«Совсем заговорился, товарищ Давлетов!» — укорил себя подполковник и тихо засмеялся.

Давлетов не ждал в этот день гостей. Они нагрянули неожиданно вертолетом, который он принял поначалу за почтовый. Дежурный успел только сообщить, что прибыло начальство. Давлетов тут же распорядился подослать к вертолетной площадке машину, но тот сказал, что они уже направились к штабу не по дороге, а напрямую — по тропе, и он бежит их встречать.

Давлетов тоже вышел навстречу. Завидев гостей, привычно подал команду «Смирно», но шагавший впереди Мытюрин махнул рукой: «Вольно, вольно». Взглянул на Давлетова с высоты своего роста и папахи, коротко бросил:

— Знакомьтесь!

Да, то был его бывший начальник Прокопчук, только постаревший, полысевший и отпустивший аккуратную, пожалуй даже элегантную, бородку, которую совсем не портила седина. Но осталось в нем и прежнее. Все так же поводил тонким прямым носом, словно пытался уловить исчезающий запах. И в движениях остался стремительным.

Давлетов представился, но Прокопчук даже не назвал себя и не всмотрелся в него, видно, забыл начисто, так что даже память не шевельнулась. И только спросил равнодушным голосом:

— Значит, это ты — возмутитель спокойствия?

Третьим из гостей был Дрыхлин. Участливо и с видимым расположением он потряс Давлетову руку, по- свойски кивнул: не дрейфь, мол, Давлет-паша, я тут.

— Обедаем у вас, — сказал Мытюрин. — Распорядитесь накормить вертолетчиков. Потом — на Эльгу.

Обедали в закутке, отгороженном для именитых гостей от общей столовой. Стол на шесть человек, сервант с посудой и холодильник, стоящий на плоском железном ящике-сейфе. На противоположной стене — дикий натюрморт, нарисованный самодеятельным художником: по воле своей фантазии он изобразил сугроб с разбросанными по нему цветами, а в середине — солдатский бачок, наполненный помидорами и огурцами. Сначала Давлетов приказал выбросить эту небывальщину, но замполит убедил его, что в картине — символ: пусть начальство глядит и думает, что не мешало бы к нашим сугробам почаще подбрасывать свежие овощи. Со временем Давлетов привык к небывальщине и перестал обращать на нее внимание.

Прокопчук же, увидев, вдруг восхитился:

— Бог ты мой! Красотища какая! Снег и помидоры! Ну и контрасты!

На всякий парадный случай Давлетов всегда держал в сейфе под холодильником бутылку коньяку. Не для пьянки, а по житейской хитрости, потому что иные начальники не прочь были принять для аппетита. А сытый и слегка захмелевший проверяющий всегда смотрит добрее. Но сегодня все в Давлетове противилось такому гостеприимству, потому он смолчал, не предложил, как сделал бы прежде.

Но Мытюрин сам спросил Прокопчука:

— Как — по маленькой?

— Не возражаю, — откликнулся тот.

Давлетов отчужденно вытащил бутылку, дав мысленно зарок не держать больше.

— Коньяк под селедочку! — воскликнул Прокопчук. — Пойдет! Как в том анекдоте, помнишь, Жора? — толкнул он Мытюрина.

— Лимонов не завозили, — сказал Давлетов.

— Зампоснаба подбери толкового. Все от зампоснаба зависит, дорогуша! Даже лимончики для пожарного случая... Ну, будем!

Давлетов сидел вместе с ними, но словно бы один. Хорошо бы уйти на время их трапезы, но было неудобно. И сидеть просто так — тоже неудобно.

— А ты чего? — спросил его Прокопчук, показывая на рюмку.

— При исполнении.

— Жора, скажи ему, чтобы выпил, А то неловко без хозяина, а?

— Думаю, можно, товарищ Давлетов, — отозвался Мытюрин.

— Если все пьют, а один — нет, это подозрительно, — сказал Прокопчук.

— Настучит! — веселым голосом поддержал его Дрыхлин.

Прокопчук взялся за борщ, не прекращая разговора. Давлетов понял, что все трое знакомы давно. С Мытюриным, наверное, служили когда-то вместе, с Дрыхлиным свели дела. Беседовали о совсем посторонних вещах, о рыбалке на Амгуни и о золотой ушице из хариуса. Потом Дрыхлин стал рассказывать про какую-то Анютку, которая зашла в баню к голым мужикам, сказала: «Срам прикройте!» — и как ни в чем не бывало поставила на лавку горшок с квасом.

— Анютка-то еще ничего? — спросил Прокопчук.

— В том-то и дело. Икона! И не больше тридцати.

— И ты, Лева, конечно, растерялся?

— Растерялся, — развел тот руками и расплылся, утонув в щеках.

— Так я тебе и поверил! Знаю тебя, выкреста... Ну, ну, все мы братья. Давлетов вон — татарин, я — хохол с цыганской кровью, Жора — помесь гурана с каланчой.

Слушал Давлетов и мучился: чего же они ни слова о главном? Потому вопрос Прокопчука и застал его врасплох.

— Значит, говоришь, напортачили мои ребята? А твой старший лейтенант пришел и все узрел?

— Так точно, — только и ответил Давлетов.

Прокопчук захохотал, Дрыхлин кашлянул смехом, Мытюрин скупо улыбнулся.

— А что он представляет из себя, этот твой кадр?

На какой-то миг Давлетов уловил злых бесенят в глазах Прокопчука, а может, показалось? Может, сработала давняя связь?

— Из двухгодичников. Остался в кадрах.

— Исчерпывающая, однако, характеристика, Давлетов. Ладно, познакомимся с ясновидцем.

И опять пошел треп о совсем неинтересных Давлетову вещах, о каком-то мужике по прозвищу Гундосый, который называет себя королем Баджала и который знает каждую тропинку в своем маленьком горном королевстве. Браконьер, каких свет не видывал, и людина мрачной храбрости. Сколько раз инспекторы хотели подловить его на браконьерстве, а он только скалился и говорил непонятное: «Духовито!» Все могут короли!..

Отобедав, гости задымили, даже некурящий Дрыхлин за компанию. Давлетов терпеливо и неприязненно ждал конца застолья. Наконец все вышли и направились в сторону вертолетной площадки. Давлетов спохватился и попросил разрешения забежать за полевой сумкой.

— А мы без тебя обойдемся, Давлетов, — объяснил ему Прокопчук. — Ты руководи тут.

— Я бы хотел...

— Оставайтесь! — сказал Мытюрин. — Кого нам взять на месте в провожатые?

— Может быть, Савина отправить с вами?

— Я же сказал, возьмем на месте! — раздраженно повторил Мытюрин. — Кого?

— Капитана Синицына или капитана Сверябу.

— Можете быть свободны.

Вертолет улетел, поселив в душе Давлетова беспокойство. И что бы он ни делал в этот день, мысленно находился в голове трассы. Перебирал в уме возможный ход событий и все недоумевал, почему его оставили здесь. Дважды ему попадался на глаза Савин, но он не заговаривал с ним, не отвечал на вопрошающий взгляд, только хмурил брови и вздыхал. Услышав под вечер рокот вертолета, торопливо забрался в уазик, подъехал и стал, ожидая посадки, в конце дощатого тротуара. Вертолет сел, но двигатели летчик не заглушил. Раскрылась дверца, скользнул вниз трап, и первым на землю сошел Сверяба. И последним. Трап снова втянулся вовнутрь, дверца захлопнулась, и вертолет взял курс на райцентр.