Апокавкос, оказавшийся позади старшего центуриона, поднялся на колени, вытирая залитое кровью лицо. Гай Филипп между тем отставил ногу, покрепче уперся в землю, сплюнул через щит и приготовился к бою. Град ударов, яростных, как порывы урагана, обрушился на ветерана, но римлянин, более опытный и умелый, чем Фостис Апокавкос, сразу оценил длинный меч противника. Годы битв научили его искать у врага слабое место. Он искусно оборонялся, нанося ответные удары, только когда ему не угрожала непосредственная опасность. Ршавас сделал ложный выпад и попытался обойти старшего центуриона, но тот быстро отступил влево, не подпуская гиганта к Фостису. Марк, увидев, что Гай Филипп сражается с Ршавасом, бросился к нему на помощь. За ним устремилось несколько легионеров, а Виридовикс, который, как всегда, явился сам по себе отдельной армией, уложив двоих солдат, подобрался к Ршавасу сзади. Рыча и изрыгая проклятия, гигант вынужден был отступить. Солдаты его, повадками своими весьма смахивавшие на обычных бандитов, поспешно перебрались через насыпь. Ршавас последовал за ними и, оказавшись на другой ее стороне, издевательски отсалютовал Скаурусу мечом.

— У нас еще будет время поболтать! — крикнул он, и мрачная уверенность, прозвучавшая в голосе негодяя, заставила трибуна насторожиться. Ощущение близкой опасности холодком пробежало по его спине.

— Попробуем их догнать? — предложил Гай Филипп.

Командир бандитского отряда все еще стоял на нейтральной земле, явно вызывая римлян на поединок. Марк с сожалением покачал головой.

— Не стоит. Все, чего он хочет, — это заманить нас под удар арбалетов и катапульт крепости.

— Да, пожалуй, это будет стоить дороже, чем жизнь шлюхиного отродья, — согласился Гай Филипп. Повел онемевшим плечом и добавил: — Силен, как медведь, черт бы его побрал. От его ударов у меня до сих пор рука не шевелится. И скутум этот тоже уже никуда не годится.

Бронзовые заклепки, покрывавшие верхнюю часть щита, были все сбиты, а толстые дубовые доски основы раскрошены в щепы.

Вода не могла погасить пожар, охвативший одну из осадных машин, подожженную головорезами Ршаваса, и ее пришлось засыпать песком. Большая катапульта, метающая камни, была разрушена, а несколько других повреждены топорами и дубинками. Скауруса удивило, что повреждения оказались столь незначительными, — впрочем, и времени у нападавших было немного. Потери также были невелики, Виридовикс один уложил чуть не половину всех погибших в бою врагов, и Марк был уверен, что скоро вся армия будет оповещена о его доблести. Из римлян никто не погиб, и это чрезвычайно обрадовало трибуна Каждый убитый легионер был еще одним потерянным звеном цепи, связывающей его с тем миром, который он никогда больше не увидит, — еще одним человеком, с которым Скаурус мог поделиться воспоминаниями об утраченном навсегда Риме. У трибуна сжалось сердце от внезапно нахлынувшей тоски по дому…

Тяжелее всех был ранен Апокавкос. Горгидас склонился над ним, снял шлем и осторожно дотронулся пальцем до левого виска. Раненый попытался заговорить, но сумел издать лишь странный невнятный звук и скривился от боли. Скаурус тревожно взглянул на врача, однако Горгидас только удовлетворенно хмыкнул, узнав симптом.

— Удар пришелся на нервный центр, так что некоторое время он не сможет говорить, но думаю, это не смертельно. Череп цел, руки и ноги двигаются нормально, не так ли, Фостис?

Видессианин пошевелился, чтобы убедиться в этом, раздраженно потряс головой и неожиданно улыбнулся.

— Голова болит, — написал он пальцем в пыли.

— А, ты умеешь писать? Интересно, — сказал Горгидас, не обратив поначалу внимания на содержание надписи. Мгновение он смотрел на Апокавкоса так, словно впервые увидел, затем, спохватившись, смущенно кашлянул. — Я дам тебе настойку из вина, смешанного с маковым соком. Ты проспишь весь день, а когда проснешься, головная боль пройдет. К тому времени, наверно, и говорить сможешь.

— Спасибо, — написал Апокавкос. Писал он, разумеется, по-видессиански, хотя, научившись говорить по-латыни, предпочитал беседовать с легионерами на их языке.

Солдат с трудом поднялся на ноги и пошел за Горгидасом.

