В последующие дни крупных боёв не было — только мелкие стычки. Бывало, снимем боевое охранение белых в ущельях или других труднопроходимых местах и снова двигаемся вперёд. Одно плохо: по ночам в горах было холодно, и мы мёрзли. Обозы тоже не успевали за нами, — дорог никаких, узкие тропинки, а на лошадях много не подвезёшь. Часто приходилось довольствоваться чёрными сухарями. Зато настроение у всех было приподнятое: впереди Кавказ, с его теплом, богатыми садами. А там, глядишь, и войне конец!..

На стоянках я по-прежнему читал бойцам газеты и книги. Порой мне казалось, что мои товарищи гордились мной. Слух о моём пребывании в тылу у белых распространился среди бойцов, а наган, полученный от комиссара, свидетельствовал, что побывал я там не зря.

Как-то вечером, у костра, я рассказывал бойцам о французской революции. Подошёл комиссар, все вскочили.

— Садитесь, садитесь, товарищи! Послушаем Силина, — сказал он и сел рядом со мной.

— Всем, кто шёл против революции, особенно был ненавистен друг народа Марат, — продолжал я пересказывать книжку, которую дал мне политрук. — Вот они и подослали к нему одну девицу, звали её Шарлотта. И она заколола Марата в ванне…

— Вот стерва! — воскликнул комиссар нашего отделения, бывший шахтёр Акимов. — Что же, у них Чека не было? За одной девкой не смогли уследить!

— Дело, конечно, не в одной Шарлотте Кордэ, — вмешался комиссар. — Монархисты организовали заговор, а у революционеров не было опыта, они не знали, как бороться с врагами.

Так завязался разговор. Комиссар наш много знал и рассказал немало интересных эпизодов из эпохи французской революции.

Уходя, он позвал меня и, когда мы отошли от костра, спросил:

— Скажи, Силин, ты никогда не думал о вступлении в партию?

Это было неожиданно, — и я не знал, что и ответить.

Между тем комиссар продолжал:

— Отец твой был большевиком. Сам ты — рабочий, хорошо воюешь. Кого же принимать, как не таких, как ты!

— А дед?.. Вы же знаете, он настоящий буржуй…

— Но ведь ты с ним не жил!

— Вступить в партию… Не знаю, — растерянно сказал я. — Это было бы для меня счастьем… А кто захочет поручиться за меня?..

— Поручимся за тебя я, Акимов или Кузьменко. Думаю, товарищ Овсянников тоже не откажет. Вот анкета, — заполняй, напиши заявление, краткую автобиографию и принеси мне. Об остальном позабочусь я. В анкете не было трудных вопросов, и я легко заполнил её. Автобиографию тоже написал — жалел только, что получилась она очень уж короткой. А вот над заявлением долго корпел — никак не мог найти нужных слов. Слова попадались всё простые, будничные, а мне хотелось найти такие, которые хотя бы в известной мере выражали моё волнение, радость, гордость… Пошёл к Акимову за советом.

— Заявление написать? Бери бумагу, пиши, — он начал диктовать: — «Я, боец второй роты, первого батальона горно-стрелкового полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии, Иван Силин, желая бороться за полную и окончательную победу мировой революции, прошу принять меня в ряды РКП(б)»… Написал?

— Написал.

— Добавь ещё: «Смерть буржуазии! Да здравствует мировая революция и наш вождь Ленин!»

Так я и написал.

Во время очередного привала в горах состоялось открытое партийное собрание. Кроме коммунистов пришло много беспартийных бойцов. Обсуждали и моё заявление. Вначале всё шло гладко, но, когда я рассказал о своём деде-буржуе, получилась заминка. В роте был у нас один красноармеец, Чижом его звали, зловредный такой, всем-то он был недоволен, всё критиковал. Он поднялся и заявил:

— Товарищи, что это у нас получается! Мне, потомственному пролетарию, отказывают, а буржуйских родичей в партию принимают. Я против!

— Тоже мне потомственный пролетарий нашёлся, — обрезал его Акимов. — Два года с анархистами путался!..

