соответствовали стигматам! Ироничность этого не заметил бы никто, лишенный моей чуткости. Однако сегодня произошло кое-что, очень поспособствовавшее тому, что ко мне вернулось хорошее настроение. Вне всяких сомнений, я увидел Анну! Она меня не заметила, так как вела оживленный разговор, когда прошла мимо окна кафе, где я пил свой утренний кофе с булочкой, что успело войти у меня в привычку.

Она шла с той же подругой, с которой я видел ее раньше. Я уплатил по счету, залпом допил кофе и последовал за ними. Они вошли в служебный вход мастерской дамских платьев, и на медной дощечке сбоку от парадной двери я прочел, когда заведение закрывается вечером. Несомненно, девушки доставляли заказы, так как в руках у них были большие картонки с названием мастерской. Большая удача для меня, и я решил быть тут в указанный на дощечке час.

Однако мне предстояло скоротать семь часов. Я решил пообедать попозднее, чтобы день не казался слишком долгим. Затем пошел куда глаза глядят и оказался на одном из фешенебельных проспектов.

В ответвляющемся переулочке меня поджидала поразительная находка — в необычном букинистическом магазине. Там, в отдаленном уголке огромного зала, я обнаружил старинный пожелтевший том под названием 'Наслаждения боли', изданный на собственные средства каким-то забытым немецким академиком. Я был заворожен и решил переписать некоторые наиболее поразительные места. Том я позаимствовал, так как владелец магазина был окружен потенциальными покупателями, и вынес его под пиджаком на улицу, чтобы спокойно почитать дома. У меня возникла мысль превратить его в учебное пособие, и он открыл перед моим сознанием возможности, которые мне даже не грезились.

Среди жильцов фрау Маугер есть мелкий служащий одной из самых больших городских скотобоен, а так как Анну я мог увидеть еще только через шесть часов, то сел в конку, проезжающую всего в двух улицах от нее. Мой знакомый несколько удивился моему приходу, но сразу же согласился исполнить мое желание. Как я уже упоминал, мне отвратительна любая жестокость в обращении с животными, но меня интересовали методы разделывания туш. Мой знакомый привел меня на железную галерею над главным помещением бойни, где подвешенные на цепях освежеванные туши умело разделывались великанами в окровавленных фартуках, с поразительной ловкостью орудовавшими топорами и острыми, как бритвы, ножами.

Я дивился их сноровке и оставался там с полчаса, завороженно следя за их искусными приемами. И решив в ближайший вечер угостить моего знакомого стаканчиком-другим вина, я вежливо поклонился ему, когда уходил. Вернувшись в центр города, я незамедлительно нашел лавку игрушек, где купил несколько кукол женского пола определенного облика. Выйдя на улицу, я ощутил голод и зашел в ближайший ресторан пообедать. Выйдя из него, я свернул в сторону и отыскал двор, где разместились специальные магазины.

И словно прирос к тротуару! Передо мной был магазин, который я тщетно искал. Блистание полированных лезвий в пыльных солнечных лучах, пробивающихся сквозь древесные ветви! Блистание полированных лезвий! Не написал ли поэт 'Как этот блеск меня пленяет'? Магазин медицинского оборудования, торгующий хирургическими инструментами и всем, что может понадобиться врачу. Витрины просто ломились от всякой всячины. Почему я не подумал об этом прежде? Разве не был я медицинским студентом до того, как упомянутая мною трагедия не положила конец моим занятиям? И уж конечно, я сумею безупречно сыграть эту роль!

Я поглядел на мое отражение в витрине. Нет, я, безусловно, выглядел вполне респектабельно. И без труда вспомнил большинство прослушанных мною лекций. Я выбрал хирургию, хотя, разумеется, должен был получить диплом врача, прежде чем специализироваться в этой области.

В магазин, где в воздухе царил тот особый, присущий больницам запах всяческих медикаментов и химикалий, я вошел не без робости. Я напрасно тревожился. Темноволосый молодой человек, который возник из сумрака за прилавком, словно бы робел не меньше меня, и это придало мне смелости.

