Все утро Крот трудился как вол, занимаясь весенней уборкой: семенил по стремянкам, ступенькам и полкам — сначала с веником и тряпками, потом с кистью и ведром известки до тех пор, пока вся грязь, весь сор и почти вся известка не облепили его атласную шкурку. А весна дышала и сверху, и снизу, и вокруг него: в воздухе и в земле, наполняя томительным ароматом даже его тусклое жилище. Удивительно ли, что, в конце концов, Крот швырнул ведро на пол и, воскликнув: «Пропади все пропадом!» — стрелой вылетел из дома. Оттуда, сверху, что-то повелительно звало его, и он устремился вверх по крутому тоннелю, который в его случае соответствовал подъездным аллеям в имениях более зажиточных животных. И вот он греб, скреб, рвал и метал, а потом снова метал, и рвал, и скреб, и греб, без устали работая лапами и урча, и, наконец, — бэмс! — его рыльце показалось над землей, и Крот забарахтался в теплой луговой траве.

За долгую зиму слух его притупился, и щебетание счастливых птиц поначалу показалось ему грубым. Зато потом!.. Не верилось, что мир так хорош. Задрав голову и зажмурившись, Крот бесцельно бродил по лугам: вдоль изгородей, по перелескам бродил он, и повсюду гнездились птицы, наливались бутоны цветов, распускалась листва; весь мир стал приподнятым и хлопотливым, и целеустремленным. Но странное дело: совесть вовсе не терзала Крота угрызениями и не нашептывала: «Давай белить потолки!» — ему нравилось чувствовать себя бездельником среди занятых трудом сограждан. И то сказать: чем сосредоточенней возня вокруг, тем приятнее сознавать, что ты к ней не имеешь никакого отношения.

Он было решил, что достиг предела счастья, как вдруг, действительно, оказался на краю земли: она обрывалась, и дальше блестело что-то волнистое и упитанное. Крот никогда не видел Реку и потому принял ее за животное. Оно хохотало, настигало, булькало, хватало все подряд и отпускало, шипя, чтобы снова поймать и поиграть снова. Все двигалось, все трепетало: всплески, блески и мерцания, шелесты и загогулины, журчание и пузырение. Очарованный Крот оцепенел, а когда снова смог двигаться, побежал, спотыкаясь, не глядя под ноги, рядом с рекой, — совсем как мы, бывало, едва поспевали за взрослым братом, чтобы слушать и слушать его потрясающие истории.

Устав, Крот притих в камышах и слушал, как река нараспев проговаривала баллады ручьев и речушек, чтобы не забыть, чтобы донести их предания до самого океана. Завороженный, он не сразу разглядел черную дыру напротив, над самой водой, а когда разглядел, мечтательно задумался о том, как славно было бы жить в этакой дыре животному неприхотливому, весьма расположенному к жизни созерцательной и уединенной. Он смотрел, а там, в самой глубине, замерцало что-то яркокрохотное, смерклось и снова замерцало маленькой звездочкой. Впрочем, звезды в норах не живут, а у светлячка огонек больше и ярче… Тут звезда подмигнула, и стало ясно, что это глаз; вокруг него, как обрамление, постепенно образовалось личико.

Смуглое личико с бакенбардами и тем самым блеском в глазах, который привлек внимание Крота.

Небольшие аккуратные уши и шелковистые волосы.

Это был Водяной Крыс!

Животные встали и настороженно осмотрели друг друга.

— Мое почтение, Крот, — сказал Крыс.

— Здравствуйте, Крыс, — сказал Крот.

— Переплыть не желаете?

— Что вы, мне и отсюда приятно! — осторожничал Крот, будучи на побережье животным новым, незнакомым с местными нравами.

Крыс, ничего не сказав, наклонился, отвязал веревку и потянул ее, после чего забрался в лодочку, которую Крот не приметил. Голубая снаружи и беленькая изнутри, она была в самый раз на двоих животных, и Крот всем сердцем устремился к ней, хоть и не совсем понимал, что это такое.

Крыс греб ловко и очень скоро переплыл реку. Затем он протянул лапу опасливо спускавшемуся Кроту.

