не стали бы разрушать его. Мы пытались бы его взять. Мы восстановили бы его; в нем жили бы наши люди, процветали и благоденствовали. А сейчас я хочу удивить тебя. У нас гость.

– Кто? Филипп?

– Нет, это не Филипп Мерсеро. Он в поместье Динуитти со своей молодой женой. Ее зовут Сабрина. Она тебе понравится. Она могла бы командовать кавалерийским полком.

– Я не знал, что леди могут быть солдатами.

– Я имел в виду другое. Просто она смелая и отважная. Ты ведь знаешь Филиппа. Леди, которая согласится иметь с ним дело, должна обладать талантом полководца.

– Значит, это Дрю?

– Нет, не Дрю. Чтобы не гадать три часа, скажу тебе, что это леди и что ты никогда ее не видел. Она кузина твоей мамы. Ее зовут… – Ричард осекся, чувствуя себя дурак дураком. Он понятия не имел, как ее зовут. – Ты будешь называть ее мадам де ла Валетт. Если будешь хорошо себя вести, она, возможно, назовет тебе свое имя.

– Папа, она что, иностранка?

– Только наполовину. В ней достаточно много английского. Сам увидишь. А сейчас мне пора готовиться к обеду. Я познакомлю тебя с ней завтра утром. Эллен, одень его понаряднее.

– Да, ваша светлость.

– Папа, а отказаться никак нельзя?

– Нет, Эдмунд, нельзя.

Эдмунд покорно кивнул.

– Она будет гладить меня по головке и притворяться, что ей со мной интересно. А потом начнет целовать и шептать всякие нежности.

– Если она сочтет тебя достойным интереса, то притворяться не будет. Если же ты не покажешься ей интересным, она будет вежливой, только и всего. Поэтому постарайся не дерзить ей.

– Она такая же красивая, как Эллен и бабушка? Эти слова заставили Эллен ахнуть.

– Возможно, – сказал герцог. – Это ты решишь сам.

– Все равно она не будет такой красивой, как мать Рохана. Та – самая красивая дама на всем свете.

Может, он и прав, подумал герцог, вспоминая мать Рохана Каррингтона. Шарлотта была настоящей богиней, роскошным созданием, настоящей Цирцеей. Он слышал, что Шарлотта давала Сабрине уроки кокетства, которые были необходимы девушке для флирта с будущим мужем.

– Приступай к четвертому блюду, Эдмунд. Он похлопал сына по плечу, кивнул Эллен и вышел из детской.

Ричард оказался прав. Съев еще одно потрясающе вкусное изделие поварихи герцога, Эванджелина уже не была так голодна, но блюда, которые подали на обед, действительно не имели себе равных.

– Это было великолепно, милорд. Телятина бесподобна. Ваша повариха – настоящий гений. Я начинаю думать, что она превращает в золото все, к чему прикасается. – Эванджелина довольно вздохнула, откинулась на спинку стула и вытерла руки салфеткой.

– Благодарю вас. Бассик, пожалуйста, передай поварихе благодарность мадам. Как насчет бокала хереса? – Он понял, что почти буквально повторил слова, недавно услышанные от сына, и улыбнулся соседке по столу.

Эванджелина чуть не ахнула. Опять эта улыбка! Это нечестно. Нельзя позволять, чтобы мужчина так улыбался несчастной женщине. Она начала пристально следить за Бассиком, наливавшим херес в бокал из тончайшего хрусталя.

Герцог отпустил дворецкого.

– Бассик, сегодня ты мне больше не понадобишься. Я знаю, что по четвергам ты играешь с миссис Рейли в вист. Поддержи нашу мужскую честь. Надеюсь, ты выиграешь.

– Попытаюсь, ваша светлость. Но миссис Рейли сильный противник.

Когда Бассик увел из столовой двух лакеев, герцог откинулся на изящную резную спинку своего стула, больше напоминавшего трон, и сверху вниз посмотрел на свояченицу.