— Хорошо еще, что намдалени Дракса и регулярные солдаты-видессиане не пожаловали к нам вместе с головорезами Ршаваса, — сказал вечером этого же дня Марк Гаю Филиппу. — Они могли доставить нам кучу неприятностей, а мы сейчас не можем позволить себе даже незначительных потерь, особенно после того, что случилось на западных территориях.

Центурион обглодал куриную ногу и бросил косточки в огонь.

— А зачем им было идти вместе с Ршавасом? — удивился он. — Ты хорошо знаешь и намдалени, и имперских солдат. Неужели ты думаешь, у них хватит духа присоединиться к такой банде негодяев, как люди Ршаваса? Ты полагаешь, они любят их больше нашего? Да они рады-радешеньки, что мы намяли бока этим паршивцам и срубили у них пару голов. Едва ли над этими негодяями прольется много слез.

Поразмыслив, Марк признал, что Гай Филипп прав. Вожди осажденных использовали Ршаваса и его шайку в своих целях, но солдатам и горожанам они вряд ли были по душе.

— Сфранцезы, — сказал он, и слово скользко сошло с языка.

Гай Филипп кивнул. Он отлично понял трибуна.

Туризин Гаврас выбрал для штурма серое, туманное утро. Правда, туман этот, в отличие от укрывшего корабли с острова Ключ, не был густым, как каша, а напоминал скорее легкую дымку, видимость в которой не превышала ста шагов.

— Значит, не все мои молитвы были напрасны! — торжественно провозгласил Гай Филипп, вызвав этим заявлением легкие смешки у легионеров.

— Выполнение порученного нам дела в большой степени будет зависеть от того, сумеют ли твои лучники прикрыть нас как следует, — обратился Марк к Лаону Пакимеру. Катриш привел своих людей под стены города после двухнедельной операции по добыче фуража и продовольствия.

— Знаю, — сказал Пакимер. — Наши колчаны полны стрел, и стреляют мои катриши недурно, но даже они не могут попасть в цель, которую не видят.

— Разумеется, — согласился Скаурус, который только радовался легкому туману. — И все же, если твои лучники будут осыпать вершину стены стрелами, осажденные не станут особенно высовываться и моим солдатам будет легче.

— Конечно, — отозвался предводитель кочевников иронически, и трибун слегка покраснел — не ему учить Пакимера, куда и как стрелять. Он знал, что катриши берут в руки лук с трехлетнего возраста, и постарался как можно быстрее найти новую тему для разговора.

Звук трубы, неожиданно громкий в предутренней тишине, прервал их беседу. Марк узнал императорские фанфары, подающие сигнал к атаке. Напряженное ожидание кончилось, настало время действовать Последняя нота трубы еще звенела в воздухе, когда, созывая легионеров, загудели рога букинаторов. Крича во все горло: «Гаврас!», — римляне бросились к Серебряным воротам и к нише, через которую совершил вылазку отряд Ршаваса Многие легионеры несли деревянные настилы и мостки, колья и мешки с землей, чтобы преодолеть с их помощью ров и добраться до стен.

Первая линия обороны — невысокая насыпь около стены — мало отличалась от той, что соорудили солдаты Гавраса, если не считать того, что она была сделана из камня. Несколько пикетов видессиан, стоявших возле нее, были быстро перебиты или захвачены в плен — Сфранцезы и не подумали открывать ворота, чтобы выручить их, когда воины Туризина выросли из тумана.

Высоко над Серебряными воротами, напоминая о том, что Видессос считался святым городом, висело изображение Фоса. Сейчас оно было повреждено — гудя над головами римлян, как рой злых пчел, стрелы катришей летели в столпившихся на стенах защитников крепости. С ревом проносились тяжелые стрелы и камни из баллист, часть их обрушивалась на солдат Сфранцезов, другие, подобно чудовищным молотам, колотили в ворота и каменную кладку.

— Перезарядить баллисты! Давай, давай натягивай тетиву! — кричал видессианский офицер, удивительно похожий на Гая Филиппа.

Старший центурион громко созывал легионеров, приказывая ям подтащить тараны к обитым железом порталам Серебряных ворот. Небольшие навесы, защищавшие солдат, тянущих тараны, от лившихся со стен смолы и горячего масла, постепенно приближались к воротам. Взглянув на вершины укреплений, Марк вдруг почувствовал прилив надежды. Он не слишком верил, что длинные тяжелые стрелы, камни и стрелы