стала ему надоедать, и раз он спросил меня:

- Отчего вы так торопитесь и кому это предназначается?

- Тороплюсь окончить к праздникам, времени осталось мало, боюсь не успею. Это подарок моему жениху.

Он долго молчал.

- А хотите знать, что я думаю? - сказал он, наконец, отчеканивая каждый слог. - Он этого никогда не получит.

В другой раз:

- Право, бросьте вы это… Какой там жених?… Не трудитесь понапрасну, я вам говорю, что этого никогда не будет.

Наконец я получила ответ от Б. Как полагается, он писал на французском языке. Меня это письмо совсем не удовлетворило, скорей расстроило своим легкомысленным тоном. Из него видно было, что Б. при всем своем желании сейчас никак не может покинуть полк - ожидается какой-то смотр. Потом шли, как всегда, разные прибаутки, любезности и в конце между прочим фраза: 'Дорогой друг, прошу вас прекратить эти ухаживания', - и больше ничего. Хорошо было ему приказывать, а как было поступать? Как выйти из трудного положения - вот вопрос.

Я не могла ни в чем упрекнуть князя. Он держался безукоризненно, корректно. Ни одной пошлости, ни малейшей вольности, ни одного неделикатного намека. Напротив, с каждым разом наши разговоры принимали все более и более задушевный характер. Его интересовало все, что меня касалось, мое прошлое, мои вкусы, мысли. Нехотя мне пришлось чистосердечно на многое ответить. Для благонамеренного человека лучшая политика - откровенность. Да и как было не отвечать ему? Это был человек с железной волей, сильный духом. Он мягко, без малейшего усилия умел заставить говорить и делать, что хотел. Его считали крупным дельцом, умным, решительным человеком, создавшим много крупных коммерческих предприятий, между прочим, он был душой и организатором акционерного общества Брянских заводов.

В обращении он был добродушен, в манерах, туалете- более чем прост. Меня подкупало в нем то, что он был совершенно несветский, серьезный, образованный человек, любил и понимал музыку, что с ним можно было говорить, но больше всего - его сильный, независимый характер. Для него не существовало ни предрассудков, ни препятствий в достижении раз поставленной цели. Редкий тип человека, настоящий самородок! Но все-таки то, что случилось между мною и князем, хотя и не имело названия, но тяготило меня.

Наконец к Рождеству Б. приехал в Петербург. Я была очень рада его видеть и обо всем откровенно рассказала, не скрыв от него своего настроения, искренно от души посетовав, что он не поддержал меня и не приехал раньше. Тогда только он понял всю важность положения, сильно взволновался и выразил большое неудовольствие. Что-то проскользнуло в его словах вроде угрозы, как мне показалось, по адресу князя.

С приездом Б., к сожалению, ничего не уладилось, наоборот, он стал ревновать меня и мучить неосновательными подозрениями, упрекать и обвинять в том, в чем я была неповинна. Он, видимо, не знал меня и судил по себе. Но сомнения отравляют все и ничего взамен не восстанавливают. Князь тоже стал сумрачен, сильно не в духе и прекратил свои ежедневные визиты ко мне. Виделись мы редко и в последний раз встретились у Остафьевой перед отъездом ее за границу с дочерьми. Я заехала к ней проститься. Князь с этого вечера был насупленный и тоже по адресу Б. произносил какие-то угрожающие слова - в воздухе пахло порохом.

Я в душе завидовала Остафьевым. Надоело мне все и все - нервы издергались. Потянуло тоже уехать куда-нибудь, вздохнуть свободно, стряхнуть с себя все эти путы.

Какая вы счастливая, что уезжаете… Возьмите меня с собой, - сказала я шутя Остафьевой.

Поедемте, - спокойно ответила Екатерина Николаевна, - двух дней для сборов вам совершенно достаточно. Итак, вы с нами едете, это решено.

Князь и Кати принялись пресерьезно меня уговаривать. Прощаясь, Остафьева сказала мне:

- До свидания, до четверга, в пять часов вечера на Варшавском вокзале, не правда ли?

Итак, я снова в Париже. Опять судьба забросила меня сюда в тяжелую минуту душевного разлада. Снова какая-то таинственная рука вывела на путь обновления. Я уехала из Петербурга в полном чаду. С Б. мы холодно простились, последние дни были очень тяжелые - сцены и объяснения. В дороге я все еще была под этим гнетущим впечатлением.

Париж! Париж! Мой старый друг, мой спаситель… лес, в котором живешь и дышишь так же привольно, как в природе. Давно еще, давно я сравнила Париж с дремучим лесом. В нем всегда находишь успокоение, простор, богатейшую арену для самоусовершенствования и работы, полную возможность уединиться, собрать мысли, отдохнуть. В этот раз мне опять стало хорошо на душе. Казалось, все заботы миновали. Как-то не верилось такому счастью, не хотелось заглядывать вперед, принимать решение, зная, что еще наступят эти минуты, придется считаться с действительностью. А пока хотелось пожить хоть немного беззаботно, отдохнуть от всего.

С неделю я прожила в полном очаровании. Все занимало меня и радовало. С Остафьевыми я постоянно виделась. Одно обстоятельство немного омрачало мое блаженное состояние: письма Б., которые я получала ежедневно. В них было продолжение петербургского настроения, обидное недоверие и упреки. Я отписывалась как могла, но по совести не чувствовала за собой никакой вины. Это недоверие глубоко меня оскорбляло, и невольно ответы мои были не в примирительном духе.

Однажды, когда я сидела за подобным ответом, вдруг открывается дверь… и князь на пороге, сияющий такой, довольный. Я вскочила и снова в бессилии опустилась в кресло от испуга, неожиданности и смущения, закрыв лицо руками. В душе мелькнуло сознание, что с Б. все потеряно. Увы, действительность наступила слишком скоро…

Волю князя, его решение, когда он что-нибудь в голову заберет, никогда никому еще в жизни побороть не удавалось - это был кремень. Он решил неумолимо стать между мной и Б., и это ему вполне удалось.

Мне стало ясно, что чем дальше, тем вопрос все больше усложняется, и ни переписке, ни словесным объяснениям этого недоразумения не разрешить. Что тут было делать? Оправдываться? Стараться примириться? Но как? Что я могла сказать? В глазах Б. я была несомненно кругом виновата. Обстоятельства все были против меня. Я же и сердцем и помыслом была чиста. Видно, не суждено мне было стать его женой. Между нами произошел окончательный разрыв. Встреча с князем была для меня роковой.

Пора, давно пора было нам с князем серьезно объясниться, выяснить наши отношения, выяснить правду в этом вихре событий.

Чего он хотел, войдя так смело в мою жизнь? Что за положение создал он, преградив мне путь к намеченной цели? И какая была его цель спутать все карты?

Этот сильный человек с громадной волей, эта отвага - я должна сознаться - были мне по душе. Зародившаяся симпатия не осудила его.

Но это был бы не он, если бы он посмел предложить мне что-либо такое, что не было бы на высоте его личности. Только серьезное увлечение, глубокое чувство могли оправдать его поступки. Когда руководит сердце - оно уносит… Мы протянули друг другу руки - судьба наша решилась.