— Перерыв сорок пять минут для приема пищи. Заодно Насибуллин рассказывает водителям, как ему удалось сделать два рейса сверх графика... Перерыв закончен, товарищ подполковник. Разрешите начинать отсыпку?

— Начинайте, товарищ Савин.

Не прошло и пяти минут, как карьер ожил. Груженые самосвалы поползли наверх, полосуя ночь светом фар.

Когда на другой день Давлетов рассказал об этом случае Арояну, тот тоже удивился, но с чувством удовлетворения.

— Надо же! Я и не знал. Вот что значит специалист-производственник на комсомольской работе!

Ароян был за то, чтобы взять Савина с собой на Эльгу. Но, выслушав доводы Давлетова насчет сумасшедшей охотницы, согласился с ним, хотя и не без колебаний.

Они выехали до рассвета и минут через сорок уже оставили позади автодорогу, скатившись на лед Туюна. Ароян, как и Давлетов, разговорчивостью не отличался. Был он из астраханских армян, с трудом изъяснялся на родном языке, но Армению любил горячо и преданно и почти каждый отпуск проводил там. Его Маруся, ленинградка, когда-то бунтовала против этого, но он молчаливо и настырно гнул свое, и в конце концов жена смирилась, привыкнув подчиняться своему внимательному во всем остальном мужу.

Арояну было чуть за тридцать. Молодость зама сначала смутила Давлетова: как-то он будет воспитывать подчиненных старше себя по возрасту? Но вскоре Давлетов забыл о разнице в годах и с удовлетворением отмечал, что Ароян малоречив, но обстоятелен в делах. В чем-то, на его взгляд, тот поступал не по-замполитовски: не чурался семейных торжеств и по-братски, невзирая на свою высокую должность, относился к лейтенантам.

Когда Давлетов рассказал ему про савинскую охотницу, тот отреагировал своеобразно:

— Ну и что?

— Как «что»? Есть нормы морали, Рубик Георгиевич.

Давлетов один называл его Рубиком, для всех остальных он был Валерием. «Рубик» у Арояна было записано в документах. Но мать с детства звала его Валериком, и отец незаметно привык к русскому имени. Так он и жил, и служил, имея два имени.

— Они люди свободные, Халиул Давлетович, и молодые. А вдруг любовь с первого взгляда?

— Выдумки писателей.

— А любовь лейтенанта Шмидта?

— Не слышал про его любовь.

— Встретился с женщиной в поезде. И на всю жизнь отдал ей свое чувство.

— А она? — спросил Давлетов.

— И она тоже.

— Странный у нас разговор, Рубик Георгиевич. Мы будто бы поменялись ролями. Нравственность — ведь это ваша область.

Давлетов тогда внутренне успокоился насчет Савина. Он и разговор-то начал к тому, чтобы рассеять свои сомнения, так как и сам не чувствовал большого греха в случившемся. Но факт оставался фактом, который противоречил сложившимся за некороткую жизнь взглядам Давлетова.

Они ехали по тому самому зимнику, который пробивали полмесяца назад и который привел в конце концов Савина в зимовье на Эльге. По бамовским меркам — срок немалый. Дорогу укатали, утрамбовали. Выглядела она нисколько не хуже насыпи. Там, где была первая наледь, где Давлетов без охоты, но с пониманием уступил свое место старшего в головном тягаче Дрыхлину, кто-то заботливый поставил невысокое плетневое ограждение. Голубоватые ледяные наслоения улеглись вдоль него длинным неровным валком. Колея четко обозначилась, хоть и была заполнена хрусткой водой, доходившей до ступиц. Миновал уазик и место первого ночлега. В сплошном завале был пропилен широкий проход, похожий на ворота без дверей.