Слово взял политрук роты:

— Факт, что наша партия классовая, — чужакам и примазавшимся элементам двери в неё закрыты. Только Силин не чужой. С дедом-буржуем не жил — раз; хлеб его, добытый эксплуатацией, не ел — два; и три — он свою преданность революции доказал делом, добровольцем пришёл к нам и хорошо воюет.

— Молод ещё! — крикнул кто-то с места.

— Хорошенькое дело, воевать не молод, а в партию вступать молод! Нескладно получается. Я предлагаю голосовать, — сказал наш командир Кузьменко.

Все коммунисты голосовали «за».

Отныне я принадлежал той партии, в рядах которой боролся мой отец. Можно ли было ожидать большего счастья! Будь жив отец, он, без сомнения, сказал бы: «Молодец, сынок». Я был так взволнован, что не знал, как унять нахлынувшие на меня чувства. Ушёл в горы, долго карабкался по кручам, долго сидел на скале в полном одиночестве, мысленно беседуя с отцом…

Наконец-то мы спустились с гор в долину и заняли большой город. Первые дни обстановка в нём была более чем сложная. Белогвардейцы, не успевшие удрать, творили всякие бесчинства: убивали ходивших в одиночку красноармейцев и командиров, поджигали продовольственные склады. Бандиты, воспользовавшись общей неразберихой, грабили магазины, лавки. Кем-то была взорвана водокачка. Школы и больницы не работали. По ночам город погружался в темноту. Хлеба не хватало. Около походных кухонь с утра толпились голодные.

Был организован ревком. На фасаде большого здания на одной из главных улиц появилась вывеска «Городской комитет РКП(б)».

Ревком ввёл осадное положение. После восьми часов вечера хождение по улицам воспрещалось. На стенах расклеили первый декрет ревкома, предлагавший населению сдать оружие и предупреждавший бандитов, что они будут расстреливаться на месте. Однако порядок восстановить не удалось, грабежи и убийства продолжались.

Меня и Акимова вызвал к себе комиссар.

— Вы, как коммунисты, временно командируетесь в распоряжение Чека, — сказал он. — Помогите чекистам ликвидировать контрреволюционные заговоры, саботаж и бандитизм. Действуйте решительно, но с умом — умейте отличать врагов от друзей. Мы сюда пришли не на один день, — вот нам и нужно освободиться от всей нечисти!

Пошли мы в Чека, к председателю товарищу Васину.

Средних лет человек, с усталым лицом, опухшими от бессонницы глазами, прочитав направление, выданное нам комиссаром, пытливо оглядел нас, усмехнулся. Вид у нас был неважный. Оборванные, грязные, словно только что вышли из кочегарки. В горах, около ночных костров, обмундирование наше основательно потрепалось. Хуже всего было с сапогами. Ботинки, в которых я ушёл из дома, давно износились. Я получил сапоги, но скоро подошвы отлетели, и мне пришлось подвязать их бечёвками, — фактически я ходил босиком. Но главное — нас мучили вши, от них не было никакого спасения. Раз в неделю ходили в камеры, раздевались догола, всю одежду отдавали дезинфицировать, а через день проклятые вши опять заводились, и всё тело начинало зудеть от их укусов.

— Рад вашему приходу, садитесь, — сказал товарищ Васин и показал на кожаные кресла, стоявшие перед его письменным столом. — Людей у меня совсем мало, а работы хоть отбавляй. Белогвардейцы давно свили гнездо в этом городе — целых два года отсиживались — и, удирая, оставили хорошо законспирированную организацию. Теперь они стараются гадить нам, чем только могут. Бандиты и грабители заодно с ними. Мало этого, ещё дашнаки-меньшевики и эсеры шевелятся. Скоро, конечно, мы всех их скрутим, они и пикнуть не посмеют!.. На сегодня вам задание. Возьмите с собой двух красноармейцев, садитесь в фаэтон и поезжайте по городу, — будете следить за порядком. Держитесь поближе к базару. Увидите, где бандиты грабят, задерживайте их. Будут сопротивляться — расстреливайте на месте!.. Вечером старший комендант даст вам ордера на арест, — тут мы нащупали несколько главарей, нужно изъять их. При обыске ищите оружие, золото. Задержанных доставите сюда. Вопросы есть?