Артур вскарабкался на один из восхитительно приплюснутых архитектурных элементов в том месте, где пол сходился с потолком.
“С надеждою в сердце иди…”
– Кто-нибудь знает, почему Артуур не стоит включать бесконечно-невероятностный двигатель? – отчаянно прокричала Триллиан.
“И ты не будешь один… столкновение через пять секунд, приятно было с вами работать, ребята, Бог да хранит… Ты… не…бу…дешь… один!”
– Я спрашиваю, – кричала Триллиан, – кто-нибудь знает…
Вслед за этим раздался сокрушительный взрыв.
Глава 18
А вслед за этим корабль “Сердце Золота” безмятежно продолжил нормальный полет, заодно сменив интерьер на новый, весьма интересный. Каюта стала просторнее, а ее внутреннее убранство было выдержано в пастельных зелено-голубых тонах. В центре стояла витая лестница, она уходила в никуда и вся была увита желтыми цветами и листьями папоротника, а неподалеку от нее, под каменным пьедесталом солнечных часов, скрывался терминал компьютера. Хитроумно повернутые зеркала и светильники создавали иллюзию пребывания в теплице с видом на тщательно ухоженный сад. По бокам теплицы стояли мраморные столики на изящных витых ножках. Лишь приглядевшись, можно было увидеть на их полированной мраморной поверхности смутные очертания приборов, которые при прикосновении к ним мгновенно материализовывались. При взгляде под правильным углом зеркала отражали все необходимые показатели, хотя было отнюдь не ясно, откуда они отражаются. Но вообще все было чрезвычайно красиво и эффектно.
Раскинувшийся в плетеном кресле Зафод вальяжно спросил:
– Что за дела?
– Я всего-навсего сказал, – пояснил Артур, отдыхавший возле бассейна с рыбками, – что там есть этот самый бесконечно-невероятностный переключатель, – и он неопределенно помахал в направлении того места, где раньше был переключатель. Теперь его заменило некое растение в горшке.
– Но где мы? – вскричал Форд. Он сидел на ступеньке витой лестницы, держа в руке охлажденный “Пан Галакт”.
– Думаю, там же, где и раньше, – сказала Триллиан, ибо зеркала в этот момент дружно показали унылые ландшафты Магратеи, неутомимо проносившиеся внизу.
Зафод вскочил с кресла.
– А куда делись ракеты? – спросил он.
В зеркалах появилось новое и на этот раз удивительное изображение.
– Кажется, они превратились, – неуверенно проговорил Форд, – в вазу с петуниями и в очень-очень удивленного кита…
– С коэффициентом невероятности, – влез в разговор нимало не переменившийся Эдди, – восемь миллионов семьсот шестьдесят семь тысяч сто двадцать восемь против одного.
Зафод уставился на Артура.
– Сам придумал, землячок? – спросил он.
– Я только, – промямлил Артур, – подумал…
– Очень, знаешь ли, хорошо подумал. На секунду включил невероятностный двигатель без защитных экранов. Дружок, да ты спас нам жизнь, понимаешь ли ты это?
– О, – заскромничал Артур, – в самом деле, это пустяки…
– Пустяки? – повторил Зафод, – тогда забудем. Компьютер, снижаемся.
– Но…
– Я сказал, забудем.
От всеобщего внимания почему-то ускользнуло еще одно событие, а именно тот факт, что вопреки всякой вероятности на расстоянии нескольких миль от поверхности чужой планеты был вызван к существованию спермацетовый кит.
И, поскольку такое положение кита не является вполне закономерным, бедное невинное создание практически не имело времени на осознание себя китом, прежде чем оно осознало, что более таковым не является.
Ниже представлена полная запись мыслей несчастного животного от момента, когда оно начало свою жизнь до момента, когда оно ее закончило.
“Ах!… Что происходит?” – подумал кит.
“М-м-м, извините, а кто я?
Эй?
Зачем я здесь? И какова моя цель в жизни?
А что, собственно, я имею в виду, спрашивая, кто я?
Так, спокойно, давайте разберемся… О! Интересное ощущение, что это? Какое-то… сосущее, трепещущее чувство в моем… моем… мне, видимо, надо найти для всего подходящие названия, если я хочу как-то преуспеть в том, что, для того, что я назову определенностью, я назову миром, так что давайте назовем это моим животом.
