взрослым.

— А что думаешь, конец света будет у всех разный? Полыхнет у фьордингов, загорится у нас… — Он ожесточенно потер лоб ладонью, а когда опустил руку, на смену непривычной серьезности вернулась бесшабашная веселость. — А что, хорошо же ведь слазили! Такого приключения у нас ни разу не было…

— Это да! — охотно подтвердил Яллинг. — Ведь скажи же, Яльга… — Тут он запнулся и изменился в лице.

— Что сказать? — не поняла я.

— Получается, — медленно произнес эльф, — получается, мы единственные, кто знает о конце света? Только мы, и больше никто? Ни магистры, ни Светлый Властитель, ни Эллендар Четвертый, ни конунг Валери?

Я хмыкнула и тоже взялась за цветок.

— За оборотницу не ручаюсь, у меня таких данных нет. Ну а почему бы нет?

— Так, значит, надо сказать! — Яллинг совсем было вознамерился рвануть по коридору вслед магистру, но Эллинг успел ухватить его за плечо.

— Ты с ума сошел? — быстро заговорил он, мешая лыкоморские слова с эльфийскими. — Это же предназначение, рок… никто ничего не в силах сделать! Уж лучше ничего не знать, чем знать и терзаться! Ялле, это наш долг! Не вздумай никому рассказать!

— Ой, да кто бы говорил! — немедленно взвился эльф. — Сам первым проболтаешься этой своей… Иллине!

Эллинг явственно смутился.

— Давайте поклянемся, — серьезно предложила я. — Дадим непреложную клятву не говорить никому ни слова.

Эльфы переглянулись.

— Давайте! — азартно предложил Яллинг. Мы практически одновременно протянули руки вперед. Моя ладонь оказалась самой нижней, следующим был Эллинг — его пальцы были теплыми, и он немного сжал мне руку. Яллинг нараспев заговорил магическую часть клятвы, и мы начали повторять, быстро подстроившись под заданный им ритм.

— Клянусь… — хором сказали мы; возникла пауза, и Эллинг торопливо сказал:

— Клянемся никому не говорить о том, что мы видели сегодня на крыше!

Мгновение ничего не происходило, потом над нашими сцепленными ладонями сверкнула синяя молния. Вспышка света на секунду ярко выхватила из сумрака лица обоих эльфов; Эллинг был бледен и героичен, на физиономии же у Яллинга читался невероятный азарт.

На следующее утро я проснулась невыспавшаяся и злая. Весь остаток ночи мне снились просто отвратительные сны; я просыпалась, наверное, раза три, так что к утру подушка сделалась равномерно горячей с обеих сторон. Веселая и бодрая Полин, радостно примерявшая новую юбку, вызвала во мне глухую зависть.

Натягивая сапоги, я неожиданно сообразила, что первой парой сегодня стоит практикум по боевой магии, — настроение скакнуло было вверх, но тут я вдруг вспомнила, кто ведет у нас профильный предмет. Я, конечно, могла надеяться, что госпожа ле Бреттэн хотя бы практикум проведет как надо, — но что-то мне подсказывало, что надежды будут тщетны. Особенно если учесть, каково было вступительное занятие. Заклинание, которое мы будем отрабатывать, нам не показали, зато Матильда, подробно рассказав нам о необходимости творческого подхода, неожиданно задала домашнее задание. Требовалось нарисовать плакат на тему «Баньши как вид нежити: характерные признаки, способы борьбы». Оценками моих одногруппников было уже не соблазнить, но хитрая Матильда пообещала устроить конкурс — а вот на это купились и азартные эльфы, и честолюбивые гномы. Вампиры купились за компанию.

Нам с Ривендейлом было мягко предложено «постараться и пробудить в себе креативное, творческое начало». Я покивала, вампир ограничился хмурым взглядом, подействовавшим на Матильду в той же мере, что и на прочих особей женского полу. Аспирантка чуть порозовела и перестала настаивать на своем.

