— Ага, поэтому и вы ничего не сказали? Мы называем это ответом торговца, — сказал самец. Полковник почувствовал некоторое облегчение. Сравнение с торговцем в устах скармера означало похвалу. — Если вы — торговцы, — продолжил самец, — вы поймете, что мы делаем то, что должны делать, чтобы заставить вас вести себя так, как хотим мы. Если вы послушаетесь, то получите обратно ваши привилегии. А до тех пор оставайтесь здесь. Войди в свой дом.

— Как долго мы оставаться? — спросил Толмасов.

— Я уже сказал: до тех пор, пока не начнете вести себя так, как нужно нам. А как долго — зависит от вас.

— Не можем сделать то, что вы хотеть.

— Тогда вы останетесь здесь надолго, — последовал безапелляционный ответ.

— Нам не хватит провианта и на неделю, — сказал Лопатин по-русски.

— Похоже, им наплевать, — ответил Толмасов.

— Немедленно войдите в дом, — повторил минервитянин, не желая слушать непонятную ему болтовню человеков. По его жесту стражники вскинули копья. Толмасову и Лопатину пришлось повиноваться.

Сидевшие в палатке Катя и Руставели слышали все, что происходило снаружи. При виде вошедшего первым Лопатина биолог подскочил и церемонно поклонился.

— Добро пожаловать в ГУЛАГ, Олег Борисович.

— Ну ты меня достал, грузинская… — гэбэшник осекся, как только в палатку вошел Толмасов.

— Прекратите вы оба! — рявкнул полковник. — Я не жду от вас взаимной приязни, но уважения друг к другу требую, хотя бы внешнего. До вас что, ни хрена не дошло, что случилось?

— Дошло, — буркнул Руставели. — Прошу прощения, товарищ полковник.

Лопатин, помедлив, кивнул.

— Думаю, не так уж сложно представить, что мы просто живем в хорошей двухкомнатной квартире, где, правда, ютятся четыре поколения нашего семейства, — сказала Катя.

Мужчины рассмеялись.

— Да, — ответил Толмасов. Ему не стоило большого труда представить то, о чем сказала Катя. Почти все так жили в Смоленске после войны, когда, как уродливые поганки, вырастали из обугленной земли обожаемые Сталиным а-ля готические дома, где за неуклюжей роскошью фасадов ютились в коммуналках люди. Полковник и в мыслях никогда не держал, что придет день, и эти воспоминания вызовут у него смех. Катя, умница, чисто по-женски сумела разрядить напряженность момента.

— Сходство станет еще более разительным, когда засорится наш скромный химический сортир, — без тени улыбки заявил Руставели.

Толмасов не мог с ним не согласиться. Пройдет несколько дней, от силы неделя, и в палатке будет царить такая вонь, что…

— Обогревателю скоро понадобится газ, — напомнила Катя. — Да и плите тоже. Не сможем ни чайку вскипятить, ни консервантов разогреть. А как насчет воды? Где ее брать?

Толмасов поморщился. Минервитяне могут сжалиться и позволить им собрать льда или снега… А могут и отказать. Если так, то осада закончится довольно быстро.

— Послушайте, но если аборигены так уж жаждут заполучить «Калашников», то, может, дать им попробовать? — сказал Лопатин, но, не дожидаясь ответа, сам покачал головой: — Нет, не пойдет. Нравится нам это или нет, но мы живем в эпоху средств массовой информации. Несколько пуль здесь могут аукнуться несколькими бомбами там, на Земле.

— Да, Империю Зла всегда приятнее и удобнее строить втихую, так, чтобы слухи о строительстве не просачивались за ее пределы, — сказал Руставели — Грузия на собственном опыте узнала это очень хорошо, — на какое-то мгновение в его глазах, черными углями выделявшихся на узком лице, промелькнуло такое мрачное выражение, что трое русских, сидевших в палатке, поежились. Им показалось, будто кавказец — такой же инопланетянин, как те, что окружали палатку. Только абсолютно запредельный, темный, неизученный.

Из его слов могло разгореться пламя конфликта. Может, он к этому и стремился. Но тут снаружи позвали:

— Сергей Константинович, выйди, пожалуйста. Один.

— Фральк, — прошептал Толмасов одними губами и, не видя иного выбора, откинул полог палатки и шагнул наружу. — Привет. Что ты намерен делать с нами? — с ходу спросил он.

— Делать с вами? — невинно переспросил Фральк на своем языке. — Ничего, просто мы будем держать вас здесь, а других двух человеков — в большой небесной лодке. — Он сделал небольшую паузу, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать. — Машина, которая путешествует туда-сюда между ПАЛАТКА и большой небесной лодкой, может продолжать делать это при… условии, что будет пользоваться только тем путем, которым всегда.

— Спасибо хоть за то, что позволяешь нам питаться и оставаться в тепле, — сказал Толмасов по возможности вежливо. Внутри у него все кипело. Надо отдать минервитянам должное, они сумели нащупать у землян самую уязвимую точку. Находиться на Минерве и не иметь возможности исследовать ее — это все равно что лежать в койке с красивой — и дорогой, ох, какой дорогой! — проституткой и не заниматься с ней любовью.

— Мы никаким образом не причиним вам вреда, — заверил Фральк. — В особенности я, ты ведь спас мне жизнь. Просто Хогрэм, желая сохранить с помощью твоего автомата жизни множества самцов, не хочет больше сотрудничать с вами, поскольку вы не хотите сотрудничать с нами.

— Тебе бы, мудила, статейки для «Правды» кропать, — пробормотал Толмасов, почуяв в речах старшего из старших знакомые нотки газетных передовиц. Все эти штампики вроде «мы скорее опечалены, нежели разгневаны», «все делается для вашего же блага» и далее в том же духе. — Пойми, — проговорил он внятно, — мои хозяева владения…