа?

— Он умер.

— Вот мы и оба вдовцы. Моя жена, а с ней и ребенок умерли при родах за год до нашей встречи в Аржантане.

Он снова отхлебнул вина.

— Чем ты сейчас занимаешься?

Жанна вкратце рассказала о себе, ни словом не упомянув о Матье, Франсуа Вийоне и уж конечно о Филибере Бонсержане. Правду снова не следовало открывать целиком, да к тому же до срока.

— Отец сказал мне, что ты просила совета о вложении денег.

— Он ответил, что подумает об этом.

— Так и будет.

— Исаак, почему ты пришел?

— Неиспитая вечность, — ответил Исаак, грустно улыбаясь. — Мы познали друг друга плотски, а я храню воспоминания о том постоялом дворе как о чем-то неземном и ангельском. Я вернулся… словно паломник.

— Ничего не изменилось, — сказала Жанна.

Исаак покачал головой:

— Ты все время забываешь.

— Что? То, что ты еврей?

— Мы сможем видеться только ночами. Как летучие мыши. Но ведь ты не летучая мышь.

— Исаак, ты знаешь, что останешься сегодня здесь?

Он внимательно посмотрел на нее:

— А еще я знаю, что уйду до зари.

Так долго дремавшая страсть вспыхнула словно огонь, пожирающий смолистые бревна.

Он сказал, что в Аржантане они занимались любовью как ангелы. Это была правда, и Жанна поняла, почему привязалась к Исааку: он сам был словно серафим. Его гладкое и гибкое тело казалось пронизанным звездными лучами. Он был человеком-зеркалом, огнем в ночи, лунным светом. Жанне показалось, что она может видеть его в кромешной темноте.

Она слышала, как его крылья расправляются во мраке. Быть может, когда-то и вправду было много подобных людей, и как раз про них говорится в Писании.

Она попросила его довершить недовершенное.

— Нет, — ответил Исаак, — мы не можем произвести на свет еще одну жертву.

— Какую жертву?

— Ребенка еврея.

Грусть, охватившая Жанну, быстро растаяла в потоке ночной любви.

Он закричал: «Жанна!» Фениксы взмыли в самую высь.

Его крик впечатался в ее мозг, словно надпись, выбитая на камне. Всякий раз, когда Жанна Пэрриш вспоминала его, грусть поселялась в ее сердце.