Я сказал, что мне требуется, и был направлен в подобие коридора, где в витринах на бархатных подкладках покоились хирургические инструменты: ланцеты, узкие скальпели, более солидные инструменты для более серьезной работы. Я быстро и уверенно отобрал пять и улыбался профессиональному жаргону продавца, когда он умело упаковывал их для меня. Заплатив и получив квитанцию, я вышел на тротуар, полный уверенности и радости. Мой путь был мне теперь ясен. Разумеется, я назвал вымышленную фамилию и вымышленный адрес, а продавец не спросил у меня никакого удостоверения личности. И я не сомневался, что выследить меня будет невозможно.

Вернувшись в свою комнату, я сразу запираю дверь, затем открываю чемодан и кое-что вынимаю из него. Затем раскладываю на столе мои новые приобретения. Как великолепно они выглядят, блистая в случайных лучах бледного солнечного света, пробивающихся сквозь верхние стекла окна! Налюбовавшись на свои новые инструменты, я тщательно ополаскиваю их и столь же тщательно вытираю насухо. Я давно убедился, что даже самые лучшие хирургические принадлежности утрачивают часть своей красоты, если на их зубчики или лезвия налипло что-нибудь инородное, вроде пыли, песка или волоконец марли. И действительно, во время мытья я обнаруживаю на моих красавцах частички опилок и кусочков липкой бумаги.

Приведя все в идеальный порядок, я раскладываю на столе кукол, предварительно сняв с них платьица. Разумеется, у них нет никакого сходства с тушами на бонне, да и их сходство с живыми девочками весьма относительно, но они все-таки подобие, которое лучше, чем ничего. В сосредоточенной тишине я анатомирую их. Своей сноровки я нисколько не утратил, и вскоре пол уже засыпали опилки, стеклянные глаза и руки, разъятые в суставах.

Естественно, что в этих макетах много фарфора, и я не хочу тупить о него режущие края моих инструментов, так что это не точное воспроизведение операции. Но обойдусь и таким. Когда я убрал комнату и сложил мусор в картонку и оберточную бумагу, в которые продавец упаковал мои покупки, то почувствовал, что более или менее готов.

Затем я выбираю то, что мне необходимо для моих текущих задач, а остальное надежно запираю. Отобранные инструменты сложены в кожаный фартук, привязанный к моему поясу под пальто и пиджаком. Я выхожу из пансиона. Последние часы прошли словно в трансе, и я почти не сознаю, куда несут меня ноги. У меня остается еще полчаса до моего рандеву с Анной, и я занимаю позицию в пустом подъезде на полдороге в том направлении, в котором, я знаю, она пойдет. Во всяком случае, именно в эту сторону она шла с подругой каждый раз, когда я видел ее в окно кафе. Единственной помехой будет подруга, если они выйдут вместе. Что же, подождем и увидим.

Я встречаю Анну. Нет сомнения, она удивляется, увидев меня. Но я называю себя и напоминаю ей, где мы познакомились. Некоторое время мы разговариваем. Потом я оставляю ее в узком проходе между домами и возвращаюсь к себе в пансион в эйфорическом настроении. Но я вижу жуткий кошмар: я у себя в комнате, где идет кровавый дождь. Я совершенно наг, а с потолка падают капли. Смотрю в зеркало и вижу, как они скатываются у меня по спине. Я кричу и обнаруживаю, что не сплю. Однако я весь мокрый и липкий. Ужас нарастает. Каким-то образом я выбираюсь из постели и зажигаю лампу.

Я в таком состоянии, что сначала не могу открыть глаза. И ожидаю увидеть, что вымазан кровью. Но ничего подобного! Просто пот струится по моему лицу и телу, пропитывая ночную рубашку. Облегчение столь велико, что я опускаюсь на пол. Через несколько минут, пошатываясь, поднимаюсь на ноги. Мне холодно, у меня начинают стучать зубы. Я подкрадываюсь к двери и прислушиваюсь. Но стоит нерушимая тишина. Значит, никто не услышал ужасного вопля, который я испустил, и который, очевидно, разбудил меня. Разве что это был безмолвный вопль, как в прошлый раз. Вопль во сне, так сказать; вопль, слышный только мне, но не остальному миру. За это я должен быть благодарен. Плетусь к кровати и тревожно дремлю до рассвета.