— То и имею, что вижу. Коротеев вон распинался про план, про инициативу, про рабочий класс. Демагогия! Себя лепит героем. А Хурцилава лепит себя с Коротеева... Прошу не перебивать! Говорю, что болит... Савин удивляется, почему некоторые не видят прямой выгоды в его предложении. Объясняю. Тот, с бородочкой, фамилию не помню, хочет себя реабилитировать. Потому что за ошибки спрашивают. Могут и с работы выгнать. Сладкомордый Дрыхлин его поддерживает, чтобы тебе, Женя, насолить. Во-первых, ты его в соавторы не взял. А во-вторых, у вас конфликт на почве отношения к местному населению, сам знаешь. А коммунист товарищ Мытюрин зачем влез в это дело — не знаю. Очень даже может быть, что из-за приятельства. Да и Дрыхлина побаивается. Как и Ванадий. Только у того — масштаб. Не подпишет акты на сдачу объектов — план полетит, банк денег не даст. Зачем ему эти колдобины на рельсах? Подумаешь, три километра!.. Вот и вся житейская логика. А ты, Женя, спрашиваешь: почему? У меня таких «почему» — сколько накопилось, пока по стройкам гайки крутил. Взять те же автодороги. Мы упираемся, отсыпаем, поддерживаем кое-как. А перешли на другой участок — и бросили. Никому они больше не нужны, наши дороги. Разрушаются, зарастают. Нужны будут эксплуатационникам. Только потом заново их придется отсыпать, снова денежки вкладывать. Хотя, по-хорошему, сейчас бы их передать хозяину. Никто не хочет быть хозяином — хлопотно. Вот и Мытюрину хлопотно...

Сверяба перевел дух, остановился взглядом на понурившемся Давлетове, словно хотел сказать что-то в его адрес, но передумал. Обежал глазами всех, успев жестом остановить собравшегося что-то произнести Коротеева.

— Продолжаю, Ванадий. Я за тебя душевно страдаю. Не делай такое лицо — страдаю. Работаешь как вол, себя не жалеешь, людей, все видят. А на кого ты работаешь? На себя. Валяй! Но не прикрывайся. Не по-мужски это. Вот и хочу спросить: мужики мы или не мужики? Давайте хоть раз слова переведем в дело? Все мы небезгрешные в чем-то. Но ведь есть высший интерес, который всегда над нами, над нашими слабостями. Так может, хватит трепаться об интересах государства, может, голову подставить надо! Не плечи, а голову! Потому что тяжелого рюкзака мало кто боится — это тяжесть физическая. А вот моральной, конфликтной, белотелефонной... За государственный интерес, Ванадий-др-руг!

Коротеев не выдержал:

— Ты что же, предлагаешь не выполнять приказание Мытюрина?

— Предлагаю. И не цепляйся за букву устава. У нас производство. Замполит уже объяснял насчет права контроля парторганизации. Вот и воспользуемся этим правом. Все! Дай вон слово Синицыну, видишь, руку вежливо поднял.

Савин с благодарностью глядел на грузно опустившегося на свое место Ивана. Тот заметил это, серьезно и без улыбки подмигнул.

И Савин вдруг услышал, что за палаткой шевелится в лиственницах ветер, что брезентовый ставень на верхнем окне шуршит и похлопывает. Увидел сумрачного Коротеева, растерянного Гиви Хурцилаву. И услышал голос Синицына:

— ...леса за деревьями не видите. Да, да, Ванадий Федорович. Дерево — вот оно, рядом. А лес — глаз не охватит. Мне кажется, что член партии сержант Бабушкин видит дальше вас, завтрашний день ему светит. А вам нужна только сегодняшняя цифра, пусть даже завтра потоп. И способного Хурцилаву к этому приучили... Поддерживаю предложение Ивана Трофимовича Сверябы: работы продолжать. Так и записать в решении партийного собрания. И командировать коммуниста Арояна в политотдел и в крайком партии. С нашими расчетами и с выпиской из решения.

