Наша контора, погруженная в непроглядный мрак, давно опустела — желающих перерабатывать не было. Впрочем, иное положение вещей меня бы удивило. Собственно, и я приехал сюда по необходимости, чтобы переодеться и взять со склада машинное масло для своей колымаги. За мной на автофургоне увязался Лаэрт.

— А долго мы провозились у этой Клариссы. «Посыпьте здесь, поставьте там, я боюсь крыс, они кушают мои драгоценные лекарства», — передразнил он ее, сидя на стуле и переобувая обувь. — Фу, мерзкая особа, с противными ужимками, а мнит-то, мнит о себе сколько. Я бы даром не согласился лечить у нее зубы.

— Она тебе и не предлагала, — хмыкнул я.

— Я этому только рад.

— По-моему, ты к ней несправедлив. Приятная молодая женщина, симпатичная. Заплатила нормально, долго не торговалась, угостила самогоном, да еще и с собой бутылку нам дала.

— Это на твой вкус она приятная и симпатичная. А по мне мерзкая особа, не хотел бы я с ней больше связываться.

— Ну и не связывайся.

— Кстати, что нам делать с этой бутылкой? Давай прикончим, что ли? Не делить же ее пополам.

Я с сомнением посмотрел на Лаэрта. Его маленькие глазки-бусинки и без принятия дополнительной дозы были налиты кровью и подозрительно поблескивали. Да и вообще не нравилось мне с ним пить: он быстро хмелел и выкидывал, бывало, всякие номера.

— Может, не нужно? Как бы после не наткнуться на службу безопасности движения.

— Ай, брось! От нас с тобой и без того разит, как от пивной бочки. Мы же пили у Клариссы, — напомнил Лаэрт. — Потом, в службе безопасности движения свои в доску ребята. Под Шехнером ходят, всегда с ними столкуемся. Они же нас знают. У меня и закуска есть — сухари. Утащил вчера с комбината.

— Ты говорил, что тебе их дали.

— Как же, держи карман шире, дадут они чего-нибудь бесплатно. Прежде удавятся. Так как, Хэнк?

— Ладно, давай, — обреченно произнес я. Все равно сейчас его было не переубедить, а работать мне с ним и дальше предстояло вместе.

С необыкновенной щедростью Лаэрт высыпал на стол целый кулек сухарей, откупорил бутылку и с педантичной точностью поровну наполнил наши стаканы. В три глотка выхлестал самогон из своего стакана, крякнул, смахнул с ресницы слезу, закусил сухарем и, обстреливая меня крошками, летевшими у него изо рта, сказал:

— Крепкая, зараза, все внутренности себе обжег. Та, первая бутылка была мягче и слабее. Интересно, из чего она гонит самогон при нынешнем-то лимите на все продукты.

— Ей приносят благодарные пациенты.

Весь день я терпел и старался не думать о головной боли и вроде бы ничего — не прихватывало сильно, но сейчас, после выпитого, у меня будто тисками сдавило виски и зашумело в ушах.

— Угу, благодарные пациенты, — кивнул Лаэрт. — Ха-ха. Нашла дураков, так я ей и поверил — сама, небось, тайком гонит по ночам. Дантист, короче говоря.

— Погоди, у самого заболят зубы, чего угодно ей принесешь, — заметил я, массируя ладонями виски.

— Обойдусь как-нибудь без нее, я на свои зубы не жалуюсь. Они у меня пока не гнилые. Давай допьем эту бутылку, — наполнил он вновь наши стаканы. — Нет, Хэнк, друг, скажи мне, почему мы вынуждены пить разную гадость? Скажи, кому это выгодно? Дантистам? Что я, рабочий человек, не имею права выпить после трудового дня что-нибудь приличное — полезное для организма? Почему я должен лакать эту гадость?

— Ты этого сам захотел.

— Разве? Да, верно. Кстати, а ты, почему не допил?

— Не проходит сразу.

— Вот и я говорю: не проходит сразу эта гадость. Чего бы им, нашим властям, не наладить бы производство нормального спиртного в полном объеме? Власть называется — все темнят, скрывают от людей. Одним дантистам от нее польза.