— Обопритесь, — сказал он. — Ну же, смелее. И через мгновение Крот с восторгом сообразил, что сидит в самой настоящей лодке.

— Сегодня такой день удивительный! — сказал он, когда Крыс взялся за весла. — Знаете, мне ни разу в жизни не доводилось в лодочке сидеть. Я даже ее не видел никогда.

— То есть как? — Крыс опешил. — Никогда не сиживали в лодке? Никогда бы не подумал, что такое возможно. Как же вы жили все эти годы?

— А в лодке очень приятно, да? — застенчиво спросил Крот и покраснел: таким дурацким показался ему вопрос.

Расположившись поудобней, он обозревал мягкие сиденья, уключины, весла, а также все прочее пленительное оборудование и чувствовал, как лодка легонько его покачивала.

— Приятно? — поморщился Крыс. — Да это единственно стоящее дело! Поверьте, мой юный друг: нет абсолютно ничего, что стоило хотя бы половину обыкновенного катания на лодке. Обыкновенного катания, — как во сне, продолжал он, — катаешься себе, слоняешься на лодочке…

— Осторожно! — перебил его Крот.

Слишком поздно. Лодка ткнулась в берег, и Крыс оказался под скамейкой вверх тормашками.

— На лодке или на дне лодки, — как ни в чем ни бывало, продолжал Крыс, — не имеет значения. При этом, похоже, вообще ничего значения не имеет: выйдешь сухим из воды или мокрым, до цели доплывешь или еще куда, или вовсе не доплывешь. Катаясь, вы постоянно заняты делом и в то же время не больно-то им занимаетесь, а когда надоест, всегда есть, чем заняться, если хочется. Да только не стоит: животные не для работы созданы… Послушайте! Может, прогуляемся по реке и отдохнем в свое удовольствие? У вас ничего не запланировано на сегодня?

От полноты чувств Крот подвигал большими пальцами задних лапок, шумно вдохнул и, блаженно откинувшись в мягком сиденье, выдохнул:

— Уже не запланировано.

— Раз так, потрудитесь обождать!

Крыс пришвартовался, влез в нору и через некоторое время появился с корзиной для пикников.

— Суньте под скамеечку, — сказал он и сел на весла.

— А что там, в корзинке? — замирая от любопытства, спросил Крот.

— Там? Там охлажденный цыпленок табака, — кратко ответил Крыс, — языкветчинаговядина (маринованные), салаткорнишоныфранцузскиебулочки, крессэндвичитушеные, пивоводылимонад…

— Хватит, хватит! — замахал лапками Крот. — Это слишком много!

— Вы так считаете? — серьезно осведомился Крыс. — Я беру, сколько влезет, а друзья все равно ворчат: утонченно, мол, нарезаю.

Но Крот уже не слышал ни слова. Опьяненно впитывая блеск и зыбь новой жизни, ее запахи и звуки, и сияние солнца, он пошевеливал лапой в воде и беспробудно блаженствовал. Что же до Крыса, то он, как и подобает существам разумным, воздерживался от вмешательства во внутренние дела соседей.

— Вы потрясающе одеты, старина, — заметил он по прошествии получаса. — Я и сам намерен приобрести смокинг черного бархата, — как только буду в состоянии, разумеется.

— Прошу прощения, — зарделся Крот, с трудом приходя в себя. — Должно быть, вы сочли меня неотесанным: все молчу да молчу… Так вот она какая — река!

— Это Река, — поправил Крыс.

— А вы, действительно, живете на Этой Реке?.. Как хорошо вы живете!

— Я живу и на реке, и у реки, и в реке, и рекой, — ответил Крыс. — Она для меня и брат, и сестра, и тетушка, и общество, и еда с питьем и, естественно, с мытьем. Это мой мир, и другого я не ищу. Чего река не имеет, иметь не стоит, а чего она не знает, того не стоит знать. Дева пречистая! Нам всегда было славно вместе. Знаете, зимой и летом, осенью и весной у нее так много причуд! И все такие неординарные! В