Савину казалось, что собрание идет бесконечно долго, хотя продолжалось оно всего около часа. Предложение Сверябы прошло единогласно, только Коротеев поколебался, прежде чем проголосовать. И тут же вслед за ним поднял руку Хурцилава. Когда расходились, был уже первый час ночи. Коротеев уезжал со своими на Эльгу. Савин было сунулся к Хурцилаве, чтобы объясниться, хоть успокоить как-то, но Ароян остановил его:

— Задержитесь.

Давлетов поднялся с места позже всех, каменно спокойный. Сказал:

— Завтра, товарищ Савин, полетите вместе с товарищем Арояном до районного центра, — и вышел.

Савин не понял, зачем ему нужно туда лететь. Но не переспросил. Ароян был тут, значит, объяснит. Наверное, для этого и велел задержаться.

Сверяба спросил Арояна:

— Как думаешь, пробьешь?

— Пробью.

Они симпатизировали друг другу, Савин это подметил давно. Были на «ты», хотя Сверяба и находился по службе в подчинении.

— Невезуха, едри ее в бочку! — сказал Иван. — Жалко, папы Феди нету.

— Да, жалко, — согласился Ароян. — Тот все бы поставил на свое место. А я прямо к нему, в случае чего.

— Неудобно вроде.

— Неудобно. А что делать?

Савин понял, что речь идет о полковнике Грибове, начальнике политотдела, который лежал после инфаркта в госпитале и, как говорили, скоро должен был выписаться. Савин видел Грибова несколько раз, но всегда мельком. Папа Федя и его как-то назвал сынком. Сказал: «Светло смотришь, сынок», похвалил звезды и флажки на кабинах самосвалов, бульдозеров, экскаваторов и добавил: «Сразу видно, почетный человек с механизмом работает или так себе человечишко».

Конечно, жаль, что Грибов болеет. Такой человек не может не понять, Савин был в этом уверен.

— Наверное, с Коротеевым хотели проехать на Эльгу? — спросил Савина Ароян.

Как не хотеть? Там же Ольга, там глухарь Кешка, который любит мороженую бруснику. Но Савин не ответил, вместо него пробурчал Сверяба:

— Конечно, хотел — чего спрашиваешь?

— Об этом я и собираюсь с вами поговорить, Евгений Дмитриевич.

Ароян сел сам, кивком предложил располагаться обоим: разговор, мол, не на ходу. Сверяба приглашения не принял: я, мол, не участвую. Савин насторожился.

— О ваших отношениях с охотницей, Евгений Дмитриевич, — пояснил Ароян.

Будто снежную крупу сыпанули на голое тело. После разговора с Мытюриным Савин даже и расстроиться толком не успел. Вернее, не захотел, отбросил расстройство, как советовал ему еще до собрания Сверяба. Потом стало не до того. А теперь вот такой поворот. Значит, все же решили разбираться с ним. А в чем разбираться?

— Ты не очень официальничай с ним, Валер, — вмешался Сверяба. — У него кожи нету, живое мясо снаружи.

— Шел бы ты, Ваня, в вагончик, а? Мы недолго.

Сверяба шумно вздохнул и остался.

— Разве я в чем-нибудь виноват? — спросил Савин.

— Вас никто и не обвиняет, — ответил Ароян.

«А Мытюрин?» — хотелось спросить Савину. Но смолчал, замполит и сам все слышал. И, видно, угадал невысказанный вопрос.

— Не беспокойтесь, Евгений Дмитриевич. Никакого расследования не будет. Но хочу спросить: вы на полном серьезе думаете о женитьбе?

— Да.

— Извините, что я вторгаюсь в ваши личные планы, но, по-моему, вы не продумали их до конца.

— Продумал.

— И когда собираетесь это сделать?

— Еще не знаю.

— Я бы на вашем месте не торопился. Нет, я не отговариваю. Просто советую не торопиться.

— Его совесть мучает, — сказал Сверяба.

— Ничего меня не мучает.

— Не обижайся, Жень... Я, наверно, все-таки пойду, а то, боюсь, напортачу чего-нибудь в вашем