только мне.

— Ах, вот как? Что же, если они личные, я их верну. Но в чем ты хочешь сознаться?

Он задал этот вопрос неожиданно, потому что меж девушек пробежал шорох. Эллин была бледна как смерть и, казалось, вот-вот лишится чувств.

Робийяр этого не заметил или сделал вид, что не заметил.

— Да! Англичане предлагали мне разузнать у вас все про старинные карты, которые делались в этих местах, их интересовала какая-то нефть. Но я напрочь отверг их предложения, хотя они предлагали мне деньги, — проговорил Филипп.

Пьер Робийяр его прервал:

— О-о, и у тебя все-таки повернулся язык сознаться в этом! Значит, вот какую гадину пригрел я на груди…

— Но, дядя, я же отказался им помочь. Все остальное — поклеп.

— Нет, не поклеп. Ты украл эти карты, которые могли принести моим девочкам богатство. Ты разорил их. Ты, которого я растил как родного сына… Я найду эти деньги. Тем более что есть прекрасный повод показать тебе, что ты сделал с Эванджелистом. — В глазах Пьера сверкнул яростный огонь. — Здесь собрались все. Ты так же собрал англичан и показал им беззащитное дитя природы. А сможешь ли ты показать себя? Так вот, мы тебя обыщем здесь при всех и посмотрим, а не скрывается ли вознаграждение где-нибудь у тебя в карманах?

— Только не это, дядя. При женщинах, при слугах! Лучше убейте меня.

— Да, при них. Пусть видят как поступают с вором, ты же не постеснялся белым дамам и джентльменам показать старого негра.

Все домочадцы затаили дыхание. Женщинам хотелось провалиться сквозь землю.

— Раздевайте его, — крикнул Робийяр охранникам.

Те лихо начали срывать с юного Филиппа одежду. Никогда еще молодое существо не защищалось так отчаянно. Ему казалось, что весь стыд земли обрушится на него, если его оставят нагим перед этими людьми, которых он знал и любил с детства.

Братья-негры действовали быстро. Горка одежды росла у ног Робийяра.

— Все срывайте!

Филипп уже не соображал, где находится. Мускулы его разом ослабли, от неожиданности рабы едва не уронили его на пол. Женщины потупили глаза. Робийяр поднял одежду, скатал ее и вышел из комнаты. В библиотеке воцарилось гробовое молчание.

Через пару минут страшный крик раздался из коридора. Дверь распахнулась от удара ноги, и на пороге снова возник мистер Робийяр. Он был бледен как полотно. В руке он держал смятые пачки зеленых банкнот.

— Доллары. Североамериканские доллары. Вот цена предательства. Иуда! Тридцать сребренников. Хлыст, — сухо и отрывисто скомандовал Робийяр. Ему протянули тот, которым он управлялся с лошадьми. — Всем смотреть на мерзавца, — и кнут щелкнул в руках Пьера. — Всем поднять глаза, — и девушки, а за ними и слуги робко подняли свои взоры на обнаженного юношу, и ни один человек ничего не увидел кроме пелены слез. — Ты будешь это отрицать? — просипел Робийяр, указывая на пачку купюр.

Филипп как будто очнулся. Что-то в его глазах изменилось. Он неожиданно выпрямился и стал похож на древнего праведника.

— Вы подложили их мне, дядя, когда выходили из комнаты. Я утверждаю, вы — лжец.

— Я подложил? — рука Робийяра помимо воли взмахнула хлыстом. Капля крови выступила на груди юноши.

— Я подложил? — И второй удар бича оставил след, только еще более глубокий.

В это время у ворот прогромыхали колеса — в поместье въехала карета с родственниками Робийяра, то были банкир Харвей с супругой.

Юноша посмотрел прямо в глаза своему дяде.

— Сколько же денег заплатили мне англичане, скажите мне и слугам, раз уж вы решились меня уничтожить? Видела бы это моя мать!

