— Закопайте их во дворе.

— Да? Но там же их раскопают живые крысы и съедят, — заметила женщина.

— Не страшно, — ответил я и вышел следом за своим напарником из особняка Ванов.

Лаэрт осторожно вел автофургон по вечерним улицам города, едва освещенным редкими фонарями и горящими окнами домов. Его узкое лицо окаменело от напряжения, он внимательно следил за дорогой, опасаясь угодить в какую-нибудь канаву и провести в ней всю ночь. Ведь вряд ли кто-нибудь до утра пришел бы к нам на помощь.

Из всех работников нашей службы к себе в напарники я предпочитал брать именно Лаэрта. Он не блистал острым умом и большой образованностью, но зато был расторопным и исполнительным. Вдобавок обладал поразительной способностью где угодно и на чем угодно делать деньги. Хотя, честно признаться, выбор напарника у меня был не слишком велик. Кроме меня и Лаэрта в нашей службе работало еще три человека — мой заместитель Венка, практикант Егор и пропавший Курт. И это на весь северный административный округ!

— Значит так, завтра утром давай на фургоне сразу на перекресток сорок второй и сорок третьей улицы. Жди меня у входа в бомбоубежище, нужно будет расставить там ловушки. А я сперва заскочу на своей машине отметиться в нашу контору, — сказал я, когда Лаэрт затормозил возле моего дома.

— Ждать у какого входа?

— Там один вход.

— Угу, понял, — кивнул он. — А я тогда сейчас заеду на пищевой комбинат и скину товар.

«Товаром» Лаэрт называл тушки мертвых крыс, которые собирались за день в нашем автофургоне. Их он и сдавал на комбинат. Нашел кого-то там, договорился, сторговался и сдавал. Лично я никого не знал на комбинате, и вообще ни во что не вмешивался — только получал деньги. Что было, конечно, противозаконно. Да и противно. Ясно, что крысиное мясо служило добавками в пищевых продуктах, а мы с тем же Лаэртом их покупали и ели. Парадокс. Но если я раскрою эту махинацию, то его и людей, связанных с ним, накажут и отстранят от работы. Однако на смену им придут другие, возможно, хитрее и ловчее, и неизвестно еще до каких добавок додумаются они. На меня же за мое попустительство Лаэрту наложат взыскание, а за мертвых крыс платить мне больше уже никто не будет.

— Ты смотри, осторожнее, не попади в темноте в аварию, — попросил я. — С кем мне тогда завтра работать?

— Не волнуйся, Хэнк, не попаду, — усмехнулся он.

Какое счастье было, после холодного мрачного города, оказаться дома в привычных звуках и запахах, почувствовать расположенность к себе стен и предметов! Вошел я тихо, снял верхнюю одежду, немного посидел в прихожей. Судя по доносившемуся шуму, дети резвились в гостиной.

Зина стояла в ванной комнате и разглядывала в зеркале передние зубы.

— Добрый вечер! — сказал я преувеличенно бодро, чмокнул ее в щеку и стал мыть руки.

— Это ты? — вздрогнула она. — Добрый вечер! Ну и напугал меня.

— Извини, нечаянно.

— Очень устал?

— Не очень. Как у вас?

— Все в порядке. Ужин готов. Из концентратов, знаю, что ты не любишь, но ничего другого у нас нет.

— Скоро зарплата, купим всего разного, — заметил я, и вместе с Зиной отправился на кухню.

Вскоре за нами на кухню сплошным клубком с визгом и гиканьем влетели дети — Мак, Жак и Лика. Сразу и не понять, кто где? Зашатался обеденный стол, расплескалось в тарелке жидкое горячее кушанье из концентратов, налитое мне женой. Дети прилагали большие старания, чтобы отвлечь меня от ужина. Мак под столом играл с моей ногой, Жак прыгал и скандировал недавно выученный стишок, а Лика советовалась, пробуя всех перекричать, как назвать ее самодельную тряпичную куколку? Каково же придется Шехнеру с шестерыми детьми, когда они выйдут из грудного возраста? И представить сложно.

— Оставьте папу в покое, дайте ему спокойно поесть, — напрасно взывала Зина к детям.

Когда пять лет назад из больницы мне сообщили, что у моей жены родилась тройня, я, мягко говоря, опешил. Не просто осознать себя отцом и одного ребенка, а троих — тем более. Чтобы было легче привыкнуть к своему новому качеству, мы с женой дали им короткие имена. Впрочем, к чему корить судьбу? В последние годы у людей рождалось или сразу много детей, или они не рождались вовсе. Поэтому трое детей по всем меркам было весьма неплохо.

Жак с разбега прыгнул мне на спину, и я закашлялся, подавившись энергетическим напитком — кстати, по вкусу редкой гадостью.

— Что с вами, ребята, сегодня творится? Вот, погодите, возьмусь я за ваше воспитание, только появится свободное время, — сказал я. Снял со своей спины Жака и отряхнул мокрую от пролитой чашки напитка рубашку.

— Оставьте папу в покое, пускай он отдохнет. Ступайте играть в свою комнату, — сказала Зина. — Хэнк, они просто соскучились по тебе. Потом они почти весь день провели в доме.

— Понимаю.

— Да, какие у тебя планы на сегодняшний вечер?

— Никаких.

— Тогда поможешь мне в парнике?

— Обязательно.

— Слушай, совсем позабыла, днем к нам приезжали эти, из комиссии по созданию музея.

— Папа, ты купил мне игрушку? — спросил Мак. — Ты же обещал.

— И мне, — напомнил Жак.

— Я тоже хочу игрушку, — присоединилась к ним Лика.

— Где я вам их куплю? Ребята, я бываю в местах, где ничего не продают. Там с меня самого вечно требуют игрушки-ловушки. Зина, у нас есть какие-нибудь конфеты или печенье? Дай им, — попросил я жену, — может, угомонятся? Я хотя бы телевизор посмотрю.

По телевизору шла передача с общегородского конкурса красоты «Мисс Совершенство». Несколько размалеванных девиц поочередно мелькали на экране, в желании перещеголять друг дружку в показе едва прикрытого лоскутами ткани достоинств собственного тела. Были они, на мой взгляд, на удивление похожи. С одинаковыми лицами, фигурами, с одинаковым оскалом великолепных зубов. Все короткорукие и низкими бедрами. С походкой, слегка наклоненной вперед и застывшей на губах вымученной улыбкой.

«Неужели этих девиц еще специально отбирают? — подумал я. Интересно, на чей вкус такая красота и такое совершенство?»

— Папа, купи мне вот тот купальник, — попросила Лика, заворожено смотря на экранное зрелище.

— Непременно, — пообещал я. — Жалко только, что негде только в нем купаться.

— Мне не чтобы купаться. Мне чтобы так ходить.

— Хэнк, как ты считаешь, кто победит? — спросила Зина.

— Мне безразлично. По-моему, они все на одно лицо, — заметил я. — Кстати, что ты говорила про комиссию?

— Да, вот комиссия ходит по домам и отбирает для музея или библиотеки — я точно не поняла — старые семейные фотографии, видеофильмы, письма, ну и все такое прочее. Об этом еще говорили по телевизору. Ты разве сам не слышал?

— Нет, не слышал.

Я не стал дожидаться результатов конкурса и пошел в другой конец нашего дома — в парник. Пышные ярко-зеленые растения встретили меня едва уловимым шорохом. Неподвижный терпкий воздух парника был круто замешан запахами жизненного круговорота: роста и цветения, гибели и гниения. Прогулял вдоль