— Бернард, у тебя замшелые представления о некоторых вещах. В наши дни, в наш век не имеет никакого значения, что у ребенка только один родитель.

Он пропустил ее слова мимо ушей. Или не слышал, потому что обратился к официанту, появившемуся из-за колонны. И только после того, как заказал ей перье, а себе виски, Бернард вернулся к прерванному разговору.

— Ребенок не должен иметь только одного родителя, — заявил он, откидываясь на спинку стула и впиваясь в нее острым взглядом. — Правда, допускаю, что некоторым несчастным малышам за всю жизнь так и не довелось увидеть своего папу. Но мой ребенок никогда не окажется в их числе.

— Боже, разве я говорила, что собираюсь лишить тебя права навещать его! — воскликнула Элина, пожалев, что вступила в спор. В принципе она была с ним согласна, хотя ей приходилось выбирать: либо продолжать упираться, либо учитывать, что с ней сидит далеко не безразличный ей человек.

Даже высокомерие и вызывающая властность Бернарда не умаляли его привлекательности. Ей очень хотелось, чтобы в нем проявилась мягкость, которая наверняка скрывалась под оболочкой пиджака из верблюжьей шерсти и белоснежной туго накрахмаленной рубашкой.

Элина вздохнула. На этот раз все противоречивые мысли, которые не давали ей уснуть прошлой ночью, выплеснулись наружу. Она протестующе подняла руку.

— Жениться мы не должны, несмотря на появление ребенка. Ты не будешь участвовать в его воспитании, — заявила она, повышая голос.

Бернард продолжал бесстрастно смотреть на нее.

— Хорошо, мы не поженимся, — произнес он, растягивая слова.

От его слов она оказалась в положении боксера, которому досталось ниже пояса.

— Не поженимся?

Он покачал головой и подозрительно мягко улыбнулся.

— Нет. Поскольку ты относишься к этой идее с опаской, я беру на себя ответственность за воспитание ребенка.

— Но это же мой малыш. Я его мать!

— А я его отец, — возразил он с подчеркнутой жесткостью.

— На что ты намекаешь, Бернард?

— Намекаю? — засмеялся он. — Я ни на что не намекаю, Элина. Я просто заявляю тебе, что беру на себя все обязанности по его опеке и предоставляю тебе право навещать его.

Она не ожидала, что он сделает такой ход, она даже не могла предположить, что все так обернется.

— Ты уверен, что мужчина сможет самостоятельно заняться воспитанием? Этому никогда не бывать.

— Ошибаешься, — спокойно ответил он. — В наши дни в этом нет ничего необычного. Нормальные отцы пользуются теми же правами, что и матери.

— Ты никогда не убедишь суд своими аргументами.

— А я и не собираюсь. Я просто создам для ребенка самую благоприятную обстановку, приглашу няню с отличной репутацией, экономку, устрою все на высшем уровне, что тебе сделать не по силам. Уверен, ознакомившись с такими условиями, судья будет рад предоставить мне право опеки.

— Но дело не только в деньгах, Бернард, — прошептала Элина. — Ты же не можешь купить ребенка?

— Напротив, Элина, — ни капельки не стыдясь, проговорил он. — Купить можно абсолютно все, включая и судью. Для этого нужно только иметь деньги, а они у меня есть.

— Ты хочешь меня запугать?

Он наклонился вперед, как заговорщик, который собирается сообщить нечто очень важное.

— Ты плохо меня знаешь. Если б знала, то поняла: меня очень трудно переубедить. Уж если я что-то задумал, то довожу любое дело до конца. И это хорошо известно тем, кто когда-либо становился у меня на пути.

Да он самый большой подлец, с которым ей приходилось сталкиваться! Кровь стремительно пульсировала у нее в венах, щеки горели, спина стала влажной, а сердце сдавил страх.

— Я никогда не откажусь от своего ребенка!

— Тогда ты должна выйти за меня замуж, ибо у тебя есть одна-единственная альтернатива.