К вертолетной площадке, где располагалось основное хозяйство Синицына, добрались после полудня. Четыре палатки с дополнительными окнами в боковых стенах дружно выпускали в серое небо печной дым. Синицын успел пристроить к ним лиственничные тамбуры, обшитые со всех сторон черепицей. Они не только сберегали тепло, но и придавали нарядный вид однорядной палаточной улице. Перед палатками буквой «П» стояли три вагона. Эта постоянная у Синицына буква «П» всегда нравилась подполковнику Давлетову. Она символизировала воинский порядок и приятный душе Давлетова стандарт.

Встретил их старшина. Доложил, что ротный или в карьере, или на развалке. Вызвался проводить, но Давлетов отказался.

Карьер встретил их гудом буровых установок, которые вгрызались в скалу, готовя гнезда для зарядов. Осыпанные с головы до ног белой пылью, буровики походили на мукомолов. Синицына тут тоже не было, и Давлетов собрался дальше.

— Я здесь останусь, с людьми поговорю, — сказал Ароян.

— Хорошо. Вечером встретимся.

Но не успел Давлетов отъехать и на полкилометра, как сердце его екнуло. Он услышал неурочный гул вертолета, разворачивающегося на посадку. Велел повернуть и, сколько позволяет скорость, лететь к вертолетной площадке. Так и сказал водителю: «Лететь», хотя быстрая езда была не в его правилах. Подскакивая на колдобинах, морщась от тряски, Давлетов думал, что вот сейчас начнется то, чего он опасался.

Они успели. Вертолет коснулся колесами бревенчатого настила, и одновременно Давлетов открыл дверцу машины. Обреченно зашагал по тропке, протоптанной в снегу, гадая, кого послал случай и какой случай.

Из проема показался Мытюрин, за ним — капитан Пантелеев. И неугомонный Дрыхлин был тут как тут. Чего человек лезет в чужие дела? Затем по трапу спустились Сверяба и Савин. Видно, прихватили их, залетев в поселок, и притащили для полного комплекта сюда.

Давлетов доложил своим скрипучим голосом, что делается, как и сколько отсыпано кубов грунта. Мытюрин руки не подал, молча прошел к машине, сел на переднее сиденье. И Дрыхлин с Пантелеевым сели в машину. За ними неловко влез и Давлетов.

— В карьер, — процедил Мытюрин.

Больше он не проронил ни слова. И когда ходил среди работающих агрегатов, высокий и сутуловатый, перешагивая своими длинными ногами в собачьих унтах кучи гравия, обрывки тросов, прочий хлам; и когда стоял возле экскаватора, наблюдая, как машинист ловко орудует рычагами и, послушная его движениям, стрела поднимает и опускает ковш, почти без остановки сбрасывающий землю в кузовы самосвалов. Заговорил он лишь тогда, когда подъехал с развалки Синицын, тоже понявший, что вертолет прибыл не с прогулочным визитом.

— Вы мое указание слышали? — спросил Мытюрин Синицына.

— Так точно.

— Почему не выполнили?

Тот переступил с ноги на ногу, пожал плечами.

— Я санкционировал работы в сторону Эльги, — ответил Давлетов.

Но Мытюрин даже не обратил на его слова внимания. Давлетов посерел и ужался. И, словно сквозь вату, слышал Слова начальника:

— Вы что здесь каруселите, товарищ капитан? У вас что, богадельня или воинское подразделение? С каких пор вы перестали выполнять указания старших?

Давлетов понимал, что все это адресовано не Синицыну, а ему. Хотел и не имел сил еще раз вмешаться, чтобы объяснить, что не Синицына, а его вина тут. Ротный стоял, опустив голову, и не пытался возражать. Он давно уже понял, что возражать начальству вслух не имеет смысла, что лучше промолчать, а потом виднее будет, что и как.

— Объявляю вам служебное несоответствие.

— Есть! — откликнулся капитан Синицын.

— Сутки сроку — повернуть фронт работ!

— Есть!

— Вы что заладили, как оловянный солдатик? Идите!