отношение к нему имеет Прокопчук? Да никакого! И он сам давно уже не тот Давлетов, чтобы бояться окрика и прятать свое мнение... А давно ли?..

— До свидания, товарищ Дрыхлин, — прервал он добродушный голос в трубке, приглашавший его в гости, а главное — в парилку, почти персональную, с предбанником, где вешалки — рога изюбра, и с комнатой отдыха, в которой стоит медный самовар и дожидаются гостей узорные синие фужеры не для чая.

Дрыхлин запнулся на полуслове, однако распрощался, не меняя приветливого тона и не забыв про Савина:

— Передайте привет юному Жене и пожелание подольше оставаться холостяком. Он мне сразу пришелся по сердцу...

Закончив разговор, Давлетов укорил себя за нелюбезность. Но тут же подумал, что любезничать ни к чему со всякими, даже если они и наделены полномочиями. Подумал, и весело ему стало — самую малость, где-то внутри, под оболочкой бесстрастности. И не то чтобы весело, просто он явственно ощутил, как ослабли в этот миг невидимые ремни, постоянно стягивающие на службе все его поступки и даже мысли.

И все же звонка от Арояна он ждал в душевной неуютности. Входили и выходили подчиненные со своими служебными заботами. Было как раз «командирское время», то есть установленные Давлетовым часы, когда он сам себя обязал сидеть в кабинете, чтобы люди не дергались целый день за командирским указанием или подписью. Прежде чем подписать бумаги, подготовленные подчиненными, Давлетов прочитывал их от строчки до строчки, делал пометки и поправки, особенно на исходящих. Он считал, что жесткий часовой регламент дисциплинирует людей, приучает их быть пунктуальными. И сам старался быть пунктуальным даже в мелочах.

Однако сегодня бумаги казались Давлетову не столь важными и нужными, как обычно. Важнее и нужнее был звонок от Арояна. Давлетов ждал его каждую секунду. И когда телефон наконец звякнул, он поспешно выпроводил командира хозяйственного взвода, выделив ему людей на разгрузку угля.

Голос Арояна был чуть слышен, но главное Давлетов уловил: с геологами все чисто, и теперь Ароян займется своими замполитскими делами, поищет по магазинам ватман, краски, ситец для лозунгов... Это для Давлетова тоже все было второстепенным. Надежды на отступление больше не оставалось. Один путь — вперед, и первый шаг на нем представлялся Давлетову не самым легким: доложить главному инженеру полковнику Мытюрину о своем решении свернуть работы в сторону Юмурчена.

Он покосился на белый телефон, самый неприятный из трех стоявших на столе. Его приглушенный звонок всегда вызывал в Давлетове неосознанную тревогу. Тяжело вздохнул, снял трубку и попросил соединить с «Короедом». Странный позывной был, что-то неприятное чудилось Давлетову в его звучании. Словно даже звонки могли незаметно и исподволь подточить его и без того не очень прочное положение. Не очень прочное — по причине возраста. Давлетову уже стукнуло полвека, значит, могли и уволить со службы: выслуга есть, пенсия есть. А уходить из армии ему никак не хотелось. Привык к своему колесу, к походной жизни и вечному беспокойству. Даже не видел себя на каком-либо ином поприще, в ином коллективе. Не сидеть же ему в пятьдесят сложа руки! И не только потому, что надо зарабатывать. Хотя от этого тоже никуда не деться, приходится помогать дочери с внуком, которые остались одни. Давлетов вообще пугался безделья. Сколько на его памяти прошло людей, энергии которых он даже удивлялся. Стоило им снять погоны и уйти на покой (а некоторые еще и радовались, что наконец-то будет возможность заслуженно отдохнуть), как, глядишь, года через два-три тюкнул инфаркт или появилась другая какая болячка. И являются друзья по службе с поминальным словом и недоумением: поди же ты, а какой крепкий мужик был!

