Красивое лицо юноши потемнело от гнева, когда он посмотрел на Виридовикса. Особенно потому, что за спиной кельта сиял Ариг. Но когда Дизабул увидел Батбайяна…
— Неужто мне цена меньше, чем какому-то косматому?! — зло заговорил он. Аргун жестом велел сыну молчать.
— Продолжай, Красная Грива, — сказал каган кельту.
— Недурно, недурно!.. — весело засмеялся Аргун, когда Виридовикс поведал о фокусе с коровами, которыми запугивал бандитов Варатеша.
Теперь Виридовикс и Батбайян говорили поочередно, описывая события, послужившие началом войны против бандитов и их союзников. Каган задал несколько вопросов о самой битве. Слушая описание катастрофы, изложенное во всех деталях, грек думал: слишком уж все это напоминает разгром при Марагхе. Чары Авшара, какой бы сильной ни была магия колдунов, сражающихся на стороне его врагов, не теряются в горячке боя. Воины Авшара могли сражаться со своими противниками на равных, но магия князя-колдуна в любом случае обеспечивала им победу.
Кочевник рассказал и о том, что произошло после победы Варатеша. Аршаумы впервые в жизни поняли, что напрасно гордились выдержкой и суровостью. Они поневоле утратили свою знаменитую невозмутимость, когда Батбайян заговорил о бесконечных раскаленных щипцах. Хамор рассказывал ровным голосом, словно повествуя о каком-то незнакомце.
Виридовикс добавил к картине несколько штрихов, описав жестокую игру победителей с надеждами униженных врагов и то, как Таргитай умер на месте, когда ему открылась страшная правда.
Горгид слушал с ужасом, но без удивления. Он мгновенно поставил диагноз отцу Батбайяна: апоплексический удар. Как будто это имело сейчас какое-то значение.
После всего, что только что прозвучало, история об уничтожении всего клана прозвучала почти как счастливая развязка. Слишком много страданий. Но Виридовикс снова вспомнил о Сейрем, и его едва затянувшиеся душевные раны открылись. Боль потекла, как кровь.
— Итак, — заключил Батбайян, — Варатеш, чтоб его с ног до головы обгадили духи, захватил Пардрайю. Авшар с ним. Во всяком случае, так мне казалось, пока я находился в плену. По сравнению с ним, — Батбайян бесстрашно взглянул в лицо Аргуна, — даже вы, аршаумы, для меня — посланцы добрых духов. Мы пришли просить о помощи. Захотите вы помогать нам или нет — решайте. — Хамор оглядел стоявших вокруг воинов и добавил сухо: — Вы и без того шли на восток, и я вам для этого не нужен.
Аргун задумчиво теребил бородку.
— Это тот самый Авшар из Йезда, о котором ты говорил? — спросил каган Горгида.
— Да, — ответил грек. Его товарищи кивнули.
Каган сказал:
— В любом случае я не собирался оставлять от Йезда слишком много. Твой колдун станет еще одной юртой, которую мы повалим! — Аргун скрестил на груди руки. Он казался сильным, уверенным в себе вождем, которому незнакомо поражение. Аршаумы радостно завопили. Они тоже не сомневались: единственным исходом их битвы с хаморами и прочими недочеловеками может быть только победа! Видессиане, которые знали страшные чары Авшара не понаслышке, были настроены куда менее оптимистично. Однако большого смысла расхолаживать аршаумов они не видели.
— Это все равно что объяснять глухому, что такое гармония, — пробормотал Гуделин. — Рано или поздно они убедятся на своей шкуре.
— Рано или поздно, — мрачно согласился Горгид. Он не раз уже предостерегал Аргуна о страшной силе, с которой тот может столкнуться. Теперь врач все лучше и лучше понимал Кассандру.
Зимний день короток. Метель не унималась. Все это заставило армию остановиться.
— Ты не будешь против, если я предложу тебе заночевать в моей палатке? — спросил Горгид Виридовикса. — Видишь ли, мне надо бы убедиться, что ты здоров… Мне просто не верится, что ты еще жив! Знаешь, я хочу тебя осмотреть.
Любопытство, как ничто другое, помогло греку преодолеть усталость.
