…Эти двое явно техники… Несут что-то на жерди или ломе — отсюда без бинокля не рассмотреть. Склад, значит, или мастерская…
…Застучали в рельсу или гильзу, и тот звон Женька едва ли не со слезами счастья слушал. Спасут от этого комариного сидения невыносимого, не осталось уже никакого терпения… Почти одновременно с дребезжащим звоном тревоги начало накатываться далекое жужжание в небе… Первую шестерку «Пе-2», заходящих на боевой курс, Женька еще успел рассмотреть. Потом ударили зенитки, начали сыпаться бомбы, и наблюдать наблюдателю Землякову стало сложно. Лучше всего наблюдался брустверчик ямки только что выковырянной. Подпрыгивали шматы дерна, взлетала над ними хвоя, она же сыпалась с неба вперемежку с ветками сухими и свежими, и тот дождь безмолвный бомбы пронизывали. Вздрагивали земля и лес, всплескивало болотце, что рядом с подсосенным НП таилось, сжимался на коленях Женька, благо хоть ноги в ямку помещались. Лопались, глушили мир бомбы, и ни пилотка, ни капюшон маскхалата от тех брызг стальных защитить никак не могли…
Всего-то и засек Женька нескольких финнов, резво проскочивших к опушке — видимо, там щели были выкопаны. Ну, еще три зенитные установки определил — ближняя гавкала резко, но не очень часто — точно 76 миллиметров. Те, что дальше, не определишь, впрочем, опергруппе средства ПВО не очень интересны. Стрекотали спаренные пулеметы, еще что-то лупило в небо, пыталось капли бомб от себя отвратить…
…Ахнуло, казалось, за спиной. Женька стукнулся лбом о песок, уши заложило, как сквозь вату доносился треск валящихся сосен… Ну кого тут брать опергруппе? Кончился аэродром, разнесло все вдребезги. Майор с Торчком еще ближе были к строениям и дороге — там бомбы гуще и ложились. Накрыло наверняка. Коваленко по ту сторону полосы — тоже могло накрыть…
Часы еще шли — всего две, нет, почти три минуты бомбежки. За эти сто секунд и поседеешь, и обоссышься. Уходили самолеты — в небе лишь дымы да кое-где клочья от разрывов зенитных снарядов. Облачка почти игрушечные. Еще дергался ствол финской зенитки, плескал бледным огнем. Попали финны в кого или нет, неведомо…
Отполз в глубь леса наблюдатель Земляков. На четвереньках было довольно устойчиво, но палка какая-то сзади прицепилась. Кашляя, Женька взял левее от свежей вонючей воронки и сообразил, что никакая не палка сзади, а саперная лопатка на манер хвоста съехала. Или сам сдвинул, самое ценное прикрывая? Нет, надо в человеческое состояние переходить.
Посидев у ствола, рядовой Земляков поковырялся в ушах, привел слух и рассудок в относительный порядок. Принял прямоходящее положение и побрел в сторону «радийно-штабного» пункта сбора.
Несколько поблуждал. Видимо, от бомбового сотрясения способность ориентироваться тоже страдает. Уже думал к опушке свернуть, определиться по деревне, как движение уловил. Вскинул автомат — Попутный манит, показывает, куда идти.
На крошечной полянке сидела радийная группа и успевший вернуться Торчок.
— О, лейтенант! А я уж смотрю — прямо туда бомбы ложат. Думал, кранты переводчику.
— Отож, — согласился Женька и плюхнулся на хвою.
Минут через тридцать прибыл Коваленко, взмокший насквозь, распаренный. Отмахиваясь от кровососущих, огляделся и пробурчал:
— Пилотку утопил. Пришлось озером бултыхаться. Там перешеек — переплюнуть можно. И часовой, понятно, торчит. Черт, это озеро Линдоярви — бурда какая-то травянистая. Значит, целы все? Субъективно, все бомбы по вашей стороне легли.
— Именно что субъективно. — Из зарослей бесшумным пятном вынырнул майор. — Мероприятие впечатление произвело, но больше психологическое. Насколько я понял, поврежден один самолет. Если учесть, что их здесь аж пять оставалось — противник лишился двадцати процентов боевой техники. Конечно, тоже неплохо.
— Еще избушку разнесло, — сказал Коваленко. — С виду банька была.
— Зрел на конюшне панику, — доложил Торчок.
— Да, моральный урон тоже нужно учитывать, — согласился майор. — Что имеем по нашей части?
Он пожертвовал из своей ценной папки листок с каким-то рукописным списком — на чистой стороне набросали план «жилой» части аэродрома и схему постов. Женька отметил на плане три «своих» зенитки, предположительный подъезд к ГСМ и сел в сторонке. Самочувствие было так себе — ощутимо мутило и хотелось лечь. Рядом присела Шведова, подсунула пузырек:
— Нюхни.
Женька дохнул нашатырной гадости, замотал головой:
— Убери его к черту!
Командиры, колдующие над планом, обернулись:
— Евгений, чего орем?
— Контузило лейтенанта слегка, — объяснила Шведова.
— Дома отдохнет. Трофимов, готовь радиограмму на вызов второго отделения концерта. И поработаем, наконец…
Дали полежать. Женька вяло наблюдал дискуссию — старшина не хотела отдавать винтовку. Попутный удивлялся:
— Нет, откуда такие мелкособственнические инстинкты? Ты сознательная комсомолка, Шведова, а вовсе даже не снайпер. Нет, ты в это стеклышко вообще когда-нибудь смотрела? Нет? А я с детства рогатками увлекался. Возьми автомат и успокойся. И вот план изучи внимательно. Вы в резервной группе прикрытия, должны соображать…
Женька прикрыл глаза. Голова слегка кружилась. Опять идти. Фу, паршиво как…
Свернули рацию.
— Не спать, комары зажрут, — призвал майор.
Женька принялся подниматься. Марина сидела, завороженно в бумажку уставясь. Не в план операции, а строчки на обороте.
— Эй, Марина Дмитриевна, такие документы традиционно по прочтении полагается съесть. Или хотя бы сжечь, — ухмылялся Попутный.
Старшина машинально протянула ему листок, и майор чиркнул спичкой:
— Служебная информация, товарищ Шведова. Не шибко секретная, но служебная. Лучше забудьте. Если получится.
Марина кивнула и повесила на шею автомат.
Двинулись. Время поджимало — через час вернутся самолеты. Ночь белая, авиационная…
Глава тринадцатая
К 2 часам ночи наши танки с десантом прорываются в Филипповскую и Попово. Удается пробиться в северную часть Карельской. Перехвачена дорога Карельская — Самбатукса. Форсирована река Янгера. Финны яростно контратакуют. К 18 часам наши САУ и пехота, пройдя минные поля, готовятся атаковать Самбатуксу. Попытка фронтальной атаки с ходу не удалась. От контратак наши части несут тяжелые потери.
Тулоксинский плацдарм. Обстановка стабилизировалась. Атаки финнов, пусть и ожесточенные, успеха не имели. Канонерки, поддерживая десантные подразделения, подходили ближе к берегу, и огонь их артиллерии был действенен. Авиация работала усердно, порой даже чересчур — в первый день штурмовики несколько раз атаковали собственный передний край и даже обстреляли свой корабль.
За сутки было сделано 347 самолето-вылетов.
В течение дня было принято решение о дополнительной высадке на плацдарм 3-й морской