— Да оставь ты в покое Клариссу, — возмутился я. — Переливаешь из пустого в порожнее. Не надоело? В конце концов, она нам хорошо заплатила, опять же, бутылку с собой дала.

— Что с того? Могли бы вытянуть с нее и побольше. Но я видел, что тебе это не по душе.

— А могли бы вообще ничего не получить и проторчать весь день под землей, в бомбоубежище, — возразил я и попробовал разгрызть сухарь, но он оказался не по моим зубам. Мне оставалось только лишний раз позавидовать способности Лаэрта быстро и умело расправляться с сухарями. И это, несмотря на его маломощную скошенную нижнюю челюсть.

Лаэрт выдержал паузу, допил остатки самогона и заявил:

— Знаю, Хэнк, ты хочешь указать мне на мое место. Напомнить, что ты мой начальник. Начальник, ха. Считаешь, что я без тебя никто? Но ошибаешься, это ты без меня никто!

«Ну, началось», — поморщившись, подумал я и сказал:

— Всего доброго, мне пора.

— Нет, ты сперва выслушаешь меня! — стукнул кулаком по столу Лаэрт. — Довольно тебе задирать передо мною нос. Я же знаю, ты презираешь меня за то, что твои предки пробыли дольше моих в бомбоубежище. У моих предков просто не оказалось денег заплатить за место в бомбоубежище и их выгнали наружу. Выгнали всего через три года после окончания войны, чтобы понаблюдать, не загнутся ли они там, наверху. Но они уцелели, выжили и стали налаживать жизнь в городе. Твои дедушки с бабушками вылезли позже, на все готовенькое — и им не нужно было начинать все с нуля. Но на моих предков они всегда смотрели свысока, как на неполноценных людей. Как на придурков! Вот какое у вас мнение о нас, паразиты вы!

— Эка, парень, куда тебя занесло, — вздохнул я. — И охота тебе копаться в прошлом?

— Охота!

— Ты давай не горячись.

— Что не нравится?! Но иначе с вами, паскуды, нельзя!

Лицо Лаэрта исказила злоба. Напряженный, словно струна, он медленно, не спуская с меня остекленевших глаз, поднялся со стула. Оскалился, резко рванулся и вцепился зубами в мою машинально вскинутую руку, чуть ниже локтя. На секунду я изумленно замер и уставился на него. Нет, это было наяву: Лаэрт действительно вцепился в мою руку, а его согнутые пальцы скребли по моему свитеру. Я взвыл от острой боли — его зубы, преодолев слой одежды, вонзились в мое тело. Я потянул руку на себя — стало еще больнее. Почти одновременно с этим я двинул правым кулаком в его красное, оттопыренное ушко. Вот именно — двинул. Для нормального удара он находился слишком близко ко мне. Он все же выпустил мою руку, но тотчас впился в нее опять своими зубами. К тому же гораздо глубже и крепче. Я принялся отчаянно колотить Лаэрта, чувствуя нестерпимую боль. Я сильно треснул ему по шее, он разжал челюсти и от удара моей ноги отлетел в сторону, опрокинув стул. Но быстро поднялся и приготовился к новой атаке. Вздернутая верхняя губа обнажала два длинных передних резца, с которых каплями стекала моя кровь. Его сморщенное заостренное личико имело вид хищный и страшный. Меня даже передернуло.

Наверное, надо было ему что-то сказать, чтобы привести его в чувства, вернуть к реальности. Например: «Плохая погода, Лаэрт. Угнали наш автофургон. Во дворе бесплатно раздают довоенные продукты». Но нет, глупо. На ум мне не шли нужные слова. Да и поймет ли он сейчас вообще человеческую речь в этом своем зверином облике? Крайне сомнительно!

Лаэрт пригнулся и прыгнул на меня, нацеливаясь на мое горло. Почувствовать еще раз на себе укусы его зубов было свыше моих сил. Я уклонился от него и с разворота двумя сцепленными ладонями ударил ему по затылку. Лаэрт шумно всем телом упал на пол. Но всегда и во всем он отличался завидным упрямством. И сейчас он, сразу привстав, ухватил зубами за штанину моих брюк. Не выдержал и затрещал грубый