горячи.
- В самом деле? - Заинтересовался Лопатин.
- Император пришел к простым подданным, ненадолго, но пришел. Но ладно это - как он себя повел! Помните, вон там за столиками вчера сидела шумная компания?
- Конечно. Мы с вами потом не выдержали и присоединились к ним.
- Верно. А за час до того, Александр туда подсаживался.
- Что?! - Лопатин выразил полное удивление.
- Именно! Подсел. Поговорил. Спросил о проблемах. О жизни. Выпил с ними стопочку за их здоровье, что примечательно. Съел порцию каши, той же самой, что готовили для всех. Да не чураясь и не кривя лицом. Посидел с четверть часа и пошел дальше. Вы можете себе представить его деда или отца за таким занятием?
- Поразительно! А я вчера еще удивился такому странному настрою этих рабочих. Как будто их кто 'За царя и Отечество' нанимал агитировать. Они ведь с ткацкой фабрики были? - Чернышев утвердительно кивнул. - Такой настрой на позитивные изменения! Такая вера!
- Это эйфория… революционная эйфория… - сокрушенно покачал головой Чернышев. - Александр смог выпустить пар народа и снизить многократно накал социального напряжения. Пока только в Москве, но эти люди о нем дифирамбы будут петь по местам. И я осмелюсь предположить, не безрезультатно.
- Вы думаете, что это революция? - Удивленно посмотрел на Чернышева Лопатин.
- Не знаю. Ей-богу, не знаю. Все так необычно. Нет ни стрельбы, ни баррикад, ни народных масс одержимых страстью…
- Но…
- Да, Герман Александрович. Да! Если это революция, то нам нужно начинать действовать. И немедленно!
- Но как?
- Не знаю как вы, а я намерен сегодня же записаться на прием к Императору по личному вопросу. Я хочу спросить его прямо. Мне нужно понять что происходит.
- А вы думаете, вас к нему пропустят? С вашим-то прошлым. Он, конечно, ведет прием населения, в том числе и простого люда, но разве вы думаете, ходоков к нему не отсеивают еще на стадии регистрации?
- Так он же зачем-то меня сюда выписал? Да и не только меня.
- Может быть, для того, чтобы одним ударом всех накрыть?
- Вспомните, как он поступил с уголовниками в Санкт-Петербурге в 1867 году. Я убежден, что пожелай Император от нас избавиться, то уже давно нас выкосил какой-нибудь мор. Тут что-то другое… - подытожил свои размышления Чернышевский и снова устремил свой взгляд на листовку. - Совсем другое.
Часть 8
'
Глава 56
Поручик Яков Александрович Агренев ехал вот уже третьи сутки в новом пассажирском вагоне дальнего следования. Вместе с ним в Оренбург ехали другие поручики, сержанты и прапорщики, направленные после курсов переподготовки для прохождения службы в 1-ый кавалерийский корпус.
- Ваши благородия, - в пролет плацкарта заглянул проводник, - изволите чаю?
- Андрей Иванович, нам как обычно, с лимоном? - Обратился Яков к попутчику и, когда тот кивнул, повернулся к проводнику, сделавшему уже пометки в блокноте. - Любезный, отныне обращаться к нам следует 'товарищи офицеры'.
- Виноват! - гаркнув, вытянулся тот, и, получив разрешающий кивок, пошел дальше по вагону.
- Мда, были 'ваши благородия, да сплыли, - задумчиво произнес поручик Хрущев. - Вы знаете, Яков Александрович, я никак не могу привыкнуть к этому новому обращению. Почему Его Императорское Величество так на нем заостряет внимание?
- Да кто его знает? Неисповедимы его пути, - улыбнулся Яков Александрович. - Впрочем, от него новинок и необычных шагов уже так много исходит, что я даже привыкать стал. Вот посмотрите на нашу с вами форму. Кто бы мог подумать лет десять назад, что кавалеристы будут ходить в таком?
- А вы знаете, мне форма нравится. - Улыбнулся Андрей Иванович. - Конечно, былой красоты в ней нет, но она удобна и практична. Особенно цвет. Как он называется? Все время забываю.
- Хаки.
- Точно! Хаки. Вид - совершенно поразительный. В такой форме хоть по земле валяйся - сильного урона внешности не будет. Она и без того такая, будто мы едва с пыльной дорожки встали и еще даже отряхнуться не успели, - продолжал ехидно улыбаться Андрей Иванович. - Хотя, если честно, былую красоту жаль. Я вот заворожено смотрел на кирасир Кремлевского полка, мечтая оказаться в их числе. Но туда был такой отбор, что мне ничего не светило. Я даже и не пытался. Не кавалерия, а просто загляденье. Да и с пехотой кремлевской не подкачали. Смотришь на эти батальоны - глаз радуется. А мы в этом непотребстве ходим, - Андрей Иванович оттянул немного ткань хлопчатобумажного кителя цвета хаки, скривившись и еле сдержался от того, чтобы плюнуть на пол, так как именно в этот момент проводник занес им на подносе два стакана тонкого стекла в мельхиоровых подстаканниках. Проводив его взглядом, поручик Хрущев покачал головой и продолжил: - Куда мы катимся? Что будет дальше? Нас оденут в старые дерюги? Кстати, а где вы служили до курсов переподготовки? Говорят, что туда со всех кавалерийских полков шел набор.
- В Ахтырском. А вы?
- Меня из Лейб-гвардии конно-гренадерского полка отобрали по конкурсу. - С явным удовольствием произнес Андрей Иванович, но мгновение спустя помрачнел и продолжил: - И где, я спрашиваю вас, былое уважение к кавалерии? - Хрущев махнул рукой. - Мы сейчас одеты хоть и добротно, но по виду - голь. Даже у какого-нибудь сербского князя или довольно бедного датского монарха и то солдаты одеты красивее.
- Так это же защитный цвет, - возразил Агренев, - чтобы нас противник не смог заметить издали.
- Да полно вам, Яков Александрович. Кому вообще нужен этот защитный цвет? Разве он помешает офицерам в подзорные трубы и бинокли нас разглядеть? Все это напоминает очень странную игру, можно даже сказать - оправдание. Нас просто не любят, вот и позорят. И думаю, причина кроется в том невнятном поведении наших штаб-офицеров, которые неправильно показали себя в события шестьдесят седьмого года. А весь этот ужас, - Андрей Иванович снова оттянул китель, - нам дан в наказание за проступки наших руководителей. Разве я не прав?
- Так пехоте такую же форму дали! - Удивился Яков Александрович. - Они-то чем провинились? Особенно полки, которые были далеки от столичных событий.
