– Ты его любила?
– Какое-то время.
– Ты всех любила, с кем спала?
– А что тебя удивляет? Спать без любви вообще безнравственно. По-моему…
– Значит, это правда?
– Что?
– Люля – это понятие. Это образ жизни.
– Сколько лет было твоей жене, когда вы встретились?
– Шестнадцать.
– А мне тридцать четыре. Я ведь не могла сидеть сжав колени. Я искала.
– И нашла. Дурака. Какой же я дурак…
Люля молчала.
– Я переоценил свои возможности. Я не могу жить с женщиной, с которой переспал весь город. Я ухожу.
Месяцев свернул во двор, остановил машину. Он не мог дальше ехать.
Люля заплакала.
– Я все тебе оставлю. Только рояль заберу.
Люля продолжала плакать. Она снимала со щек слезы и смотрела на пальцы.
– Ну что ты плачешь? – Месяцев чувствовал свое сердце.
– Мне страшно… – проговорила Люля. – Что-то случится… Что-то случится, и все кончится. Я не вынесу.
Месяцев обнял ее, розовую, чистую, желанную.
Люлин каблук попал на гудок. Машина гуднула, как олень в лесу. Трубный зов пронзил московский дворик.
Ночью поднялся ветер. Деревья шумели с такой силой, будто начался ливень. Но ливня не было. Просто шумели деревья.
Ирина встала. Набрала номер. Занято.
Она позвонила Зине, которая жила в соседней квартире через стенку с Аликом. Зина – свой человек. Бесхитростно сообщала, когда за стеной драка… Когда приходила милиция… У Зины рос свой Алеша, и тоже без отца. Это их объединяло: женское одиночество и материнская тревога. А все остальное на этом фоне казалось несущественным.
– Зина, я вас очень прошу… Позвоните в дверь к Алику, – попросила Ирина.
– А сколько времени? – хрипло спросила Зина.
– Я не знаю.
– Сейчас, – сказала Зина, помолчав.
Ирина ждала. Время остановилось.
– Никто не открывает, – отозвалась Зина.
– Странно… Телефон занят, а никого нет.
– Трубку плохо положили, – объяснила Зина.
Ирина ухватилась за эту мысль. Алик не открывает, потому что он не один. Так уже бывало. А занято потому, что неплотно положена трубка.
Ирина уснула, и ей приснился Алик. Он прошел мимо нее не видя. Не то чтобы не замечал. Не видел, как будто находился в другом измерении.
Ирина встала. Оделась.
Лифт не работал, и она пошла пешком.
Дверь была закрыта. Она позвонила. Постучала. Еще раз позвонила долгим, непрекращающимся звонком. Приложила ухо к двери. Тихо.
Позвонила в соседнюю дверь. К Зине. Там долго шаркали, потом возникла заспанная Зина.
– Можно я воспользуюсь вашим балконом? – спросила Ирина.
Их квартиры имели общий балкон, разделенный перегородкой.
Зина соображала, должно быть, просыпалась.
– Сейчас я Алешу попрошу, – отозвалась Зина и пошла в глубину квартиры.
Алеша, пятнадцатилетний мальчик, встал и вышел на балкон. Серый рассвет был похож на сумерки. Алеша отметил, что переход от света к тьме и, наоборот, от тьмы к свету выглядит одинаково. Алеша понял свою задачу и знал, как это сделать. Он легко перекинул себя через балконную перегородку и оказался против двери Алика. Балконная дверь закрыта. Алеша ударил по стеклу. Образовалась дыра с рваными краями.
– Осторожно, – попросила Зина.
– Идите на лестницу, – предложил Алеша. – Я открою вам дверь изнутри.
Зина и Ирина вышли на лестничную площадку. Ждали. Дверь открылась. Ирина первой вошла в квартиру.
Мертвый Алик лежал в прихожей. Над ним висела трубка.
Зина прошла в комнату. В кресле сидел Андрей – красивый. И мертвый.
Ирина не шелохнулась. Стояла и смотрела.
– Надо вызвать «скорую», – сказала Зина.
Машина приехала очень быстро. Должно быть, ночью вызовов мало и дороги свободны.
Мальчиков забрали в морг.
– Передозировали наркотики, – сказал врач. – Это, к сожалению, бывает очень часто.
– Бедная мать… – проговорила Зина.
– Бедный Алик, – поправил Алеша.