— Представь себе, цел и невредим, и все благодаря тебе, — отозвался кельт и легонько толкнул грека под локоть. — А ты, значит, хочешь меня
Если бы подобную шутку отмочил кто-нибудь другой, грек, пожалуй, испугался бы. Но сейчас она почему-то доставила ему удовольствие:
— Ты себе льстишь, верзила.
— Да что ты говоришь? — усмехнулся галл, помогая устанавливать палатку. — А эта палатка получше, чем та, что была у нас. Нет уж, давай-ка вобьем колышки получше.
Горгид довольно ловко обращался с огнивом и трутом. Вскоре он развел небольшой костер из кизяка. После ужина он все-таки взял кельта за запястье. Пульс бился ровно и сильно. Когда огонь согрел воздух, грек попросил друга снять полушубок и тунику и прослушал легкие. И снова — ничего: грек так и не услышал влажного хлюпанья, характерного для воспаления легких. Наконец он ощупал руки и ноги кельта, его уши, нос, желая убедиться в отсутствии признаков обморожения.
— Ты отвратительно здоров.
— Исключительно по твоей вине. Так что нечего меня пилить, ты, коновал.
— Насмешник. Однако, не будь ты таким здоровенным жеребцом, ты бы отбросил копыта задолго до того, как я смог до тебя добраться.
И снова гордость и радостное изумление осветили лицо грека. Он наконец-то добился того, что пытался сделать так долго и безрезультатно!
Виридовикс поспешно оделся. В палатке было отнюдь не жарко. Хлебнул кумыса. После нескольких месяцев степной жизни он уже едва ощущал кислый привкус. Кумыс, если к нему привыкнуть, оказался довольно приятным напитком.
— Ну вот, — сказал Виридовикс, — мы рассказали тебе все, что с нами случилось. Теперь поведай-ка старому бродяге, как вы тут справлялись без меня.
Грек послушно начал рассказывать. Они разговаривали почти всю ночь под неумолчное завывание ветра. Слушая, Виридовикс думал о том, что эти несколько месяцев прошли для Горгида не без пользы. В голосе врача то и дело проскальзывала горечь, но появилась теперь и уверенность в себе. Маленький грек будто осознал значимость своих профессиональных познаний. Со дня смерти Квинта Глабрио галл еще не видел его таким… а может быть, кстати, и никогда не видел.
— Помнишь наш старый спор? — Горгид вдруг сменил тему разговора. — Тот, что был у нас с тобой два года назад, вскоре после того как мы очутились в Видессе?
— Какой? — спросил Виридовикс, ухмыляясь и зевая во весь рот. — У нас их было много, всех не упомнишь…
— Возможно. Нет, я имею в виду наш разговор о войне. Ты говорил, что в ней немало радости и удовольствия…
Задумчивая улыбка исчезла с лица Виридовикса.
— А, вот ты о чем!.. — произнес он тяжело и шумно выдохнул через густые усы. — Боюсь, ты был тогда прав. Война — жестокая и грязная вещь, а слава — пустое слово. Разложившийся труп никогда не узнает, кто победил в битве.
Горгид уставился на кельта, онемев, как будто на плечах его собеседника вдруг выросла вторая голова. И эти слова он слышит от неистового рубаки, от варвара, который наслаждался битвой, как вином и любовью?
— Ну и дела… Странно, что ты говоришь об этом… — начал было врач и вдруг остановился. Впервые он посмотрел на своего друга так внимательно. До этого его интересовало только физическое здоровье галла. Теперь же он взглянул на него по-настоящему и увидел глубокое душевное страдание, притаившееся в глазах, в резких морщинах в углах рта. — У хаморов ты пережил что-то более страшное, чем поражение в бою! — вырвалось у грека. — Кого ты потерял?
— Ты, как всегда, всех видишь насквозь. — Виридовикс вздохнул. — Девушка, сестра Батбайяна. Она умерла. К сожалению, недостаточно быстро. — Он помолчал немного и добавил еле слышно: — И часть моего сердца умерла вместе с ней. Какой же смысл во всем остальном? Я потерял все, когда увидел ее, бедную пташку, убитой. Нет смысла. Нет. Я так легко проливал кровь… Два года назад я был не прав и