Когда я уже шла по коридору, мне вдруг представился Генри Ривендейл, ползающий на коленях над громадным листом ватмана. Волосы у герцога были небрежно повязаны этакой богемной косынкой, на щеках виднелись размазанные полосы краски, а в зубах он сжимал кисточку, с которой на пол капали густые красные капли. Брутальный был образ, чего уж там. Я даже пожалела, что не захватила с собой мнемо- амулет — было бы писку вечером, когда я бы продемонстрировала эту картинку Полин! — но на размышления уже не было времени. За размышлениями я успела подойти к кабинету практикумов, дверь которого была распахнута настежь.

Из косяка неслось громкое бурчание элементали. Прислушавшись, я разобрала что-то насчет мерзавца-хозяина, который взял да и свалил, будто его об этом сильно просили, а ежели и просили, так это еще не повод, а ежели и повод, то зачем непременно сейчас? На меня флуктуация не обратила ни малейшего внимания, но я, подумав, все-таки прикрыла дверь. Ворчание сделалось несколько тише: я знала, как надлежит вести себя с флуктуациями.

Доска была девственно чиста, на полу была проведена жирная белая линия — всего лишь одна и не на правильном месте, значит, она была не «дуэльной». Матильда, естественно, еще не пришла, адепты тоже запаздывали. Кроме меня в кабинете присутствовал один пресловутый Ривендейл — стоя у окна, он дышал на стекло и тщательно вырисовывал пальцем защитную руну. Руна выходила отличная, прямо как в учебнике. Закончив одну руну, он соскребал ее ногтем со стекла и рисовал рядом новую — точную копию предыдущей. На стекле уже имелось пять или семь темных пятен. Кажется, он занимался этим исключительно от безделья.

Плаката при нем, разумеется, не имелось.

Потихоньку начал подтягиваться народ. Многие пришли с плакатами, свернутыми в тугие рулоны и перевязанными нитками. Эльфы светились от предвкушения триумфа; я попыталась было раскрутить Куругорма, чтобы он показал мне результат своих трудов, но он об этом не желал и слышать. Все должно было быть обставлено красиво, и нечего портить удовольствие подглядыванием на перемене.

Прозвенел звонок, Матильды еще не было. Народ продолжил болтать между собой; я встала к стене и скрестила руки на груди, с интересом наблюдая за группой. У окна в той же самой позе маячил Генри Ривендейл. В какой-то момент я поймала на себе его взгляд и, почему-то смутившись, стала смотреть в другую сторону.

Наконец пришла Матильда и воцарилась относительная тишина.

— Здравствуйте! — нервно сообщила она, чем-то неуловимо напомнив мне несчастного бестиолога. — Сегодня у нас состоится практикум. И начнем мы его с того, что проведем конкурс плакатов. — С каждым словом она все больше успокаивалась, на глазах делаясь все уверенней и смелее. — Вы, конечно, все адепты креативные и потому подошли к заданию творчески. Очень творчески! Ну что, с кого мы начнем?

Эльфы скромно покашливали, сжимая бесценные творения под мышкой, и тогда из рядов солидно выступил гном Снорри. Его рулон, толстый и короткий, был аккуратно перевязан с двух сторон узкими полосками пестрой ткани.

— Ну я буду первый! — заявил он, распуская одну из тесемок.

Матильда, кивнув, поспешила ему помочь.

Конкурс плакатов развернулся минут на сорок. Все работы — было их восемь штук — обстоятельно и со вкусом обсуждены, похвалены, удостоены трех пятерок, немедленно выставленных авторам в журнал, и развешаны по стенкам кабинета. Теперь, куда бы я ни кинула взгляд, отовсюду на меня глядели знойные рыжие красавицы, облаченные в зеленые одежды. Красавицы явственно отражали понятия художников о типе «женщина роковая, то бишь стерва, но привлекательная». Гномская баньши была вооружена чем-то отдаленно напоминавшим сковороду, эльфийские все как одна были зеленоглазые, но больше всего взглядов доставалось творению Хельги, показавшего себя истинным мастером. Девица на его плакате поражала как объемом стратегических областей, так и количеством одежды на оных. Хельги был явным поклонником стиля «кольчужное бикини». На его шедевр с уважением косился даже Куругорм.

Ну а потом, когда оценки были выставлены, а плакаты — развешаны по стенам, Матильда преспокойно вынесла из лаборантской свой плакат и укрепила его на доске. Народ нехорошо притих и