Она оказалась в тупике. Но мысль о предстоящем браке мучила ее. Если она выйдет замуж, то свяжет свою судьбу со ставшим ей ненавистным Бернардом Дэниелом. Как быть? Она припомнила любимое выражение Филлис: «Плыви себе спокойно по течению», — говаривала подруга. Следовательно, нужно собрать всю свою энергию в кулак, отмести все, что ее тревожит, и создать что-то из ряда вон выходящее, невероятное, без любви и счастья, стать беззаботной и поплевывать на трудности.

И все же это не выход. Он шантажирует и запугивает ее.

Внезапно в ней вспыхнула острая ненависть к этому человеку. Элина возненавидела его невозмутимый цинизм, его уверенность в победе, несмотря на все возражения, которые она выдвигала. Ей стала противна даже его мужская привлекательность, его длинные аристократические пальцы, пушистые темные ресницы, скрывавшие выражение его глаз, ничего не значащая улыбка, кривившая его жесткий обаятельный рот.

— Хорошо! Я выйду за тебя замуж, но превращу твою жизнь в сущий ад, — как можно бодрее заявила она, но в ее голосе дрожали слезы.

Он вытянул вперед обе руки, разжал ее сжатые в кулачки пальцы, нежно погладил каждый. Будь это вчера, она бы расценила это как ласку. Но сейчас, после того, что произошло, это было похоже на издевательство.

— Значит, выйдешь? — мягко спросил он.

— Да, — сказала она, высвобождая свои пальцы. — Выйду, выйду, Бернард.

Он чуть прищурился и окатил ее холодным взглядом своих зеленых глаз.

— Нет, моя дорогая, такому браку не бывать. Он отрицательно скажется на нашем ребенке, мы не сможем создать здоровую обстановку, а ты хочешь, чтобы ему было хорошо.

— Ей, — запротестовала она. Элине не хотелось сына. Сыновья, вырастая, превращались во властолюбивых и бессердечных мужчин.

— Хорошо, ей, — согласился Бернард. — Итак, какие еще имеются возражения или мы снова придем к выводу, что брак — самый лучший выход в данной ситуации?

— А что, если я приложу все старания и ты, оказавшись связанным со мной, будешь несчастлив? — поинтересовалась она, пытаясь ухватиться за соломинку.

Он рассмеялся. Его смех странно сочетал в себе веселость и раздражение.

— Разве тебе не известно, что тот, кто ищет неприятности, обязательно их получает?

— Но между нами нет любви, — выложила она последний аргумент, обретя смелость для того, чтобы обнажить фатальный изъян в их отношениях.

— Это так. Но, как я сказал еще вчера, все можно поправить. Когда ты на что-то надеешься, ты превозмогаешь все трудности.

О, как же она его ненавидела! Ненавидела до такой степени, что готова была убить еще до того, как высохнут чернила на их брачном контракте.

Ей захотелось пробить хоть чуточку брешь в панцире его самоуверенности, скажем, задать ему вопрос, эдакий маленький вопросик: «А не так ли ты настаивал и на браке с Сильвией? И не потому ли она решила сбежать от тебя?»

В гневе она решилась-таки задать ему этот «вопросик», но тут же пожалела об этом.

Лицо его окаменело. Только в глазах мелькнул недобрый огонек.

— Мои отношения с Сильвией тебя не касаются!

Элина почувствовала себя не в своей тарелке. Глупо думать, что она сможет его уязвить. Она никак не могла повлиять на него — ни ее любовь, ни ее ненависть не трогали Бернарда.

Ну да, все свои нежные чувства он отдал Сильвии. На долю Элины осталась лишь горечь утерянной настоящей любви. Если бы она была мстительной, она бы в тысячу раз усилила его боль. Она рассказала бы, как его невеста изменяла ему на Сент-Юлиане. Она бы сделала все, чтобы унизить его, как он унизил