Втайне Давлетов желал и очень сильно надеялся получить на погоны третью звезду. И хотя сроки у Давлетова вышли, но полковник Мытюрин, главный инженер, не спешил ставить свою подпись на представлении к званию. А недавно, в один из своих внезапных, как обычно, наездов, сказал:

— Перевыполните полугодовой план хотя бы на один процент — в тот же день подпишу.

О плане были все мысли Давлетова, и не только из-за очередного звания. План определял все, ради чего жили, не спали ночами, рвали землю и скрупулезно подсчитывали кубометры грунта... Нет, не ради плана, поправил себя Давлетов, — ради будущей железной дороги, которую величали стройкой века. Но в принципе это одно и то же: дорога и план. Она не будет сдана в срок, если провалится план.

А одно ли и то же? В каких-то частных случаях, может, и нет. С этой савинской прямой, например... Если ее принять, месячный план по земле сорвется, это уж точно. Уйдет время на геодезическую съемку, переброску техники... И в то же время прямая конечно же работает на дорогу. К концу года выигрыш в сроках и экономия станут реальностью. Экономия будет и позже, когда участок пойдет в эксплуатацию. Двух мнений тут быть не может, и Савин, светлая голова, сразу увидел это.

На свой страх и риск Давлетов уже отдал распоряжение буровзрывникам — подготовить промежуточный фронт работ для землеройного комплекса. А Коротееву — чтобы готов был передислоцироваться на Эльгу... Распоряжения отдал, а разрешения отойти от проекта еще не получил. Да и получит ли?...

Мытюрин был на месте. Ответил, как всегда, вежливо и, как всегда, с вопросом:

— Здравствуйте, товарищ подполковник. Сколько кубов?

Давлетова пугала металлическая вежливость начальника, она подчеркивала должностное расстояние, разделявшее их. И в то же время была для него образцом общения с подчиненными. Не отдавая себе в том отчета, он невольно стремился взять такой же тон с окружающими. Так уж видно ведется, что человек обязательно хочет быть похожим на кого-то, чаще всего на того, кто стоят над ним, и так же бессознательно копирует не только хорошее, но и дурное.

К разговору с Мытюриным Давлетов всегда готовился загодя, зная, что тот любит конкретные и лаконичные доклады. И теперь назвал без запинки общую, в целом благополучную цифру и отдельно — по каждому землеройному комплексу.

— Что с Коротеевым, товарищ Давлетов? — спросил Мытюрин. — Почему вот уже второй месяц он еле-еле сводит концы с концами?

— Техника износилась, — замирая, ответил Давлетов.

— Еще не подошли сроки, чтоб износиться.

— Он не жалел технику, потому ходил в маяках. Выжимал из нее сверх всяких возможностей.

— А вы куда смотрели?

И опять, замирая, но с той же веселящей злостью, что и в разговоре с Дрыхлиным, Давлетов ответил и сам удивился своему спокойному голосу:

— Туда же, куда и вы. В план.

На том конце провода установилось молчание, что совсем было не в правилах Мытюрина. Затем оно прервалось протяженным и металлическим.

— В пла-ан?

— Так точно.

— А завтра вы не собираетесь выполнять план?

— Собираемся.

— А что думаете делать с техникой Коротеева?

— Дал им команду прекратить работы на трое суток и заняться ремонтом.

— А о запчастях подумали?

— Посоветовал им то же, что и вы мне: «Проявляйте инициативу и используйте местные резервы».

— Какая муха вас сегодня укусила, товарищ Давлетов?

На какое-то мгновение тот смешался, но пересилил себя и даже позволил пошутить, на что никогда бы не решился прежде.

— Бамовская.

— Ну-ну, Халиул Давлетович. План за вас никто выполнять не будет. Сколько за последние три дня отсыпал Синицын?

— Он передислоцируется.

— Он уже передислоцировался. По вашему же донесению.

— Мы сворачиваем работы в сторону Юмурчена.

— Я не шучу, товарищ Давлетов.