– Алику уже все равно, – заметил врач.
Врач привык к смертям. Смерть входила в профессию или, как сейчас говорят, в бизнес. Значит, смерть входила в бизнес.
Хоронили через два дня. Похоронами занималась Люля, потому что больше оказалось некому. Ирина лежала как неодушевленный предмет. От нее не отходил врач. Лидия Георгиевна продолжала смотреть в свою точку. Ани не было в Москве. Они с Юрой уехали на Кипр. Сейчас все ездили на Кипр.
У Люли оказался знакомый священник. Алика отпевали по русскому обычаю.
В изголовье стояли Месяцев и Ирина. Месяцев видел лицо своего сына, лежащего в гробу, но не верил, что он мертвый. Ему казалось, что это какое-то недоразумение, которое должно кончиться. Бывают ведь необъяснимые вещи вроде непорочного зачатия. Где-то самым верхним слоем мозга Месяцев понимал, что его сын умер. Его хоронят. Но это не проникало в его сознание. Месяцев стоял спокойный, даже величественный. Ирина почему-то меняла головные уборы: то надевала кружевную черную косынку, то новую шапку из лисы. Шапка увеличивала голову, она была похожа в ней на татарина.
Народу набралось очень много. Месяцев не понимал, откуда столько людей. Была почти вся консерватория, школьные друзья Алика, Люля и ее знакомые. И даже мелькнуло лицо театрального администратора. Может быть, он участвовал в организации похорон.
Месяцев увидел Льва Борисовича, своего старинного друга, жалкого и заплаканного. Месяцев дружески подмигнул ему, чтобы поддержать. Глаза Льва Борисовича наполнились ужасом. Он решил, что Месяцев сошел с ума.
Люля скромно стояла в дверях в своей шубе из черной норки. Ее сумочка была набита лекарствами. На всякий случай.
Неподалеку от Люли стояла ее подруга Инна в лисьем жакете. К Инне подошла Муза Савельева и сказала:
– А вы зачем пришли? Какая бестактность. Дайте матери сына похоронить.
Подруга поняла, что эти слова относятся к Люле, но промолчала. В глубине души она осуждала Люлю. Могла бы дома посидеть. Но Люля как бы показывала общественности, что Месяцев – с горем или без – это ее Месяцев. И она сторожила свою добычу.
Священник произнес над гробом какие-то простые и важные слова. Он сказал, что на все воля Божия. Значит, никто не виноват. Так распорядились свыше. И что когда-нибудь все встретятся в Царствии Божием и снова будут вместе. Месяцев зацепился за это слово: встретятся… И все, что происходило вокруг, он воспринимал как временное. Люди пришли, потом уйдут. А он будет ждать встречи с Аликом.
Дома, в его шестидесятиметровом кабинете-студии, были раскинуты столы для гостей. Люля все организовала. А у Ирины в доме стол для ее гостей. Зина помогала. Пришлось делить знакомых и друзей. Некоторые отошли к Ирине и разделили ее горе. Большая часть отошла к Игорю и села за его стол.
Месяцев присутствовал и одновременно отсутствовал. Его не было среди гостей. Иногда выныривал, как из глубины, и вместе с ним выплывало одно слово: затоптали.
Когда все ушли, он лег лицом к стене и стал ждать.
Дни набегали один на другой. Месяцев не замечал разницы между днем и ночью. Как за полярным кругом. Ему было все равно.
Люля требовала, чтобы он поехал к знакомому психоаналитику. Но Месяцев знал, что скажет психоаналитик. Он выбрал день и отправился к священнику.
– Я устал переживать смерть своего сына, – сказал Месяцев. – Я хочу к нему.
– Это бессмысленно, – спокойно сказал священник. – Вас не примут раньше положенного вам срока.
– Это как? – не понял Месяцев.
– Ну, на мирском языке: будете ждать в приемной.
– А там нельзя курить… – мрачно пошутил Месяцев.
– Что-то в этом роде. Ваша душа будет маяться так же, как здесь.
Месяцев помолчал.
– А ему было больно?
– Я думаю, нет. Я думаю, он не заметил, что умер.
Месяцев поверил священнику. У него было приятное широкое лицо и никакой фальши в голосе. Месяцев не мог выносить фальши и все время боялся, что с ним начнут говорить об его горе.
– Значит, что? Ждать? – спросил Месяцев.
– Жить, – сказал священник.
Прошел год.
