А если ты хотя бы раз ткнешь пальцем меня в живот, я сверну тебе шею.

Веселый огонек горел в глазах кагана. Врач зевнул так, что едва не вывихнул челюсть.

— Разбуди меня, если что-нибудь случится, — попросил он Толаи.

Шаман торжественно кивнул.

Растолкав Скилицеза и Гуделина, дремавших у костра, Горгид поспешил с ними к юрте, где размещалось видессианское посольство.

— Я лично рад, что старый Аргун выбрал союзниками нас, а не йезда, — сказал чиновник.

Скилицез хмыкнул.

— Счастлив это слышать.

Гуделин осторожно огляделся вокруг, чтобы убедиться, что здесь никто больше не понимает по- видессиански.

— Я просто подумал: выбери он Боргаза, я мог бы сотворить глупость… Составить… э-э… какую- нибудь речь… Ну, достаточно вескую, дабы понудить его изменить решение… — Толстый бюрократ многозначительно похлопал себя по увесистому животу. — Мне почему-то кажется, что я сгорел бы не так быстро, как Боргаз. Слишком много жирка! — Он содрогнулся при одной только мысли об этом.

— Гонец? — повторил Скавр.

Фостий Апокавк кивнул. Трибун раздраженно проворчал что-то и наконец взорвался:

— Не желаю я больше видеть никаких гонцов! Они приносят только плохие новости! Если он явился не от самого Фоса, я съем его без соли. А если какой-нибудь мелкопоместный владетель опять решил пожаловаться на то, что мои солдаты перенесли с места на место двух его овец, пусть разбирается сам.

Апокавк хитро улыбнулся этим словам, которые звучали почти святотатственно.

— Ну, не Фос… Но тот, кто сразу после Фоса, — проговорил Апокавк на хорошей латыни. Он искренне верил в Бога Империи, но во всем остальном старался поступать как настоящий римлянин. По большому счету, с римлянами Апокавк был в лучших отношениях, чем со своими соотечественниками.

Почесав длинный, гладко выбритый подбородок, Апокавк задумчиво пояснил:

— Он от Императора.

— От Туризина! — Марк вскочил. — Я уже почти оставил надежду получить весточку от Гавра. Ну беги, зови скорей гонца.

Апокавк отдал честь и вышел из кабинета Скавра (некогда это была приемная губернатора).

Трибун уставился в окно. По стеклу сползали капли дождя. Гонец вошел через несколько минут. Его широкополая шляпа, волосы и борода промокли насквозь: высокие сапоги были забрызганы липкой грязью. От него несло тяжелым запахом конского пота.

— Сильный дождь. Рановато для этого времени года, — заметил Марк сочувственно. — Глоток вина?

Гонец благодарно кивнул. Римлянин зажег от свечи маленький светильник, заправленный оливковым маслом, который стоял в углу стола. Он подержал над языком пламени запечатанную воском ткань, которой было закрыто горлышко медного кувшина. Императорский посланец поднес кружку ко рту, вдохнул, наслаждаясь букетом. Первую кружку он опорожнил залпом, чтобы скорее согреться.

— Возьми еще одну, — сказал Марк. — Насладись вином по-настоящему.

Видессианин налил себе еще:

— Благодарю. Теперь я чувствую себя намного лучше. Жаль, что моя бедная лошадь не пьет вина.

Скавр подождал, пока гонец поставит на стол пустую кружку:

— Так что ты привез мне?

Гонец торжественно передал трибуну послание, свернутое в трубку. Письмо было завернуто в промасленный шелк и закрыто с обоих концов деревянными пробками. Пробки, в свою очередь, были залиты воском и запечатаны личной императорской печатью с изображением Фоса.

— Все это сберегает письмо от влаги, понимаешь? — пояснил гонец.

Скавр взломал печати и развернул пергаментный свиток. Чтобы удобнее было читать, он положил документ на мраморный стол, придавив верхнюю часть свитка кружкой, а нижнюю — бухгалтерскими счетами.

Марк сразу узнал руку Туризина — почерк был простым, с сильным нажимом. Текст также не отличался замысловатостью и не содержал в себе ничего цветастого — этой особенностью видессианского стиля обычно грешил Дракс.

“Туризин Гавр своему капитану Марку Амелию Скавру — привет.

Идиоты с чернильной душой куда-то засунули твое письмо, в результате оно затерялось, и я только недавно сумел его прочесть. Мои поздравления! Сделано отлично. Ты послужил мне лучше, чем я надеялся. Некоторых твоих намдалени я отправил наслаждаться зимними радостями в гарнизонах на реке Астрис. Других обменяю на моих солдат, захваченных в плен корсарами. Это потребует времени, поскольку я выбил их с материка без больших потерь. Однако я опасаюсь, что пиратские набеги будут время от времени повторяться на всем протяжении нашей морской границы на востоке. Я верну гражданам Гарсавры золото, которое ты одолжил у них, и сделаю это со всевозможной быстротой. Полагаю, ты взял с них расписки. (Марк улыбнулся: Туризин ядовитенько прошелся по его короткой бюрократической карьере.) Отправь в столицу Дракса и остальных вожаков мятежа — немедленно. Не бери большого конвоя, только необходимое количество солдат, дабы пленные не удрали. Ни в коем случае нельзя ослаблять гарнизон Гарсавры. Возглавь конвой сам. Я желаю видеть тебя в столице и вознаградить по справедливости. У твоего старшего офицера довольно ума и опыта, чтобы удерживать город во время твоего отсутствия.

Будь здоров!

Подписано в городе Видесс, через девятнадцать дней после осеннего равноденствия”.

Марк быстро прикинул в уме сроки, взглянул на гонца.

— Всего шесть дней назад? Ты добрался быстро. По такой-то грязи!..

— Благодарю. Ответ будет?

— Нет смысла. Ты прибудешь в столицу за несколько дней до меня. Передай Его Величеству, что я выполню его приказ. Этого будет достаточно.

— Передам. Могу я побеспокоить тебя еще немного и попросить сухую одежду?

— Ха! Конечно, это пара пустяков, — заявил Гай Филипп. — Йезды вряд ли смогут слишком часто устраивать набеги в эту зиму. Разве что научат своих лошадей плавать. — Ухмылка показалась на лице ветерана. — Кстати, о плавании. Тебя ждет большое удовольствие — длительный заплыв по жидкой грязи в компании с намдалени.

— Лучше не напоминай мне об этом, — простонал Марк. Он истосковался по добротным римским дорогам. Римляне строили дороги на насыпях, по краям более высокие, чем в середине, чтобы грязь и снег не натекали на саму дорогу. Эти дороги были вымощены плоскими квадратными камнями.

Каждую весну и осень с наступлением сезона дождей грунтовые дороги Видесса превращались в месиво грязи. То обстоятельство, что они были мягче и удобнее для лошадей, чем римские, никак не могло, по мнению трибуна, искупить того обстоятельства, что по три-четыре месяца в году они были совершенно