Прекрасно. Оооой, оно становится такое сильное. И, ой, что это за свистящий грохот, несущийся мимо моей, я вдруг решил назвать ее, головы? Может быть, я назову это… ветром! Хорошее имя? Сойдет… может, я потом придумаю другое, когда пойму, для чего этот ветер. Наверно, он очень-очень важный, потому что его так чертовски много. Эй! А это что за штука? Это… давайте назовем это хвост – да, хвост. А-ах! Я могу им размахивать, как здорово – так!так! Фьюх! Фьюх! Вот это здорово! Не знаю, для чего это, вроде бы ни для чего, но я потом выясню. Так. Получил ли я хоть сколько-нибудь ясную картину происходящего?
Нет.
Ну и ладно, зато как здорово, так много вещей, о которых все надо узнать, так много всего впереди, я просто дрожу от нетерпения…
Или это от ветра?
Что-то его и правда очень много вокруг, да?
И еще – О! А это что за штука надвигается на меня так быстро? Очень-очень быстро. Такая большая и плоская и… нужно какое-нибудь большое широкое слово… углая…руглая… круглая! Я назову это – земля! Вот! Хорошее название – земля!
Будет ли она мне другом?”
После того, как раздался влажный шмяк, наступила тишина.
Как ни удивительно, единственной мыслью, посетившей вазу с петуниями, было: “Опять?! О нет, только не это”. Многие уверены, что, если бы мы знали, почему ваза с петуниями подумала именно так, мы могли бы понять природу вселенной гораздо лучше, чем понимаем сейчас.
Глава 19
– Мы что, и робота берем с собой? – спросил Форд, неодобрительно косясь на Марвина, неловко скрючившегося в углу под маленькой пальмой.
Зафод отвлекся от зеркальных экранов, показывавших панорамный вид унылых ландшафтов, куда к этому времени приземлился корабль.
– Андроида-параноида? – уточнил он, – да, берем.
– На кой нам маниакально-депрессивный робот?
– Вы думаете, от этого будет плохо вам, – Марвин словно обращался к только что занятому постояльцем гробу, – а вот что делать, если маниакально-депрессивный робот – ты сам? Не трудитесь отвечать, я в пятьдесят тысяч раз умнее вас, а все равно не знаю ответа. У меня голова болит, когда я пытаюсь мыслить на вашем уровне.
Триллиан выскочила из своей каюты.
– Мои белые мыши сбежали! – закричала она.
Выражение глубокой обеспокоенности по поводу этого печального обстоятельства не соизволило появиться ни на одном из лиц Зафода.
– В задницу твоих белых мышей, – сказал он.
Триллиан сверкнула возмущенным взором и удалилась.
Возможно, ее слова удостоились бы большего внимания, если бы было общеизвестно, что на планете Земля человеческие существа являлись лишь третьей наиболее разумной формой жизни, а не (как обычно утверждалось независимыми обозревателями) второй.
– Добрый день, мальчики.
Голос был всем смутно знаком, но все же он был другой. В нем появилась материнская нотка. Голос заявил о себе в тот момент, когда путешественники приблизились к выходному шлюзу, который должен был выпустить их на поверхность планеты.
Все переглянулись в недоумении.
– Это компьютер, – объяснил Зафод. – Я обнаружил, что у него есть запасное “я” для критических ситуаций. Подумал, может, так он будет получше.
– Сегодня, ребятки, наш первый день на новой, незнакомой планете, – продолжал новый Эдди, – так что надо хорошенько укутаться и помнить – ни в коем случае нельзя водиться со всякими гадкими-прегадкими пучеглазыми монстрами.
Зафод нетерпеливо похлопал по выходному люку.
– Прошу пардону, – сказал он. – Может, мы как-нибудь сами разберемся?
– Так! – грозно рявкнул компьютер. – Кто это сказал?
– Пожалуйста, открой входной люк, будь любезен, компьютер, – попросил Зафод, стараясь не раздражаться.
– Не открою, до тех пор, пока тот, кто меня перебил, не признается, – настаивал компьютер, четко выговаривая слова.
– О Боже, – пробормотал Форд, упираясь головой в перегородку. Он начал считать до десяти. Он всегда боялся, что в один прекрасный день разумные формы жизни разучатся это делать. Только посредством самостоятельного счета живые существа могут продемонстрировать компьютерам свою независимость.
– Итак, – напомнил о себе непреклонный Эдди.
