бывшей столовой богатого особняка, занятого сейчас Чека. Там стояло пианино.

Красный уголок был пуст. Я сел за пианино, стал тихонько наигрывать. Старый, расстроенный инструмент нельзя было и сравнить с великолепным концертным роялем в доме моих недавних «хозяев».

Играл долго. Мысли унесли меня далеко-далеко — домой. Вспомнилось, как мама, сидя рядом, отбивала обычно такт рукой: «раз-два, раз-два, раз-два…» Оглянулся, услышав негромкий шум у дверей, — там толпилось человек десять сотрудников.

— Играй, играй! Складно у тебя получается, — сказал пожилой чекист, входя в красный уголок. За ним последовали другие. Одни брали стулья, садились подле меня, другие пристроились на подоконниках. Пришёл и мой учитель по шахматам, старший комендант. Я сыграл им мазурку Шопена.

— Молодец! — похвалил меня пожилой чекист. — Жаль, пока ты один владеешь у нас этим инструментом!.. Ничего, скоро и другие научатся! Не мы, так наши дети, — добавил он.

— Товарища Силина к дежурному коменданту! — крикнул от дверей курьер.

Я закрыл пианино и побежал вниз.

— Всё готово, — сказал комендант, протягивая мне две бумажки. — Вот адрес и ордер. Извозчик ждёт у дверей. Кого хочешь взять с собой?

— Да мне всё равно…

— Возьми Левона. Кажется, вы с ним дружки, — веселее будет. К тому же он знает здесь все переулки и тупики. — Он вызвал Левона по телефону.

— Есть участвовать в операции с товарищем Силиным! — весело отрапортовал Левон, входя в комендатуру.

— Проверьте оружие, — приказал комендант, отпуская нас.

Мы молча сели в фаэтон, поехали. Я немного волновался. Левон, забившись в угол, о чём-то сосредоточенно думал. Фаэтон, мягко покачиваясь на рессорах, вёз нас по тёмным улицам спящего города.

Около церкви Левон велел извозчику остановиться. Зажёг спичку и ещё раз посмотрел адрес.

— Чертовщина какая-то!..

— В чём дело?

— Да, понимаешь, здесь других домов, кроме дома священника церкви Святой богородицы, нет!.. Не обосновалась же твоя эсерка у него?

— А почему бы и нет?

— Всё может быть! Пошли…

Мы тихонько вошли во двор церкви и обошли двухэтажный дом священника.

— Окна низкие, выпрыгнуть ничего не стоит, — прошептал Левон.

— Оставайся здесь, а я пойду один, — предложил я.

— Рискованно! — Левон задумался. — Тут, на заднем дворе, живёт сторож. Возьмём его с собой.

Подняли спавшего сторожа. Левон объяснил ему цель нашего прихода. Пожилой сторож, что-то испуганно бормоча, оделся и нехотя пошёл за нами. Мы встали по сторонам двери, и Левон приказал сторожу постучать.

Долго не отвечали. Наконец за дверью послышался хриплый голос. Я хотя и не понимал слов, но догадался, что спрашивают: «Кто там?»

Сторож что-то ответил. Дверь раскрылась, на пороге стоял седой священник. Не давая ему опомниться, мы быстро вошли и закрыли за собой дверь.

— Проверка документов! Нет ли у вас посторонних? — спросил Левон.

— Женщина одна попросила у меня приют дня на два… Кто она такая, как её зовут, не знаю, — ответил священник.

— Где она?

— Вот здесь… — Он повёл нас по коридору и показал на последнюю дверь.

Я без стука вошёл первым, держа в кармане наготове наган. Высокая худая женщина приподнялась на тахте и молча уставилась на меня. Луна освещала её костлявые плечи, короткие растрёпанные волосы.

— Прошу встать! — Левон в одну секунду оказался у её изголовья.

— В чём дело? — Тихий, спокойный голос Ольги Шульц плохо вязался с её грубоватой внешностью.

— Прошу встать! — повторил Левон.

Она накинула на себя платье, встала и, подойдя ко мне, сказала:

— Револьвер под подушкой…

— Нет, он уже у меня! — ответил Левон.

Поднялись на второй этаж. В просторной столовой, обставленной массивной дубовой мебелью, при свете керосиновой лампы я предъявил Ольге Шульц ордер на арест.

Она молча пожала плечами.

— После обыска поедете с нами!

Меня смущало спокойствие, даже равнодушие эсерки. Я всё время был настороже, ожидая какой- нибудь неожиданной выходки с её стороны. Но она неподвижно сидела на стуле возле стола, накинув на плечи пальто.

Во время обыска появилась толстая попадья в тёмном капоте. Прикрывая пышную грудь шалью, она взялась светить нам. Не переставая бормотала на ломаном русском языке:

— Зачем такой большой безобразий?.. Здесь «святой церковь! Батюшка уважать надо! Ночь спать надо…

Перебирая в шкафчике старинные книги в кожаных переплётах, должно быть духовного содержания, я заметил, что одна из них очень уж тяжела. Снял её с полки. Под переплётом, в аккуратно пригнанном ящичке, оказалась иностранная валюта. Деньги высыпали на стол, подсчитали: сорок английских фунтов, шестьдесят четыре доллара!

— Гражданин священник, — я не знал, как обращаться к попу, — почему не сдали иностранную валюту?

— Давно положил, забыл совсем, — ответил он, избегая смотреть мне в глаза.

Пришлось взять себя в руки, чтобы не нагрубить ему.

— Удивительно! — сказал я. — Пришла незнакомая женщина, вы её приютили, даже фамилии не спросили. Валюту спрятали под переплётом Евангелия — и забыли. Знаете ведь, что есть декрет о сдаче валюты и золота. В стране голод, дети умирают, нужно спасать их, а вы… Скажите, есть у вас золото? Может, тоже забыли?

— Нет у меня никакого золота!

— Не заставляйте нас переворачивать всё вверх дном, всё равно ведь найдём! — тоже с трудом сдерживая себя, сказал Левон.

— Ищите! — ответил священник.

Золота мы не нашли. В вещах Ольги Шульц тоже ничего особенного не оказалось, если не считать шприца и десятка ампул с морфием.

Составили акт, собрались уходить. Попадья, увидев, что мы уносим деньги, вцепилась в рукав моей гимнастёрки.

— Не дам, не дам! — истерично кричала она. — Деньги наши, надо бога бояться!

— Успокойте же её! — сказал я священнику, высвобождаясь из цепких рук попадьи.

Я не знал, как поступить с ним. Конечно, его можно было задержать за сокрытие валюты, не говоря уже о том, что он приютил у себя опасную террористку. Но имели ли мы право арестовать его без ордера? Как-никак духовное лицо… Я предложил священнику дать подписку о невыезде.

Он молча подписал бумагу.

Взяв с собой Ольгу Шульц, вышли во двор. Близился рассвет. Звёзды в безоблачном небе поблекли. Сели в фаэтон и отправились в Чека.

По дороге Ольга Шульц молчала, потом закурила. Как бы про себя сказала:

— Теперь, значит, они пришли на смену царским жандармам…

Я ничего не ответил, не желая вступать с нею в разговор.