– Нас разделяет слишком большое пространство, – сказал он. – Раньше я не понимал этого. Надо будет велеть Бассику сложить стол. Тогда между нами будет не больше трех метров. – Он поднял кубок. – Добро пожаловать в Чесли, мадам. Вы не сочтете дерзостью, если я предложу выпить за ваше здоровье?

– Вы очень любезны, милорд, – сказала Эванджелина, чокнувшись с ним и едва пригубив бокал. Херес был великолепный, густой и вкусный. У нее потеплело в животе. – Ваша столовая производит сильное впечатление. Думаю, за этим столом могло бы поместиться человек сорок.

– Да, около того. Бассику нравится хранить его во всем великолепии. Слава Богу, что он убрал три многоярусные вазы, иначе мы вообще не увидели бы друг друга… Кстати, когда я был в детской у сына, мне пришло в голову, что я не знаю вашего имени.

– Де ла Валетт.

– Нет, я имею в виду то имя, которое вы получили при крещении.

– Эванджелина, милорд.

– Красивое имя. – За столом она вела себя как должно, но светская беседа в присутствии БаСсика и торчавших рядом двух лакеев не стоила ни пенни. Ричард держался соответственно, не допускал пауз в разговоре и играл роль гостеприимного, но хладнокровного хозяина, достаточно равнодушного как к самому обеду, так и к своей гостье.

– Это имя выбрала для меня мать. Она была уже немолода, и мое рождение стало для нее чем-то вроде чуда. Мать говорила, что назвала меня так в благодарность.[1] – Девушка осеклась, поняв, что слишком разговорилась. До сих пор она не рассказывала об этом никому на свете.

– Отец рассказывал мне, что, когда родился я, мать посмотрела на меня и сказала: «Слава всем святым. Наконец-то я произвела на свет наследника». До меня у нее было три выкидыша.

– Значит, вы тоже были чудом.

– Когда вы познакомитесь с моей матерью, спросите об этом ее саму.

– Сомневаюсь, что это случится, – сказала Эванджелина и затаила дыхание. На рукаве ее вечернего платья красовалась капля великолепного соуса герцогской поварихи.

Девушка смочила пятно водой и высушила салфеткой. Другого наряда у нее не было. Слава Богу, это платье с высокой талией, сшитое из темно-серого муслина, без оборок и кружев на подоле, принадлежало самой Эванджелине, а не было выбрано для нее Ушаром или его проклятой любовницей.

Девушка посмотрела на хозяина замка. Мягкое сияние свеч заставляло блестеть его темные волосы. Черный вечерний костюм и крахмальная льняная сорочка Ричарда были безукоризненны. Ее воспоминания семилетней давности не давали верного представления о красоте этого мужчины. Он был великолепен и, несомненно, знал это.

Эта мысль заставила Эванджелину улыбнуться. Ее внешний вид вызывал именно то впечатление, на которое она рассчитывала. Так же, как и внешний вид Ричарда. Так что оба могли быть довольны.

– Вас насмешил бокал?

– О нет, эта улыбка не имеет отношения к хересу.

– Тогда к чему она имеет отношение?

– Я скажу вам правду, милорд. Я подумала, что наша с вами форма полностью соответствует содержанию.

– Я джентльмен, а вы леди. Не вижу в этом ничего смешного. Во всяком случае, у меня такая мысль улыбки бы не вызвала. Но я улыбнулся бы, если в эту дверь вошла красивая женщина, одетая лишь в прозрачную вуаль, чтобы поддразнить меня.

– Сомневаюсь, что джентльмен может сказать такое. Подумать – да, но сказать?.. Вы не шутите? В одной вуали?

– Думаю, моя мать предпочла бы не слышать таких речей. Иначе ей пришлось бы успокаивать окружающих. Хотя сейчас я припоминаю, что мои родители частенько смеялись за столом, когда не догадывались, что я их слышу.

– Смех – прекрасная вещь. Мои родители тоже смеялись, причем иногда в весьма неподходящее время.