Мистер Робийяр вздрогнул, словно племянник ударил его хлыстом. Глаза его налились кровью.

— Не смей поминать даже имя моей сестры, мерзавец!

Филипп привел последний аргумент в свою защиту:

— Они обещали мне двести долларов. Сколько в вашей руке?

— Двести долларов — цена предательства, Иуда.

Отступать было некуда и мистеру Робийяру пришлось пересчитать бумажки.

Все напряженно следили за его манипуляциями. Руки мистера Робийяра дрожали. Он полез в свой карман за носовым платком, на секунду доллары в его руке скрылись за квадратиком ткани. Из правой руки, которая была накрыта платком, он перекладывал в левую десятидолларовые банкноты.

— Вот они, двести долларов. Держи, — и Робийяр швырнул их в лицо юноше, — они тебе пригодятся. С этой минуты ты больше не живешь с нами. Вон из моего дома! Гоните его плетьми!

— Что ты делаешь, масса? — старый воспитатель Филиппа Псалом бросился в ноги Робийяру. — Не губите молодого хозяина, не позорьте его. Там приехали соседи.

— Соседи! — дьявольски захохотал Робийяр. — Так пусть посмотрят, как на самом деле выглядит ангелочек, пока он еще не стал дьяволом. Волоките его во двор!

Лево и Право потащили Филиппа вниз по лестнице. Как мужественно сопротивлялся, как вырывался из их рук юный джентльмен! Но затем словно что-то оборвалось в сердце Филиппа. Он понял, что никогда не сможет посмотреть в глаза своим кузинам, может быть, кроме одной. Но уж точно он никогда не будет испытывать ни грана привязанности к этому имению, к этим людям, которые его воспитывали. И загорись все сейчас синим пламенем, Филипп бы только с облегчением смотрел, как в пламени сгорают те, кто был свидетелем его позора.

Филиппа выволокли на задний двор. Его никто не видел, кроме черных слуг. Но что это было для молодого джентльмена? Еще большее унижение. Филипп захлебнулся в собственном крике. Теперь, когда на него смотрели только глаза тех, кто знал его маленьким мальчиком, он начал выть, выть, как раненый звереныш, и потерял сознание.

Никто не видел, как Пьер Робийяр, запершись в своей спальне, стоял на коленях перед статуэткой распятого Христа и горячо шептал:

— Господи, ты один знаешь, чего мне это стоит. Я должен изгнать своего любимца. Это мне, а не ему наказание. Наказание за мой грех. Кэролайн, зачем ты на это толкнула? О, как я буду жить без него, без моего мальчика! Но ты знаешь — я вынужден это сделать. Прости меня, Господи. Они не должны, не могут быть вместе. Только оболгав своего Филиппа, я могу предотвратить грех еще более страшный. Виной этому я сам. — Пьер заплакал и распростерся на полу.

А на следующий день вся округа узнала о страшном происшествии в доме Робийяров. Только и было пересудов, что племянника Робийяра застали за кражей фамильных драгоценностей, которые он по глупости хотел продать приехавшим англичанам. Кроме того, говорили, этот Филипп, желая выслужиться перед англичанами, провел их тайным ходом к спальне своего дяди, показал им его в непотребном виде, когда тот спал в жаркую пору дня, приняв лишнего. И будто бы в отместку за это его самого выставили на всеобщее обозрение в одном неглиже. Кошмар и позор.

Кумушки обсуждали эти подробности со смаком. Скоро уже звучало, что молодой Филипп-де прекрасно снаряжен к этой жизни как мужчина. Другие утверждали, что несмотря ни на что, репутация Филиппа навсегда потеряна.

И в самом деле, где бы теперь Филипп не появился, его везде встречали кривыми усмешками.

Филипп был изгнан и унижен, Эллин не выдержала и заболела. Пьер Робийяр постарался на славу.

Прошла неделя…